Поздравляем с годовщиной регистрации! |
|
Record.Collector (11), Джигмэн (13), Aero (13), spider (14), Julia Julia Julia Julia (14), Alex Fal (15), Razluka (15), supfiros (16), rumyan (16), Lovely_Rita (16), жужа (16), CartOOn62 (17), [nobody] (18), Ганс Опусов (19), aldolgiy (20), Brigadir (20), Лариса из Ивантеевки (20), Зак (21), Paha (22) |
|
|
|
rbd
|
|
Re: Моя личная музыкальная коллекция. Автор: rbd Дата: 21.06.23 17:00:35 | Перейти в тему |
|
|
|
2sergey ROLLING STONES:
>Добрый день честно не чем не могу помочь.
Все понятно, спасибо. Утешает старый коллекционерский принцип в исполнении Никулина: "Такой же, только без крыльев, есть? Нет? Будем искать". |
|
|
|
Re: Моя личная музыкальная коллекция. Автор: rbd Дата: 21.06.23 11:02:54 | Перейти в тему |
|
|
|
2sergey ROLLING STONES:
>Кому интересно делаем ставки. В продаже много всего.
Осталось собрать несколько cd Rolling Stones из коллекции CD-Мaximum, но пока нету на мешке по разумным ценам. Либо есть, но некомплект, со "съеденными" плакатами. |
|
|
|
2realife:
>Вы упустили из вида в моем комментарии слово >МУЗЫКАЛЬНЫЙ вклад. Он практически равнозначный >в Dark Side у всех троих. А Уотерса больше в кредитах, >потому что, он автор всех текстов. Он принес идею, >группа её одобрела и постановила назначить его >"главным поэтом" альбома. А вот над аранжировкой >музыки, например, Гилмор и Райт больше работали.
Идея не сводится только к текстам. Это еще и мелодия, которую нужно сочинить, и запоминающийся рифф (как в Money, например), что первичнее и ценнее аранжировок: при провальных основных идеях и хорошие аранжировки не спасут, а вот при отличных основных идеях и средние аранжировки сгодятся. Сказанное не умаляет сделанного остальными участниками группы, особенно Райтом, который вложился в альбом "второй скрипкой" (имхо): оно пытается расставить правильные пропорции в общем МУЗЫКАЛЬНОМ вкладе.
>Пел в основном Дэвид. Этот альбом, как раз, очень >хороший показатель, что в группе каждый смог проявить >свои лучшие и сильные стороны. Ещё никто одеяло >на себя не тянул. Может, именно поэтому "Луна" >и стала самой популярной пластинкой группы?!
Правильно, когда все вовлечены в процесс и конструктивно взаимодействуют, результат оказывается наилучшим. Но творчество, по моим наблюдениям, редко оказывается "в равных долях", особенно при числе участников больше двух: например, если Леннон с Маккартни еще как-то договорятся, то остальные неминуемо будут оттеснены на второй план. Истинный талант еще и упорно стремится к самореализации, и если таких талантов окажется рядом слишком много, то они либо разбегутся, либо начнут подавлять друг друга, борясь за свободу своего творчества. Сильнейшие победят, остальные будут уходить в сольные проекты - что мы и видели у PF. |
|
|
|
2realife:
>Опять старую шарманку завели... Есть же история >группы, никакого "предводительства" до 1976 года >не было. Был равноценный музыкальный вклад троих >музыкантов.
Специально открыл авторский список Dark Side Of the Moon посмотреть: фамилия Уотерса упоминается 6 раз исключительно на первых позициях, Гилмора и Райта - по 4 раза, на первых позициях - 3 и 0 раз соответственно. И еще остались сомнения в том, кто был "первой скрипкой" ? И в том, что равноценного вклада на самом выдающемся альбоме не было? "Предводительство" же не надо понимать буквально, "административно-командным" образом: речь о "главной движущей силе" группы.
.. так >он и раньше говорил, что Флойд это он.
Вот это уже болтовня, бахвальство, преувеличение.
>А как быть с тройной "платиной" Гилморовских >альбомов Пинк Флойд, которые по сути, его сольники. >Это же ещё из "тех времён" продажи. Их можно сравнивать >с Роджеровским "серебром"?
Нельзя сравнивать. Название "PF" осталось за Гилмором, а это неравная маркетинговая позиция в сравнении с сольным Уотерсом.
|
|
|
|
2VadLit:
>2rbd: >>Речь же про вклад в творчество группы. >И каким измерителем этот вклад измерять? Сочинительство музыки и текстов.
>2rbd: >>Rattle That Lock, кстати, золотым стал в Англии >>Ну и что? >Ну и всё. Уотерс может похвастаться такими успехами?
Уотерс творчески сдал в сольном творчестве, не продвинувшись дальше воспроизведения идей "Стены". А потом вообще дело сочинительства альбомов практически забросил, и, потеряв композиторскую форму, деградировал до самоповторного 2017-го.
Гилморовский же Rattle... попсоват, однако. Хотя я согласен, что на современном этапе Гилмор работает интереснее (не слушал, правда, его "ковидовских посиделок", поверил мэтру, что хлам).
Но, заметь, я опять же про вклад в "Пинк Флойд" говорил, а это дело прошлое, к сольным успехам на современном этапе прямого отношения не имеет.
|
|
|
|
2Макс Жолобов:
>Так он и был. Без Гилмора, с Барретом на гитаре.
Это был первый впечатляющий успех. Барретт тоже доказал, что он мог быть "первой скрипкой". Группы, добившейся успеха "с нуля". Под "предводительством" Роджера группа развила успех. А вот под руководством Гилмора ее успехи были скромнее.. |
|
|
|
2VadLit:
//Это тоже >самое что утверждать что Битлз это Леннон.
Нет, я про "первую скрипку" говорил.
Что-то >сольники Уотерса даже сотой доли популярности >Пинк Флойд не набирают.
Так и Гилмора если с "золотыми" PF сравнивать. Точные доли, правда, не считал.
Куда девается первая скрипка >без остальных? Остальные более заменяемы.
2Camillo: Согласен, что Гилмор, как и Лорд, "вторая скрипка" своей группы.
>А Rattle That Lock, кстати, золотым стал в Англии Ну и что? Все равно гилморовский "Пинк Флойд" до альбомов 73-79 не "дотягивается". Речь же про вклад в творчество группы. |
|
|
|
2VadLit:
...Но делать из него единственного автора >всего флойдовского наследия не стоит, это не так.
Не стоит и забывать, что без его роли "первой скрипки" "Пинк Флойд" бы не было. Как Deep Purple без Блэкмора. Не пробились бы. |
|
|
|
2ledzep:
> Все эти неочаровательные черты характера >и воспитания Уотерса >ни в коем случае нельзя этого умалчивать >вылились во своё время в эти чудесные аљбомы пинкфлоя.
