Любимые стихи

If you can keep your head when all about you
Are losing theirs and blaming it on you,
If you can trust yourself when all men doubt you
But make allowance for their doubting too;
If you can wait and not be tired of waiting.
Or being lied about, don't deal in lies,
Or being hated, don't give way to hating,
And yet don't look too good, nor talk too wise;
If you can dream - and not make dreams your master,
If you can think and not make thoughts your aim,
If tou can meet with Triumph and Disaster,
And treat those two impostors just the same;
If you can bear to hear the truth you've spoken
Twisted by knaves to make a trap for fools,
Or watch the things you gave for live to broken,
And stoop and build 'em up with wornout tools.
If you can make one heap of all your winnings
And risk it on one turn of pitch-and-toss
And lose, and start again at your beginnings
And never breath a word about your loss;
If you can force your heart and nerve and sinew
To serve your turn long after they are gone,
And so hold on when there is nothing in you
Exept the will witch says to them "Hold on".
If you can talk with crowds and keep your virtue
Or walk with kings - nor lose the commen touch;
If neither foes nor loving friends can hurt you;
If all men count with you, but non too much;
If you can fill the unforgiving minute
With sixty seconds' worth of distance run,
Yours is the Earth and everything that's in it,
And - which is more - you'll be a Man, my son!

О, если ты спокоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь, -
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым в сущности цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова-
Без прежних сил - возобновить свой труд, -
И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и все начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: "держись!" -
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег ,-
Земля - твое, мой мальчик, достоянье.
И более того, ты - человек!(С)

Крушение

В поля, под сумеречным сводом,
сквозь опрокинувшийся дым
прошли вагоны полным ходом
за паровозом огневым:

багажный -- запертый, зловещий,
где сундуки на сундуках,
где обезумевшие вещи,
проснувшись, бухают впотьмах --

и четырех вагонов спальных
фанерой выложенный ряд,
и окна в молниях зеркальных
чредою беглою горят.

Там штору кожаную спустит
дремота, рано подоспев,
и чутко в стукотне и хрусте
отыщет правильный напев.

И кто не спит, тот глаз не сводит
с туманных впадин потолка,
где под сквозящей лампой ходит
кисть задвижного колпака.

Такая малость -- винт некрепкий,
и вдруг под самой головой
чугун бегущий, обод цепкий
соскочит с рельсы роковой.

И вот по всей ночной равнине
стучит, как сердце, телеграф,
и люди мчатся на дрезине,
во мраке факелы подняв.

Такая жалость: ночь росиста,
а тут -- обломки, пламя, стон...
Недаром дочке машиниста
приснилась насыпь, страшный сон:

там, завывая на изгибе,
стремилось сонмище колес,
и двое ангелов на гибель
громадный гнали паровоз.

И первый наблюдал за паром,
смеясь, переставлял рычаг,
сияя перистым пожаром,
в летучий вглядывался мрак.

Второй же, кочегар крылатый,
стальною чешуей блистал,
и уголь черною лопатой
он в жар без устали метал.

(с) Набоков

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все - как будто бы под небом
И не было меня! -

Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,

Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе... -
Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем,- что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! -
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду "да" и "нет",
За то, что мне так часто - слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне - прямая неизбежность, -
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру... -
Послушайте! - Еще меня любите
За то, что я умру.(С)

Известно все: любовь не шутка,
Любовь - весенний стук сердец,
А жить, как ты, одним рассудком,
Нелепо, глупо наконец!

Иначе для чего мечты?
Зачем тропинки под луною?
К чему лоточницы весною
Влюбленным продают цветы?!

Когда бы не было любви,
То и в садах бродить не надо.
Пожалуй, даже соловьи
Ушли бы с горя на эстраду.

Зачем прогулки, тишина.
Ведь не горит огонь во взгляде?
А бесполезная луна
Ржавела б на небесном складе.

Представь: никто не смог влюбиться.
И люди стали крепче спать,
Плотнее кушать, реже бриться,
Стихи забросили читать...

Но нет, недаром есть луна
И звучный перебор гитары,
Не зря приходит к нам весна
И по садам гуляют пары.

Бросай сомнения свои!
Люби и верь. Чего же проще?
Не зря ночные соловья
До хрипоты поют по рощам!

Baravik

Перевод М. ЛОЗИНСКОГО

Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена, и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.

Умей поставить, в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том;
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело.
И только Воля говорит: "Иди!"

Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и с друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег,--
Тогда весь мир ты примешь, как владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

* * *
Не понимать друг друга страшно -
не понимать и обнимать,
и все же, как это ни странно,
но так же страшно, так же страшно
во всем друг друга понимать.

