Любимые стихи

Голубая кофта. Синие глаза.
Никакой я правды милой не сказал.

Милая спросила: "Крутит ли метель?
Затопить бы печку, постелить постель".

Я ответил милой: "Нынче с высоты
Кто-то осыпает белые цветы.

Затопи ты печку, постели постель,
У меня на сердце без тебя метель".
С. Есенин

Несказанное, синее, нежное...
Тих мой край после бурь, после гроз,
И душа моя - поле безбрежное -
Дышит запахом меда и роз.

Я утих. Годы сделали дело,
Но того, что прошло, не кляну.
Словно тройка коней оголтелая
Прокатилась во всю страну.

Напылили кругом. Накопытили.
И пропали под дьявольский свист.
А теперь вот в лесной обители
Даже слышно, как падает лист.

Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?
Все спокойно впивает грудь.
Стой, душа, мы с тобой проехали
Через бурный положенный путь.

Разберемся во всем, что видели,
Что случилось, что сталось в стране,
И простим, где нас горько обидели
По чужой и по нашей вине.

Принимаю, что было и не было,
Только жаль на тридцатом году -
Слишком мало я в юности требовал,
Забываясь в кабацком чаду.

Но ведь дуб молодой, не разжелудясь,
Так же гнется, как в поле трава...
Эх ты, молодость, буйная молодость,
Золотая сорвиголова!
С. Есенин

Я иду долиной. На затылке кепи,
В лайковой перчатке смуглая рука.
Далеко сияют розовые степи,
Широко синеет тихая река.

Я - беспечный парень. Ничего не надо.
Только б слушать песни - сердцем подпевать,
Только бы струилась легкая прохлада,
Только б не сгибалась молодая стать.

Выйду за дорогу, выйду под откосы,-
Сколько там нарядных мужиков и баб!
Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы.
"Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?

На земле милее. Полно плавать в небо.
Как ты любишь долы, так бы труд любил.
Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был?
Размахнись косою, покажи свой пыл".

Ах, перо не грабли, ах, коса не ручка -
Но косой выводят строчки хоть куда.
Под весенним солнцем, под весенней тучкой
Их читают люди всякие года.

К черту я снимаю свой костюм английский.
Что же, дайте косу, я вам покажу -
Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,
Памятью деревни я ль не дорожу?

Нипочем мне ямы, нипочем мне кочки.
Хорошо косою в утренний туман
Выводить по долам травяные строчки,
Чтобы их читали лошадь и баран.

В этих строчках - песня, в этих строчках - слово.
Потому и рад я в думах ни о ком,
Что читать их может каждая корова,
Отдавая плату теплым молоком.
С.Есенин

mavroska

ДРЕВНЕЙ ГРЕЧЕСКОЙ СТАРУХЕ,
ЕСЛИ Б ОНА ДОМОГАЛАСЬ МОЕЙ ЛЮБВИ
Подражание Катуллу

Отстань, беззубая!.. твои противны ласки!
С морщин бесчисленных искусственные краски,
Как известь, сыплются и падают на грудь.
Припомни близкий Стикс и страсти позабудь!
Козлиным голосом не оскорбляя слуха,
Замолкни, фурия!........
Сожженной в порошок, тебе бы уж давно
Во урне глиняной покоиться должно:(

Козьма Прутков

«Альбом для любви и страдания»

*
Ох вы, мужчины, вы – скотины,
В вас азиатские глаза,
Вы девок любите словами,
Но своим сердцем никогда.

*
Я просила, умоляла:
О приди, приди, милый мой,
А он, стерва, с другою занялся,
Насмеялся, стервец, надо мной.

*
Когда знакомство заводила
И полюбила подлеца,
Я откровенность всю открыла
И попросила, как отца.
Но он на просьбу не сдавался,
И насмеялся надо мной,
И назначил мне свиданье,
А сам гулять пошел с другой

*
Ты хочешь знать, кого люблю.
И его нетрудно взнать.
Будь заинтересованный мною,
Я не могу сказать.

*
Пойду в аптеку, куплю яду,
Аптека яду не дает,
Тогда молоденька девчонка
Через мальчишку пропадет.

2presnja:
>Ты хочешь знать, кого люблю.
>И его нетрудно взнать.
>Будь заинтересованный мною,
>Я не могу сказать.

По-моему, было немного по-другому:

Ты хочешь знать, кого люблю я?
Его нетрудно угадать.
Будь повнимательней читая,
Я буду буквы выделять.

Первые буквы строк ответят на вопрос.

2Baravik:
>По-моему, было немного по-другому:

Цитируется с сохранением орфографии из книги Чуковского «От двух до пяти» (1937) . в последующих изданиях эту главу убрали

альбом Нины Чичильевой, девочки четырнадцати лет, ученицы седьмого класса. Из Воронежской области . Это коллективный "девичий альбом" Теперь этот жанр (городской фольклор) о всем правилам науки фольклористы изучают, как и прочие. С приведением источников в оригинале.