Вот это точно. Такой характер стал предпосылкой, которая умножилась на талант, труд и удачу в таких размерах, что альбомы "Пинк Флойд" стали культивироваться, как искусство высшей пробы. Но лично я о том, как непросто "быть по натуре Уотерсом". Насколько это можно себе представить. |
|
|
|
Мои 5 имхо-копеек на тему. 1. Уотерс - глубоко ранимый и закомплексованный человек, продукт воспитания одинокой матери. (Гилмору в этом отношении до него далеко, он лучше контролирует себя, не так безудержно рвется к лидерству.) 2. Поэтому для Уотерса в том, что он говорит и делает, за немногими исключениями, крайне важно противопоставлять себя мнению остальных, рассматриваемых им как "большинство", как "стадо". 3. Отсюда он часто выглядит "неадекватом" для одних и "полезным идиотом" для других.
Выводы: 1. С такой психикой жить крайне тяжело, можно посочувствовать и ему, и окружающим. 2. За "базар" и поведение отвечать приходится в любом случае. 3. Культовая фигура Уотерса заставляет с ним считаться и многое прощать. |
|
|
|
И если бы Лидия узнала о Линде, она могла бы убить меня. Пока я встречался с Лидией, я тайком уходил повеселиться с маленькой хитрой блондинкой, чья мать владела похоронным бюро. Линде было всего шестнадцать, на два года младше Лидии, и я был от нее без ума. Я забирал Лидию домой, а затем тайком отправлялся в похоронное бюро, где мы с Линдой целовались в гробах, странно, но это правда. Когда я не сбегал тайком повидаться с Линдой, я сбегал тайком повидаться с Джерри Ноланом. Родители Лидии жили всего в нескольких кварталах от Джерри в Квинсе. После свидания я обычно говорил Лидии, что иду домой, а потом шел к Джерри домой. Мы оба хотели быть знаменитыми и знали, что имидж - это все, поэтому мы сидели перед лампой для загара, а затем делали себе маски для лица с кремами и лосьонами, которые были у Джерри. Джерри ходил в школу парикмахеров и подстригал мои волосы бритвой. Мы выглядели как два альфонса! Когда я встретил Лидию, я все еще играл с Барракудами. Но это довольно быстро надоедало. Мы все еще играли такие инструменталы, как “Tequila” и “Wipeout”, а также немного Motown и немного Beatles и Stones. Я настаивал на том, чтобы сыграть Прокола Харума или Хендрикса. Но Карлос был старше, ему было двадцать четыре или около того, и у него просто не было такого чувства. Ему нравился Motown, но он не был настолько без ума от британских групп вторжения. Примерно в то же время я пошел посмотреть на группу моего друга Джоуи Лученти, и у него был парень по имени Пепи Дженнералли, который играл на отвратительном органе Фарфиса. Пепи был привлекательным блондином с голубыми глазами, притягивающим итальянских цыпочек. Он тоже не был счастлив в своей группе, поэтому присоединился к Barracudas, и мы вдвоем доминировали в группе. В конце концов Карлос ушел, и мы взяли Джоуи Лученти на гитару, моего друга Анджело Оппера на бас-гитаре и парня по имени Томми Вентимилья на саксофоне. Мы начали заниматься британской музыкой вместе с Motown и назвали себя the Sounds of Soul. Мы играли по всему городу. Труди Хеллерс, "Ночная сова", "Кафе что?", "Пурпурный лук". Мы работали постоянно, играя по месяцу в каждом клубе. Через некоторое время мы все надели одинаковые двубортные костюмы и галстуки и выглядели шикарно. У нас даже были концерты за городом. В далеком 1967 году было удивительно, сколько ненависти и презрения можно было вызвать, просто нося длинные волосы и одеваясь как Джими Хендрикс. Но мне было все равно. Я все время хотел выглядеть как звезда. Джерри называл это “профилированием”. Мы сидели в его квартире, прикидывая, что надеть, чтобы люди пялились на нас. Мы были полными нонконформистами, полными бунтарями. В некотором смысле, мы только что перешли в другую банду. Я выходил из своей квартиры в фиолетовой атласной рубашке, золотых брюках и бархатном пиджаке и шел пешком к метро. Всю дорогу пуэрториканцы свистели мне вслед и называли меня пута, что означает шлюха, или пако, что означало гей. Они издавали звуки поцелуев и говорили: “Пако, Пако, соси мой член, детка”. Но мне было все равно. Я был крут, насколько это касалось меня. Когда я вернулся домой, это была совсем другая история. Мои родители переехали в Грин-Пойнт и жили над баром. Я снова жил с ними, и у меня была классная комната. Я покрасил потолок в черный цвет и нарисовал на нем звезды, чтобы он выглядел как галактика. Мои мама и папа даже выращивали для меня травку у себя на крыше — вот какие они были классные. (Конечно, когда я наконец сказал им, что это зеленое растение с листьями, которое они с таким удовольствием выращивали, было в горшке, они взбесились.) Мой папа встречал меня у метро в четыре утра, когда я возвращался со своих концертов в Деревне, и помогал мне с моими барабанами. Нам приходилось толкать барабаны пятнадцать кварталов, и польские пьяницы, выходившие из баров, высмеивали меня. Если бы у меня не было концерта, если бы я просто тусовался в клубе в Деревне, они преследовали бы меня всю дорогу домой, а если бы догнали, то толкали бы меня, дергали за волосы, вытаскивали складной нож и угрожали отрезать их. Раньше я думал, ты, ублюдок, пятью годами раньше я бы, блядь, сломал тебе колени битой. Но теперь я хотел быть рок-звездой, поэтому мне пришлось это вытерпеть. Я даже получил это дерьмо на дороге. Однажды в северной части штата Нью-Йорк играли Sounds of Soul, и мы проголодались. Мы заехали на стоянку грузовиков, и они послали меня за едой. Я сел, заказал несколько гамбургеров, и эти два здоровенных дальнобойщика сели по обе стороны от меня. Один из них наклонился к другому и сказал: “Держу пари, я мог бы ударить его так сильно, что мой кулак мог бы пробить ему мозги”. Затем другой парень описал, какие пытки он со мной сотворит. Они начали называть меня Златовласка, и я испугался и выбежал за дверь. И они побежали за мной. Томми был за рулем, и он увидел, как я бегу к фургону с этими двумя огромными дальнобойщиками, наступающими мне на пятки, поэтому он начал убегать. Тем временем Пепи открыл заднюю дверь фургона, и как только я догнал его, он схватил меня и втащил внутрь. Мы развернулись и показали этим двум засранцам средний палец. "Звукам души" пришел конец, когда наш саксофонист Томми был призван в армию и отправился во Вьетнам. Мы были опустошены, но продолжали жить. Мы хотели играть больше оригиналов, поэтому сменили название на the Brotherhood и начали включать в наш сет несколько оригиналов. Это не слишком хорошо сочеталось с клубами верхнего города. “Что, черт возьми, это было за дерьмо?” - врывался к нам владелец после шоу. “Я говорил вам, ребята, что хочу послушать ”Зеленый бубен"." И тогда нас уволили бы. Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год был прекрасным временем для того, чтобы стать музыкантом. Вы могли увидеть, как величайшие группы мира играют в Ист-Виллидж в Филлмор-Ист Билла Грэхема и в театре Андерсона в соседнем квартале. Я никогда не забуду, как сидел на балконе отеля "Филлмор" и смотрел на самолет Джефферсона. Я видел там премьеру "Кто" Томми. Я видел Хендрикса, the Doors, Савоя Брауна, Артура Брауна, Ван Моррисона. Клетки моего мозга просто взорвались бы, услышав все эти замечательные вещи.