Тем и другим себя мы раним.
И, наделен познаньем ранним,
я душу нежную твою
не оскорблю непониманьем
и пониманьем не убью.

2rolling stone:
Не хочу огорчать, но это всё же перевод Маршака! Говорю с уверенностью, потому как имею книгу, где написано, что это его перевод Киплинга.

Екатерина Витальевна
Перевод Маршака - это у меня.

Baravik
А у меня перевод Лозинского..
Вы меня нисколько не огорчаете.

rolling stone
>Вы меня нисколько не огорчаете.
Это радует. Но отвечаете Вы кому-то другому. У меня претензий к переводу Лозинского не было.

Baravik
Разумеется Екатерине Витальевне.

Baravik
Надеюсь я вас не огорчила своей ошибкой.

rolling stone
Отнюдь. Как-никак разговор какой-то завязался...

Baravik:
>Отнюдь.
Это радует. Вам больше нравится перевод Маршака?

rolling stone
Пожалуй, да. Он более "человеческий". У Лозинского все гораздо возвышеннее и выспреннее, - так что почти недосягаемо. Как греческие боги.

2Baravik:

>Уж сколько их упало в эту бездну,

А ты больше любишь раннюю или зрелую Цветаеву?

Baravik
Спасибо. Было интересно ваше мнение.

Pataphisist
Я не настолько "маринист" и "цветаевед". Я знаком только с отдельными стихотворениями.

"Я стол накрыл на шестерых..."

Всe повторяю первый стих
И всe переправляю слово:
-- "Я стол накрыл на шестерых"...
Ты одного забыл -- седьмого.

Невесело вам вшестером.
На лицах -- дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть -- седьмую...

Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально -- им, печален -- сам,
Непозванная -- всех печальней.

Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
-- Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?

Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий --
Ты сам -- с женой, отец и мать)
Есть семеро -- раз я на свете!

Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых --
Быть призраком хочу -- с твоими,

(Своими)...
Робкая как вор,
О -- ни души не задевая! --
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.

Раз! -- опрокинула стакан!
И всe. что жаждало пролиться, --
Вся соль из глаз, вся кровь из ран --
Со скатерти -- на половицы.

И -- гроба нет! Разлуки -- нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть -- на свадебный обед,
Я -- жизнь, пришедшая на ужин.

...Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг -- и всe же укоряю:
-- Ты, стол накрывший на шесть -- душ,
Меня не посадивший -- с краю.
М.Цветаева

Маяковскому

Советским вельможей,
При полном Синоде...
-- Здорово, Сережа!
-- Здорово, Володя!

Умаялся? -- Малость.
-- По общим? -- По личным.
-- Стрелялось? -- Привычно.
-- Горелось? -- Отлично.


-- Так стало быть пожил?
-- Пасс в некотором роде.
...Негоже, Сережа!
...Негоже, Володя!

А помнишь, как матом
Во весь свой эстрадный
Басище -- меня-то
Обкладывал? -- Ладно

Уж... -- Вот-те и шлюпка
Любовная лодка!
Ужель из-за юбки?
-- Хужей из-за водки.

Опухшая рожа.
С тех пор и на взводе?
Негоже, Сережа.
-- Негоже, Володя.

А впрочем -- не бритва --
Сработано чисто.
Так стало быть бита
Картишка? -- Сочится.

-- Приложь подорожник.
-- Хорош и коллодий.
Приложим, Сережа?
-- Приложим, Володя.

А что на Рассее --
На матушке? -- То есть
Где? -- В Эсэсэсере
Что нового? -- Строят.

Родители -- родят,
Вредители -- точут,
Издатели -- водят,
Писатели -- строчут.

Мост новый заложен,
Да смыт половодьем.
Все то же, Сережа!
-- Все то же, Володя.

А певчая стая?
-- Народ, знаешь, тертый!
Нам лавры сплетая,
У нас как у мертвых

Прут. Старую Росту
Да завтрашним лаком.
Да не обойдешься
С одним Пастернаком.

Хошь, руку приложим
На ихнем безводье?
Приложим, Сережа?
-- Приложим, Володя!

Еще тебе кланяется...
-- А что добрый
Наш Льсан Алексаныч?
-- Вон -- ангелом! -- Федор

Кузьмич? -- На канале:
По красные щеки
Пошел. -- Гумилев Николай?
-- На Востоке.

(В кровавой рогоже,
На полной подводе...)
-- Все то же, Сережа.
-- Все то же, Володя.

А коли все то же,
Володя, мил-друг мой --
Вновь руки наложим,
Володя, хоть рук -- и --

Нет.
-- Хотя и нету,
Сережа, мил-брат мой,
Под царство и это
Подложим гранату!

И на раствороженном
Нами Восходе --
Заложим, Сережа!
-- Заложим, Володя!