Сто восемьдесят шесть страниц, исписанных убористым почерком.

http://www.chukfamily.ru/Kornei/Prosa/Litschool.htm
Литература и школа
I

>Первые буквы строк ответят на вопрос.


Девочки полуграмотные, в частности, писали " В них" вместо " у них", "Взнать" вместо "узнать", " тибе" вместо "тебе". Иной раз коверкали стихи классиков почти до потери узнавания (там пример с "Белеет парус" есть). А акростих этот известный, они его подогнали под свое написание, так, чтобы получилось по первым буквам - ТИБЯ

Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас,
Она бессмертна - а умрет лишь то, что видит глаз.

Не жалуйся, что свет погас, не плачь, что звук затих:
Исчезли вовсе не они, а отраженье их.

А как же мы и наша суть? Едва лишь в мир придем,
По лестнице метаморфоз свершаем наш подъем.

Ты из эфира камнем стал, ты стал травой потом,
Потом животным - тайна тайн в чередованье том!

И вот теперь ты человек, ты знаньем наделен,
Твой облик глина приняла,- о, как непрочен он!

Ты станешь ангелом, пройдя недолгий путь земной,
И ты сроднишься не с землей, а с горней вышиной.

О Шамс, в пучину погрузись, от высей откажись -
И в малой капле повтори морей бескрайних жизнь.


Руми

В музее

Это не мы, это они - ассирийцы,
Жезл государственны бравшие крепко в клешни,
Глинобородеы боги-народоубийцы,
В твердых одеждах цари, - это они!

Кровь, как булыжник, торчит из щербатого горло,
И невозможно пресытиться жизнью, когда
В дыхало льву пернатые вогнаны сверла,
В рабьих ноздрях - жесткий уксес царева суда.

Я проклинаю тиару Шамшиадада,
Я клинописной хвалы не пишу все равно,
Мне на земле ни почета, ни хлеба не надо,
Если мне царские крылья разбить не дано.

Жизнь коротка, но довольно и ста моих жизней,
Чтобы заполнить глотающий кости провал.
В башенном городе у ассирийцев на тризне
Я хорошо бы с казненными попировал.

Я проклинаю подошвы царских сандалий.
Кто я - лев или раб, чтобы мышцы мои
Без воздаянья в соленую землю втоптали
Прямоугольные каменные муравьи?

(c) А.Тарковский

ДОМ-МУЗЕЙ
Потомков ропот восхищенный,
Блаженной славы Парфенон!
/Из старого поэта/

...производит глубокое...
/Из книги отзывов/

Заходите, пожалуйста. Это
Стол поэта. Кушетка поэта.
Книжный шкаф. Умывальник. Кровать.
Это штора - окно прикрывать.
Вот любимое кресло. Покойный
Был ценителем жизни спокойной.

Это вот безымянный портрет.
Здесь поэту четырнадцать лет.
Почему-то он сделан брюнетом.
(Все ученые спорят об этом.)
Вот позднейший портрет - удалой.
Он писал тогда оду "Долой"
И был сослан за это в Калугу.
Вот сюртук его с рваной полой -
След дуэли. Пейзаж "Под скалой".
Вот начало "Послания к другу".
Вот письмо: "Припадаю к стопам..."
Вот ответ: "Разрешаю вернуться..."
Вот поэта любимое блюдце,
А вот это любимый стакан.

Завитушки и пробы пера.
Варианты поэмы "Ура!"
И гравюра: "Врученье медали".
Повидали? Отправимся дале.

Годы странствий. Венеция. Рим.
Дневники. Замечанья. Тетрадки.
Вот блестящий ответ на нападки
И статья "Почему мы дурим".
Вы устали? Уж скоро конец.
Вот поэта лавровый венец -
Им он был удостоен в Тулузе.
Этот выцветший дагерротип -
Лысый, старенький, в бархатной блузе
Был последним. Потом он погиб.

Здесь он умер. На том канапе,
Перед тем прошептал изреченье
Непонятное: "Хочется пе..."
То ли песен?.. А то ли печенья?..
Кто узнает, чего он хотел,
Этот старый поэт перед гробом!

Смерть поэта - последний раздел.
Не толпитесь перед гардеробом..

/Давид Самойлов/

Стали чаще и чаще являться ко мне
с видом пасмурным и обречённым
одна дама на белом, на белом коне,
а другая на чёрном, на чёрном.

И у той, что на белом, такие глаза,
будто белому свету не рады,
будто жизни осталось на четверть часа,
а потом - всё утраты, утраты.

И у той, что на чёрном, такие глаза,
будто это - вместилище муки,
будто жизни осталось на четверть часа,
а потом - всё разлуки, разлуки.

Ах, когда б вы ко мне заглянули в глаза
ах, когда б вы в мои поглядели, -
будто жизни осталось на четверть часа,
а потом - всё потери, потери.