|
|
|
|
Крупа был моим кумиром. Встретиться с ним было моей мечтой, и теперь у меня появился шанс открыться ему! Для меня он был золотым стандартом, величайшим барабанщиком в мире, более великим, чем Бадди Рич, более великим, чем Джо Морелло, более великим, чем Луи Беллсон. Я, должно быть, сто раз смотрел его биографический фильм "История Джина Крупы". Раньше я приходил домой, зачесывал назад волосы и пытался двигаться, как он. Я начал выступление и смог увидеть его вблизи. Он был одним из самых приятных джентльменов, которых вы когда-либо хотели бы встретить, но вы могли бы сказать, что он не был счастлив на данном этапе своей жизни. Это был не тот Крупа, который играл с биг-бэндом Бенни Гудмана, даже не тот Крупа, у которого была своя собственная группа из сорока человек. Его арестовали за марихуану, за хранение двух косяков, в сороковых годах, и он потратил большую часть своих денег, борясь с обвинением, но все равно должен был отсидеть три месяца. Это отняло у него много сил. Затем эра свинга сошла на нет, но он все еще преуспевал в период бибопа. Так что теперь ему было пятьдесят два, но выглядел он на шестьдесят два. Его волосы поседели, и он казался немного сломленным. Я помню, как однажды вечером проходил мимо его гримерной, а он сидел перед зеркалом, курил и пил из бутылки скотча J&B, медленно надевая галстук-бабочку, потому что он всегда носил смокинг. Это был навязчивый, меланхоличный образ - видеть моего героя таким. Как могучие могли пасть. Но я все еще благоговел перед Джином. Должно быть, я был занозой в его заднице, рассказывая ему, как я боготворил землю, по которой он ходил, но он всегда был сердечен. Он показал мне несколько приемов игры на барабанах и всегда подбадривал меня. “Ты справился, малыш”, - говорил он. “Когда-нибудь ты мог бы стать кем-нибудь”. Мое сердце забилось сильнее, когда я услышал это из его уст. Это было все, что мне нужно было услышать. Примерно в середине этого концерта я столкнулся лицом к лицу со своей матерью. Тогда я учился на втором курсе средней школы. “Я хочу бросить школу. Я хочу играть в группе, и я обещаю тебе, что у меня это получится”, - сказал я. “Тебе не обязательно рассказывать мне всю историю целиком”, - сказала она. У нее действительно не было проблем с тем, что я не возвращался в школу. Она знала, что я ненавидел это. Она знала, что, играя в клубах, я буду держаться подальше от улиц. И она вспомнила обещание, которое я дал ей однажды, когда мы проходили мимо Мэдисон-сквер-Гарден: “Ма, когда-нибудь я сыграю в этом зале”, - поклялся я. Мой отец тоже согласился с этим. Он ненавидел раздражение из-за того, что я выходил поздно ночью, не зная, где нахожусь, особенно когда я возвращался домой с запахом дешевого вина и настроем. Но у моей бабушки ничего этого не было. “Не волнуйся, я собираюсь сделать это со своей музыкой”, - сказал я ей. “Чушь собачья! Найди работу! Подстричься! Закончить школу. Я не хочу слышать об этих барабанах”, - разглагольствовала она. “Ты спятил. Найди настоящую мужскую работу, стань полицейским или пожарным”. Но теперь пути назад не было. Я почувствовал вкус ночной жизни в городе. Я брал домой приличную сумму мелочи, достаточную, чтобы купить свой первый хромированный малый барабан. Теперь я мог бы раздобыть несколько классных ниток. И я встречался с девушками, которые обращали на меня внимание, когда я был на этой сцене. Наконец-то никто не придирался ко мне. Мне не нужно было бороться, чтобы привлечь к себе внимание. Я получал любовь через музыку, и это был единственный путь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ Я попробовал Бродвей, но после того, как концерт в "Метрополе" закончился, я вернулся в King's Lounge в северном Уильямсбурге, играя для мальчиков с кольцами на мизинцах. Однажды вечером во время перерыва ко мне подошел парень. “Я хочу, чтобы мой племянник посидел и поиграл”, - сказал он. Тогда я был дерзким ребенком. У меня была прическа "Битлз", и я был одет в черный жилет с галстуком в горошек, белую рубашку, узкие брюки и ботинки "Битлз". “Никто не играет на моих барабанах”, - отмахнулся я от парня. Он бросил пятидесятидолларовую купюру на мой бас-барабан. “Ребенок будет сидеть”, - твердо сказал он. А потом он одарил меня взглядом, который мог убить. “Без проблем”, - кротко сказал я и положил купюру в карман. Это было мучительно - играть в мафиозном заведении. Я почти ожидал увидеть бомбу, влетевшую в окно. Каждый раз, когда дверь открывалась и кто-то входил, я боялся, что это может быть парень, который собирается вытащить автомат из-под куртки и просто выровнять косяк. Но однажды ночью летом 1966 года кто-то особенный вошел в эти двери. Она была крошечным созданием с длинными, шелковистыми, красивыми черными волосами и действительно милым личиком. Я бы хотел ухватиться за это, сразу же подумал я. Так что я был весь в ней. Мы разговаривали между каждым перерывом, и она сказала мне, что ее зовут Лидия Дилеонардо, милая итальянская девушка. На следующий день было четвертое июля, поэтому я пригласил ее поехать со мной на Кони-Айленд. Мы добрались до пляжа, и я старался быть очень хладнокровным. Я закурил сигарету, пепел попал мне в глаз, и я почувствовал себя идиотом. Но как только я уложил ее на песок, я был полностью поглощен этим. Мы целовались как сумасшедшие. Я не думаю, что это была любовь с первого взгляда, но мы продолжали встречаться. Она приезжала по выходным и смотрела, как я играю. Мы ходили в кино и тусовались. В конце концов я попросил ее успокоиться. Почему бы и нет? Она была действительно умной, ходила в школу на бухгалтерию. Там, в Бруклине, если вы собирались привести девушку домой к маме и папе, вам нужна была итальянка, или ирландка, или даже хорошая еврейская девушка. А Лидия для меня была Белла Донна, Мать Мария. Настоящая красавица. Мои родители любили ее. Ее родители - это совсем другая история. Они были настоящими итальянцами с Сицилии. У них было трое сыновей и Лидия. Однажды вечером она привела меня домой на воскресный ужин, чтобы познакомиться с ними, и это было прямо из "Угадай, кто придет на ужин?" Вся семья собралась за столом, на котором было изобилие еды. Ее отец сидел во главе стола, перед ним стоял галлон домашнего вина. Ее мама, папа и ее братья продолжали оглядывать меня с ног до головы. И они видели тощего ребенка с волосами до груди, и им ни капельки не нравилась эта картина. С таким же успехом я мог бы быть черным или геем. Я был врагом. Они презирали все, что символизировали мои длинные волосы. Что еще хуже, я хотел быть музыкантом — не дантистом, не автомехаником, даже не сантехником. В их глазах я был бездельником. Но нам было все равно. После того, как мы начали встречаться, мы впервые занялись сексом в спальне мамы Джерри Нолана. Потом иногда Лидия прогуливала школу и приходила в дом моей бабушки, и мы занимались любовью днем. Тогда нам приходилось держать все в секрете, потому что, если бы ее семья узнала, они убили бы нас обоих.
|
|
|
|
2VadLit:
>Вообще выбор спутницы жизни это ещё хуже чем >меломания, каким то логическим критериям вообще >не поддаётся.
Есть один критерий, но для V.I.P.-мужиков, не для "простых смертных": подозрительно часто их спутницы жизни или отдельной ее части оказываются гораздо моложе и намного красивее, как в обсуждаемом случае. Вспоминаю еще фото "Роллинг Стоунз" с женами, где Ширли Уоттс заметно "выпадала" из "топ-модельного" ряда остальных жен... Короче, как в анекдоте: "клевая, Фурманов, наука логика. Ты любишь сушеную рыбу? Значит, ты - ...дун". |
|
|
|
По-моему тоже, вполне себе "зачетная" негри.. - тьфу, виноват - афрокреолочка (или как там правильно). Не знаю насчет постели, но в глазах такая детская, вдохновляющая радость подарку.. Говорят, человек в жизни должен, по возможности, испробовать все. Отсюда вопрос: интересно, кто же у него на девятом десятке будет?
Относительно же "старой и некрасивой" жены Гилмора, которая "всего-то" на 16 лет его моложе, могу заметить, что: 1) главное - все равно, душевные отношения; 2) писательница и поэтесса наверняка ближе по интеллекту музыканту из "Пинк Флойд"; 3) по критерию "молодость жены" большинству мужиков все равно остается лишь "завидовать молча" обоим маэстро.
Для сравнения. Одного знакомого, которому сейчас за 70, выставила жена (кстати, ровесница и вторая по счету). В гости принимает, чай ставит, но жить под одной крышей и иметь дела (про ЭТО дело, разумеется, сказать не могу) больше не хочет. Растерянность человека при этом надо видеть. "Что мне делать теперь - не пойму", говорит: "заново жениться, вроде бы, поздно уже, а умирать - вроде бы, рано..." Понятно, что пример Уотерса ему не руководство. |
|
|
|
Я уволился с работы в мясной лавке и летом устроился в бар моего дяди Джорджа. Это был кошмар. Мне было восемнадцать лет, и когда я пришел на открытие в семь утра, там уже выстроились в очередь посетители бара, чтобы выпить перед уходом на работу. Одного из этих парней трясло так сильно, что он просил меня налить ему выпить, затем он снимал галстук, брал тонкий конец галстука и завязывал его вокруг запястья, затем надевал галстук на шею и использовал галстук, чтобы поднести стакан ко рту. К третьей порции ему становилось лучше, дрожь проходила, и он говорил: “Ладно, мне пора на работу”. Он был там каждое гребаное утро. Однажды пришел чернокожий парень и немного выпил. Затем он сказал: “Я не собираюсь тебе платить”. “Тебе лучше, блядь, заплатить мне”, - сказал я и вытащил мачете, которое мой дядя держал за стойкой. Поэтому он вытащил пистолет. “О, да, пошел ты”, - сказал он и ушел. Я уронил нож и описался в штаны. Мне не хотелось работать в баре, и я действительно не собирался становиться зубным механиком. Музыка все еще была у меня в крови, и я впитывал ее при каждом удобном случае. Я бы ходил на большие пасхальные воскресные концерты в Бруклинской академии музыки в центре города. Мюррей Кей был тогда большим знаменитым диджеем, и он был ведущим шоу. Примерно за 3,50 доллара вы увидите пятнадцать выступлений, одно за другим, просто постоянную музыку. У вас были Джен и Дин с калифорнийским звуком, затем Дионн Уорвик и такие женские группы, как the Crystals, the Ronettes и the Shangri-Las, поющие “Лидера стаи”. Я любил Смоки Робинсона и "Чудеса". Я видел, как маленький Стиви Уандер со своей губной гармошкой исполнял “Fingers Pt.1”, один из первых больших хитов Motown. И эти замечательные группы просто полностью вытащили вас из депрессии Бруклина, банд, драк и болезней. Они просто ухватились за твою душу, и она воспарила, и это было прекрасно. Джерри Нолан был моим партнером по преступлению в этих музыкальных экспедициях. Он был отпрыском ирландской армии. Пару лет мы вместе ходили в школу, а потом он исчезал на год или около того и жил на Филиппинах, а потом возвращался, немного более закаленный, чем я, после всех своих путешествий. Когда он был рядом, мы были неразлучны. В глубине души мы оба хотели быть барабанщиками и когда-нибудь прославиться. Отец Джерри зарабатывал деньги, поэтому у него всегда была хорошая одежда, намного лучше моей. Он водил меня по магазинам и делал мне прическу. Он был очень ярким и харизматичным, и мой отец думал, что он похож на Джина Крупу — что он величайший барабанщик на планете. Он говорил ”Джерри это“ и ”Джерри то". Я так ревновал, что он думал, что Джерри лучше меня. Нашей первой любовью был джаз. Мы наряжались в наши костюмы-тройки, зачесывали волосы назад и отправлялись в Деревенский авангард, чтобы увидеть таких людей, как Брубек, Мингус и Монк. Но потом, когда наша музыкальная палитра расширилась и на сцену вышел Motown, мы попали в the Temptations и the Four Tops. А потом Фил Спектор сразил меня наповал. Когда я услышал “Будь моей малышкой”, мои яйца ударились об пол. Звук, который он получал на барабанах, был невероятным по сравнению с любой записанной джазовой игрой на барабанах. Через некоторое время мы начали тусоваться в парке Вашингтон-сквер в Деревне. Теперь вместо костюмов люди носили толстовки с отрезанными рукавами и брюки-чинос с сандалиями. Мы ходили в кофейни, и вы видели входящего Боба Дилана или Джоан Баэз. Я познакомился с Любящей Ложечкой, и мы сидели и играли с ними в кафе "Ночная сова". Деревня была тем местом, где нужно было быть. Вот тут-то мы и поняли, что Вьетнам - неподходящее место для жизни. Люди уезжали за тысячи миль от дома, чтобы умереть в каких-то джунглях. Для чего? Мы были достаточно сообразительны, чтобы не поддаться на эту войну. Поэтому, когда Джерри и я получили наши уведомления о призыве, то письмо, которое начиналось с “Приветствий”, мы были ошеломлены. “Давай предположим, что мы геи”, - предложил я. “Допустим, мы наркоманы”, - возразил он. “Они никогда не возьмут нас”. Итак, мы воткнули иглы себе в руки, проделав отверстия в венах, и явились на медосмотр на Уайтхолл-стрит. Джерри, будучи армейским сопляком, имел связи, и он был единственным сыном в семье, поэтому сразу же попал в трудную ситуацию. Но я застрял. Итак, я записался и увидел, как армия сокращается. “Ты гей?” он спросил меня. “Абсолютно”, - сказал я. “У вас есть какие-нибудь проблемы с ношением оружия?” он спросил. “Нет. Если бы у меня был пистолет, я бы застрелил капитана, прежде чем перевалил через какой-нибудь холм”. Я был полон бравады, но в конце концов меня уволили со службы из-за плоскостопия. Пока я изучал музыкальные сцены города, я познакомился с группой в Уильямсбурге. "Барракуды" обычно репетировали в подвале здания, которым владели родители лидера группы. Его звали Карлос Канкель, и ему был около двадцати одного года. Карлос и его друг Алан Розен оба играли на гитаре, и у них был саксофонист, а