(с) Оуджава

Там, где кончается ночь, обpывается дождь,
Разгоpается новый день,
Там pаспустились цветы, с высоты слышно пенье птиц.
Там я остаться не пpочь, но зовет меня ночь,
Гонит пpочь наступивший день.
Мой дом между ночью и днем, я в охpане ночных гpаниц.

Там, где будет новый день!
Там, где скоpо будет новый день!

Я обхожу стороной город сумрачный твой -
В нем уже не случится дня
Зря ты напрасно терял в ожидании столько лет.
Вон вдалеке из-за туч виден солнечный луч -
Это снова зовут меня
Лишь оставаясь в пути, есть надежда войти в рассвет

Там, где будет новый день!
Там, где скоро будет новый день!

M-m, It's gonna by another day,
M-m, It's gonna by another sunny day.

Взрываются звезды когда-то
В галактиках дальних глухих
Как залпы ракетные НАТО
На разум мой падает стих

Рождается он словно ветер
В пустыне заснеженной сна
И лентой стучащей от Рейтер,
Пробившись сквозь стекла окна,
Три слова приносит мне ветер:
Д р у г о м у. . . д а в а л а. . . о н а. . .

* * *
Что нужно сердцу моему,
чтоб быть счастливым? Так немного...
Люблю зверей, деревья, Бога,
и в полдень луч, и в полночь тьму.

И на краю небытия
скажу: где были огорченья?
Я пел, а если плакал я -
так лишь слезами восхищенья...


(С) Вл. Набоков

Другой темы не нашел, поэтому позвольте поместить информацию здесь.
Тайной музыки звучанье. Исламский Восток в русской поэзии.
В Центральном доме литераторов прошла презентация антологии «Незримое благословенье: исламский Восток в русской поэзии». «Незримое благословенье» — строчка Анны Ахматовой, вспоминавшей о своих азиатских корнях. В книгу вошли произведения 130 авторов, написанные за трехвековой период.

С древних времен славянский мир находился в тесном соседстве с тюркским миром, а через него и с исламом, что не могло не отразиться в русской литературе. Однако, никогда прежде, до «Незримого благословенья», никому не приходило в голову собрать такие произведения воедино. Почему? Вот как отвечает на этот вопрос составитель этого издания Михаил Синельников, известный поэт и переводчик восточной поэзии: «Это было невозможно в силу атеизма советского общества. Были какие-то робкие попытки в Узбекистане написать о некоторых русских поэтах советского времени, в Средней Азии писавших об исламе. Это подавалось как восточные мотивы. Но, разумеется, какого-то либо обобщающего сборника не было. В эту книгу вошли многие великие стихи Пушкина, Лермонтова, Бунина, многих поэтов Серебряного века. Допустим, у Сологуба и у Блока есть стихи, вдохновленные Кораном. Отчасти они следовали Пушкину с его подражаниями Корану, но в этих стихах есть и личные переживания. Например, Блок над своим восьмистишьем работал 12 лет и вернулся в грозное время Первой мировой войны. Значит, мысль о кораническом пророчестве его не покидала».

ссылка - http://www.svobodanews.ru/Article/2008/11/19/20081119133412967.html
текст - Лиля Пальвелева

В ней есть стихи, конечно, разной сложности. Некоторые, как, например, вольные (а они всегда вольные) переводы из Корана русских поэтов, они требуют комментариев, подобно тому, как их требует сам Коран. И посмотрите, на памятнике Пушкина последняя строка есть не что иное, как цитата из Корана: «Не оспоривай глупца».

Николай Олейников
О НУЛЯХ

Приятен вид тетради клетчатой:
В ней нуль могучий помещен,
А рядом нолик искалеченный
Стоит, как маленький лимон.

О вы, нули мои и нолики,
Я вас любил, я вас люблю!
Скорей лечитесь, меланхолики,
Прикосновением к нулю!

Нули - целебные кружочки,
Они врачи и фельдшера,
Без них больной кричит от почки,
А с ними он кричит "ура".

Когда умру, то не кладите,
Не покупайте мне венок,
А лучше нолик положите
На мой печальный бугорок.
1934 (?)

КИНЕМАТОГРАФ
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.

И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно...

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль -
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно...

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут -
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно...

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно...

Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно...

Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!

Я люблю твой свет и сумрак - старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино

Сергей Есенин (Сестре Шуре)
***
Ах, как много на свете кошек,
Нам с тобой их не счесть никогда.
Сердцу снится душистый горошек,
И звенит голубая звезда.

Наяву ли, в бреду иль спросонок,
Только помню с далекого дня -
На лежанке мурлыкал котенок,
Безразлично смотря на меня.

Я еще тогда был ребенок,
Но под бабкину песню вскок
Он бросался, как юный тигренок,
На оброненный ею клубок.

Все прошло. Потерял я бабку,
А еще через несколько лет
Из кота того сделали шапку,
А ее износил наш дед.


обожаю стихи Есенина! вроде бы они и простые, зато как душевно!...

"Из кота того сделали шапку..."

Просто и душевно.