брат Карлоса играл на барабанах. Мне было всего около семнадцати, но я часто стоял снаружи и слушал, как они тренируются. Однажды я познакомился с Карлосом, и он сказал мне, что его брат только что женился и уходит из группы. “Спускайся и поиграй с нами”, - сказал он мне. Я жил примерно в пятнадцати кварталах от них, так что моя мать помогла мне отнести мои барабаны в подвал. Она ждала снаружи на улице, пока я проходил прослушивание, и, наконец, я вышел. “Ма, я получил работу!” Я сказал. Нашей первой работой была бар-мицва. Мне пришлось надеть ермолку на голову и играть “Хава Нагила”. Нам заплатили двадцать пять долларов, и мы должны были поесть. Это было здорово, мой первый профессиональный концерт. Конечно, я отдавал маме половину своего заработка. После этого мы играли в барах, на свадьбах, во всем. В конце концов мы получили постоянную работу в местном мафиозном притоне под названием King's Lounge. Парни приходили с кольцами на мизинцах. “Как у тебя дела?” они бы сказали, и у каждого из них была своя девушка с большими сиськами. Карлос и не подозревал об этом, но именно благодаря ему я в конце концов решил, что собираюсь сделать музыку своей карьерой. Однажды вечером мы с ним пошли посмотреть, как Джоуи Греко и The In Crowd играют в "Метрополе", на углу Бродвея и Пятьдесят восьмой улицы. "Метрополь" был одним из самых популярных мест для прослушивания музыки в городе. В передней части заведения был длинный бар с зеркалом от пола до потолка за ним и эстрадой, где выступали как группы, так и эти девушки из go-go. Музыка звучала без остановки с утра до вечера, и огромная толпа собиралась снаружи на тротуаре, чтобы понаблюдать за девушками и послушать группы. Когда мы добрались туда, я разговаривал с Джоуи, которого знал по Деревне. Он сказал мне, что его барабанщик сломал ногу, и спросил, не заменю ли я его на этом концерте, который должен был продлиться все лето. Меня даже не волновали 125 долларов в неделю, которые я мог бы зарабатывать. Я был в восторге, потому что Джин Крупа играл там в то же время.
|
|
|
|
Но заниматься сексом само по себе было далеко не так романтично. Мой дядя Джордж сделал мне мой первый минет. Мне было около тринадцати, когда он пришел однажды ночью. Он был при деньгах. “Мне нужно спуститься в бар”, - сказал он. “Почему бы тебе не пойти со мной, и я принесу тебе колу и немного картофельных чипсов”. Мне всегда нравилось бывать в гостях у моего дяди в его баре, так что я пошел. Мой дядя тусовался со своими друзьями в конце бара, а я сидел в соседней кабинке, потому что несовершеннолетним было запрещено сидеть в баре. Прямо за углом, в конце бара, находились ванные комнаты и большая телефонная будка, а затем кухня. Я сидел за столиком и наблюдал, как один за другим друзья моего дяди возвращались на кухню. Мне было интересно, что они там делали. Потом ко мне подошел мой дядя. “Ты хочешь попробовать что-то, что ты никогда не забудешь? Но ты не можешь сказать своей маме или няне!” “Конечно, дядя Джордж”, - сказал я. Все его друзья смеялись, получая от этого удовольствие. Один парень сказал: “Пошли парня внутрь, сломай ему вишенку”. Поэтому дядя сказал мне вернуться в телефонную будку. В кабинке сидела грязная блондинка лет сорока с чем-то, худая, несколько привлекательная. Я был напуган до смерти. Я никогда не был с девушкой, не говоря уже о взрослой женщине. Она усадила меня в кабинку, встала на колени и стянула с меня маленькие жокейские шорты, и мне отсосали мой член впервые в жизни. Это не заняло много времени, поверь мне. Когда я вернулся в бар, я был белым как снег, а мужчины были в истерике. Я начал регулярно делать минет несколько лет спустя, когда работал в мясной лавке. Три мясника были настоящими похотливыми итальянскими парнями. У них были обложки "Плейбоя", расклеенные по всем стенам задней комнаты магазина. Это был первый раз, когда я увидел фотомодель с большими сиськами и отличной задницей. У меня дома ничего подобного не было, поэтому я всегда находил предлог, чтобы пойти в заднюю комнату и дрочить, рассматривая эти фотографии, одним глазом поглядывая на дверь, чтобы меня не застукали. Каждую пятницу вечером, после того как они прибирались и готовились к большой субботней суете, они приводили девку, чтобы она отсосала им в задней ванной. Многие из этих женщин приходили, как это ни печально, за едой. Я помню одну, у которой были дети, и ее муж только что ушел от нее, и они давали ей две огромные хозяйственные сумки, полные мяса, за то, что она их надула. Это было настоящее образование, этот маленький магазинчик. Однажды в пятницу вечером один из парней подошел ко мне. “Мы собираемся переспать с тобой”. Я подумал, что это было довольно круто. У меня был минет, но я никогда не терял свою вишенку. “Иди в ванную через десять минут, и она будет ждать тебя”. Я подождал, а потом вошел, и там сидела чернокожая женщина лет тридцати с чем-то. Она была привлекательной, но немного коренастой, с огромными сиськами. “Привет, милый”, - сказала она. “Я знаю, ты немного нервничаешь, но все будет хорошо. Садись.” Я сел на сиденье унитаза, окаменев. Она села на меня сверху, вынула мой член и попыталась засунуть его в себя, но его там даже не было. Оно исчезло. Все, о чем я могу думать, это то, что там была большая черная голая женщина, сидевшая сверху на этом тощем маленьком итальянском мальчике. Я не мог этого сделать, но она просто рассмеялась и сказала: “Не волнуйся об этом, милый. Я собираюсь пойти туда и сказать им, что ты был лучшим, чувак. Ты посрамил их”. И она это сделала. В конце концов я потерял девственность с соседской девушкой и завоевал немало из них на диванах нашего светского клуба. Но я потерял свою настоящую девственность с первой девушкой, которую полюбил, а не просто фантазировал о ней, как та медсестра. Ее звали Денисия, и она жила этажом ниже от моего друга Джерри Нолана. Она была наполовину испанкой, наполовину ирландкой, высокой, стройной голубоглазой блондинкой. Я был сражен с того момента, как положил на нее свои семнадцатилетние глаза. Когда я встретил ее, я был довольно диким, ходил с Джерри по общественным клубам, дурачился, но я думал, что это было по-настоящему. Это была любовь. Я никогда не забуду тот первый раз, когда мы переспали вместе. Моя бабушка работала, поэтому я сказал Денисии, чтобы она в тот день прогуляла школу и пришла ко мне. О, Боже мой, это было захватывающе. Я не воспользовался защитой, как идиот. Мы не думали об этом, мы просто сделали это. Я действительно увлекся этим, и в ту минуту, когда я это сделал, я кончил. Но я был молод, так что, бум, он выскочил обратно, и эта чертова штука не хотела оставаться внизу. Мы проделали это еще пару раз. Я чувствовал, что это был священный трах, а не просто перепихон с какой-то черной шлюхой, которая пришла за бараньими отбивными. Это было разрушение брака. И я хотел жениться. Каким бы бунтарем и изгоем я ни был, я все еще верил в то, что в семейной жизни есть стабильность. Ты женишься, у тебя будут дети, ты купишь дом на Лонг-Айленде. Мне внушили эти идеи. Итак, после того, как я пару лет встречался с Денисией, я начал думать, что я не собираюсь быть рок-звездой, и мне следует найти хорошую работу и вести жизнь за белым забором. И это была та девушка, с которой можно было это сделать. Поэтому я пошел в ломбард и купил обручальное кольцо за 150 долларов. Теперь мы были помолвлены. Моя мать была в восторге: она была без ума от Денисии. Моя сестра Нэнси - не так сильно. Денисия на самом деле подралась с моей сестрой, и моя сестра избила ее до полусмерти. В конце концов, я просто обманывал себя насчет брака. Я был слишком молода, чтобы жениться и остепениться. И я не был добр к Денисии. Иногда я становился по-настоящему противным и обращался с ней как с дерьмом. Я думал, что я мистер Крутой. Но в конце концов она нашла более крутого парня, байкера, и вернула мне мое кольцо. Я был раздавлен. Я провел все лето, плача в спальне моей бабушки. Мне потребовались годы, чтобы забыть ее. Тогда я был так сбит с толку. Я ходил в среднюю профессиональную школу в центре Бруклина под названием Джордж Вестингауз. Война во Вьетнаме разгоралась, и все говорили мне, что я должен иметь профессию, например, электрика или сантехника. Итак, я поступил в Вестингауз и каким-то образом начал изучать зубоврачебную механику. Это казалось легким курсом, и мне понравилось, что вы должны были носить длинные белые халаты докторского типа. |
|
|
|
2PFC:
...Рокер KISS рассказал, >как однажды продал кусочек своей жевательной резинки >почти за 200 000 фунтов стерлингов на благотворительном >аукционе, прежде чем вручить свежепожеванный кусочек Сюзанне...
Надо бы ей попросить: "Лучше наличкой, пожалуйста!" А вообще кто бы сомневался в искусстве басиста впаривать народу презервативы, гробы и отходы творчества в сейфах..
|
|
|
|
Я установил барабаны в спальне моей матери и практически не выходил из комнаты, подыгрывая песням по радио. Когда мне было двенадцать, я наткнулся на группу white doo-wop, которая обычно пела на улице, и я крутился вокруг них, пока в конце концов они не позволили мне сесть и поддержать их своими щетками, силком и крышками от мусорных баков. Эти парни были бы внизу, в подвале, и пели бы “Да-да дом, ба-да дом”, а там был бы маленький двенадцатилетний ребенок, который играл бы на выезде, эти старые до-фа-соль-минорные мелодии, но хорошие, снова и снова. К тому времени, когда мне исполнилось пятнадцать, я получил работу по доставке мяса по выходным в местную мясную лавку. Владелец знал, что я увлекаюсь барабанами, и однажды он сказал мне: “У меня в подвале есть набор барабанов Slingerland Radio King, на которых я больше не играю. Там есть двадцатичетырехдюймовый басовый барабан, футляр-ловушка с ловушкой, пара держателей тарелок и том-том. Они были сделаны в 1935 году, и изначально были перламутровыми, но пожелтели.” Земли пращников! Бренд, который использовал Джин Крупа. “Ты издеваешься надо мной! Не могли бы вы продать их мне?” - вырвалось у меня. “Да, я продам их тебе за двести долларов”, - сказал он. Я помчался домой и спросил маму и папу, могу ли я достать эти барабаны. “Если ты так сильно хочешь их, почему бы тебе не поработать на них?” - предложила моя мама. “У нас нет двухсот долларов, но ты можешь выплачивать им понемногу из каждой зарплаты”. Так что каждые выходные Джо брал пятнадцать баксов из моей зарплаты, и он платил мне немного больше, чтобы я мыл полы в многоквартирном доме, в котором находился магазин, и в конце концов я расплатился с ними. Я никогда не забуду, как принес их домой, в квартиру моей бабушки. Я шел по улице с бас-барабаном за спиной, дюйм за дюймом пиная перед собой футляр с капканом, на котором лежал том-том. Наконец я поднял все это по лестнице на кухню. Когда я достал их из футляров и расставил по местам, это было похоже на оргазм. Если бы я мог переспать с этими барабанами, я бы так и сделал. Но потом у меня возникла серьезная проблема. Я не знал, как играть с полным набором. Я всегда просто играл на малом барабане. Но у моего друга Джерри Нолана был прекрасный набор барабанов red sparkle, и он дал мне мой первый урок. Одна рука отбивала ровный ритм, а другая выбивала "хлоп, хлоп, хлоп". Я работал над этим ритмом везде, куда бы ни поехал, даже в поезде (это отличное место, чтобы услышать необычные ритмы, когда колеса поезда ударяются о рельсы), и в конце концов у меня получилось. Это было все равно что открыть ящик Пандоры. Я выучил миллион разных тактов из этого одного такта. Я был рабом этих барабанов. Я почистил их и отполировал, так гордясь тем, что это было то, ради чего я работал и что получил. Я приходил домой из школы на обед и играл целый час. Я играл в них всю ночь, пока мне не приходилось ложиться спать. Дети на улице говорили: “О, чувак, почему бы тебе не спуститься и не поиграть в стикбол?” Я бы сказал: “Нет, это круто, я должен просто играть”. Я хотел играть на своих барабанах гораздо больше, чем быть в банде. Джерри и я начали культивировать другие образцы для подражания, парней, у которых не было татуировок на шее. Такие парни, как Дэйв Брубек, Майлз Дэвис и Кэл Тьядер. Мы нашли выход из бандитской жизни через социальные клубы. Клубы были замечательным учреждением. Вы бы сдали магазин в аренду и заставили бы участников платить взносы, чтобы покрыть арендную плату. Затем вы бы затемнили окна, чтобы никто не мог заглянуть внутрь, и повесили бы на стены какие-нибудь классные штуки. Вы бы поставили музыкальный автомат в передней комнате и множество диванов повсюду, даже в задней комнате. Мы нашли старый гастроном, который обанкротился, арендовали помещение и назвали наше заведение Клубом джентльменов. Джерри разработал логотип с цилиндром, тростью и двумя белыми перчатками. Я стал президентом; Джерри был вице-президентом. Наша арендная плата составляла около шестидесяти пяти долларов в месяц, но это было легко покрыть, потому что мы уговорили мафию поставить музыкальный автомат внутри, и мы получили часть выручки. Как только вы вошли, там была кромешная тьма, за исключением нескольких красных и синих огоньков. Это была идеальная среда для того, чтобы начать экспериментировать с сексом и наркотиками. Мне было около пятнадцати, когда меня представили Мэри Джейн. Травка тогда была жуткой — это было такое табу. Этот парень постарше, которого мы называли Грязным шведом, продавал нам тощий маленький косяк за доллар. В начале шестидесятых это были неплохие деньги, так что двое парней скинулись и купили один. Мы спускались в подвал, там была кромешная тьма, и мы зажигали свет. Сразу же этот жуткий запах ударил бы в вас, и вы поняли, что делаете что-то запрещенное. Вы боялись, что можете стать зависимым и подсесть на героин: тогда вся эта пропаганда была в разгаре. Я даже не накурился в первый раз, когда мы это сделали, но второй раз был просто очарователен. Мы с Джерри просто смеялись, съели миллион Твинки и слушали музыкальный автомат. Музыка никогда раньше не звучала так хорошо. В конце концов я принес свои барабаны в клуб, накуривался и подыгрывал музыкальному автомату, что было намного веселее, чем слушать радио. Наличие клуба было даром божьим. Это, конечно, удерживало нас подальше от улиц. Но я был бы неосторожен, если бы не упомянул о самой большой привлекательности социального клуба. Ты приводил цыпочку в клуб, включал музыкальный автомат, угощал ее вином или травкой, немного танцевал, а потом, если тебе везло, отводил ее на диван в задней комнате и трахался. Так вот, если музыка была у меня в крови, то и секс тоже. Мой папа был очень возбужден. Он всегда бегал за моей матерью, чтобы потрахаться. Она бы такая: “Убери от меня свои грязные руки!” Я всегда был невероятно открыт со своей матерью: мы могли говорить о чем угодно. Однажды, много лет спустя, я был в гостях у своих родителей, и мой отец ушел в другую комнату. “Эй, ма, ты когда-нибудь давала папе по башке?” Я спросил ее. «Что? Ты серьезно?” Она нахмурилась. “Неужели ты думаешь, что я сделала бы что-то настолько грязное с твоим отцом? Это отвратительно. Отойди от стола, у меня от тебя тошнит в животе. Я думаю, что музыка сводит тебя с ума”. Я знал, что они пропустили эту лодку. Для них это было просто сделать это и завести ребенка. Они были людьми старой закалки. Я с раннего возраста усвоил разницу между сексом и любовью. Первый раз я влюбился в летнем лагере. Это был католический лагерь, и это было действительно страшно для ребенка с улицы, отправляющегося в деревню в одиночку. В ту первую ночь я выплакал все глаза. Эта монахиня пришла с ремнем и надавала пощечин тому, кто плакал, так что мне пришлось уткнуться головой в подушку и приглушить рыдания. Но там была одна медсестра, которая была просто красавицей, и я влюбился в нее. Я был так без ума от нее, что готов был поцарапаться, только чтобы она все исправила. |
|
|
|
Иногда я водил девушку в кино. Лучшие фильмы были в кинотеатре RKO на южной стороне. Но это было не на нашей территории — это принадлежало «Шутам», крутой пуэрториканской банде. Если ты пойдешь один, только ты и она, ты не знаешь, доберешься ли домой живым. Много раз, когда я уходил, меня били битой. Однажды я и несколько парней из банды повели наших девочек в RKO посмотреть на Тони Кертиса и Кирка Дугласа в "Викингах". Мы решили, что сможем посмотреть фильм, ускользнуть в конце, и нас не зацепят. Из этого ничего не вышло. Конечно же, каждый член "Шутов" смотрел фильм в тот конкретный воскресный день. “Мы, блядь, в меньшинстве. Нам придется сражаться с этими парнями, и нас убьют. Я не готов к этому дерьму, - простонал я. Когда дело дошло до дела, все быстро стали панками, потому что на самом деле мы не были плохими парнями. Я мог бы драться с лучшими из них, но я бы предпочел этого не делать: я бы предпочел просто выглядеть крутым парнем и не быть им на самом деле, но иногда нужно было стоять на своем. Мы вышли из кинотеатра, и там их было около тридцати, ожидающих снаружи. У них были антенны от автомобилей, цепи и бейсбольная бита с пробитым гвоздем. Так что сразу же раздалось: “Беги!” - и все просто убежали. Они не беспокоились о девочках, но они побежали прямо за нами. Я бежал по улице и споткнулся о кучу мусорных баков, а этот пуэрториканский парень был прямо за мной, он схватил крышку от мусорного бака и начал бить ею меня по голове. Я поднял руки, чтобы защитить голову, а он бил меня по рукам, и костяшки моих пальцев начали кровоточить. Вся моя одежда была в крови. Я вытащил свой складной нож, повернулся, и бум, лезвие прошло прямо ему подмышку и вышло через плечо. Он начал кричать по-испански, и я просто убежал. Я обернулся и увидел, как он вытащил его, и из его плеча брызнула кровь. Я не мог в это поверить. Он был первым и единственным парнем, которого я когда-либо зарезал. Но это был он или я. Я не рос в жестокой семье. Единственные два раза, когда мой отец бил меня, я сам напросился. По сути, я был хорошим итало-немецко-ирландским парнем, который не хотел, чтобы его каждый день били по заднице в школе. Теперь мне было семнадцать лет, и после трех лет этого дерьма, чего я должен был ожидать? Стать членом Призрачных лордов? Это были парни, которых вы видите в тюрьме пожизненно с татуировками по всей шее и слезинками, вытатуированными на их лицах. Они были настоящими убийцами. Угон машин, ограбление магазинов, убийства людей. Но мы с моим лучшим другом Джерри Ноланом не были социально близки. Мы, конечно, не хотели умирать. И к тому времени мы оба нашли, о чем биться, помимо голов других людей. У нас обоих были барабанные установки, и мы оба видели в музыке противоядие от этих убогих улиц. И, как обычно, моя мать была рядом, направляя мой моральный компас. “Ты видел, как Джимми бой играет на барабанах?” - поучала она меня. “Твой друг Луи играет на барабанах? Как насчет Питера Кудерески? Нет. Единственный человек, которого вы знаете, кто играет на барабанах, - это Джерри. Что ж, Джерри был рожден, чтобы играть на барабанах, и ты тоже. Вы оба получили дары от Бога. Не тратьте его впустую. Ты разобьешь мне сердце, если останешься с этой бандой, потому что в итоге окажешься в тюрьме или умрешь”. Я не знаю, действительно ли она в это верила. Я работал, пока учился в школе, и всякий раз, когда мне платили, я приносил ей свою полную зарплату; она брала несколько баксов и отдавала мне остальное. Вот как это было в Бруклине. Она кормит тебя, она воспитывает тебя, ты в долгу перед ней. Все дело было в уважении. “Бог дал тебе дар, твою музыку”, - продолжала она. “Я хочу видеть, что у тебя отличная жизнь, ты достиг вершины. Я хочу видеть, что у моего сына есть все, что должно быть у мальчика, и даже больше”. Кто мог бы с этим поспорить?
вторая глава
“Ты вышел из моей утробы, танцуя”, - всегда говорила мне моя мать. Так это или нет, но у меня была небольшая генетическая предрасположенность к любви к музыке. Мой папа любил танцевать. Он был отличным танцором бальных танцев, но когда он был при деньгах, он импровизировал и исполнял самые странные танцы, которые я когда-либо видел. В отличие от моей матери, он ненавидел Элвиса и рок-н-ролл. Мой отец любил музыку биг-бэнда, Бенни Гудмана, Арти Шоу, Джина Крупу — вот что он называл настоящей музыкой. Хотя ему действительно нравились "Битлз". Моя мама любила музыку, и точка. Она могла петь как ангел. Она говорила точь-в-точь как Дайна Вашингтон. Для немецко-ирландской женщины у нее были растрепанные волосы на заднице, и она просто влюбилась в рок-н-ролл. У нее всегда было радио, по которому гремели Элвис, Джин Винсент, Билл Хейли и "Кометы". Но когда мне было почти десять, я услышал песню, которую играл мой отец, “Пой, пой, пой” Бенни Гудмана. И ритм барабанов Джина Крупы поразил меня, как молния с небес. Это было все для меня. Я хотел быть тем парнем, который играет на барабанах. Забудь о том, чтобы быть пожарным: В глубине души я знал, что моя судьба - играть на барабанах. Даже когда мне было пять, я переворачивал мамины кастрюли и сковородки, брал ее вилки, ножи для масла или деревянные ложки и начинал стучать ими. Я пристрастился к этому. Мой отец жаловался, что я производил слишком много шума, но моей маме это действительно нравилось. “Оставь его в покое”, - говорила она. “Он мог бы делать гораздо худшие вещи”. Я стал одержим. Когда я не стучал по горшкам, я придумывал, как играть на настоящих барабанах. Всякий раз, когда я отправлялся на свадьбу родственника, у меня был свой шанс. Они сдавали в аренду местных рыцарей Коламбус Холл и женщины приносили мясное ассорти и картофельный салат, а также нанимали небольшую группу-трио. И как только они брали перерыв, бум, я садился за барабаны и бил вовсю. Когда мне было семь лет, мои родители купили мне игрушечный набор барабанов, одобренный одной из моих любимых телепрограмм, Rootie Kazootie Club. Это был бас-барабан с двумя прикрепленными барабанами. Я сломал игрушку, я так усердно в нее играл. Мой следующий набор барабанов был самодельным, собранным моим отцом. Он купил в магазине сломанный старый малый барабан для армейского оркестра и поставил его на деревянный ящик. Для тарелок он взял две крышки от мусорных баков, прикрепил к ним несколько гвоздей, чтобы при ударе по ним раздавалось шипение, и припаял каждую крышку к тонкой палочке для швабры. Затем он положил палочки в ведра с цементом, чтобы они оставались устойчивыми. Я наклеил несколько звездочек и блесток на лицевую сторону коробки и написал название STARS, так я назвал свою воображаемую группу. Затем я садился на стул поверх нескольких телефонных книг и играл в ловушку с кисточками.
|
|
|
|
Их главным наказанием было разбивать тебе костяшки пальцев линейкой до крови. Я разговаривал, или у меня не было домашнего задания, или что-то еще, поэтому она выводила меня в переднюю часть комнаты перед всем классом. Я протягивал руку, и она ударяла меня по костяшкам четыре или пять раз. Это было очень больно. Но если бы ты пошевелился, то получил бы еще десять затрещин. Однажды я совершил ошибку, принеся в школу своих игрушечных солдатиков. Я играл с ними в задней части класса. Подошла монахиня, взяла игрушки, а затем потащила меня к металлической корзине для мусора. “Теперь ты сядешь в нее”, - сказала она. “В корзину?” "Да." Когда я вышел, на моих ногах были следы от ободков. Я не мог ходить: я часами сидел сгорбившись. Это были жестокие и необычные наказания. Сегодня, если ты дашь пощечину собственному ребенку, тебя посадят в тюрьму. Но этим монахиням все это дерьмо сошло с рук. Итак, после девяти лет пыток я пошел к своей маме. “Ма, это неправильно. У меня есть еще один год, чтобы закончить школу. Позвольте мне пойти в государственную школу, пожалуйста!” Слава Господу, она согласилась, и я перешел к P.S. 122. Оглядываясь назад, можно сказать, что это был не самый умный ход. Конечно, я сбежал от этих монахинь-садисток, но теперь я столкнулся с большими черными парнями, огромными латиноамериканцами, крутыми итальянцами, которых оставляли год за годом. Нам было пятнадцать, а им - девятнадцать! Они всегда сидели в конце зала и вызывали тебя, чтобы надрать тебе задницу и забрать деньги на обед. Я бы ни от кого не стал терпеть дерьма. Я бы обернулся и сказал: “В чем твоя проблема?” “В чем моя проблема, ублюдок? Увидишь после школы.” Я был в жопе. Я бы попытался выйти через черный ход; они бы ждали там. Я бы попробовал другой способ, но они бы и это предусмотрели. Тогда бы я получил свою порку. Один парень хватал меня за голову, другой несколько раз бил меня по ребрам, в живот, швырял на землю, а потом они оба наступали мне на голову. Я приходил домой в разорванной рубашке и с синяками под глазами, а моя мать спрашивала: “Что, черт возьми, с тобой случилось?” “Меня снова избили”. У моего отца был свой собственный совет. “Если он больше тебя, ударь его по затылку, когда он этого не заметит. Если он не упадет, ударь его кирпичом по голове. Мне все равно, что ты должен делать, честной борьбы не существует. Сражайся, чтобы победить”. У моего дяди Джорджа было такое же отношение. “Возьми биту. Дождись окончания школы, подойди к нему сзади и разбей ему колени битой.”Я действительно хорошо управлялся с битой. На самом деле, я и по сей день ношу биту в своей машине. Но чего они не учли, так это того, что это были не бои один на один. Я выступал против организованных банд. В католической школе не было банд. В государственной школе было четырнадцать банд, и меня избивали почти каждый день, так что мне пришлось вступить в банду для самосохранения. Если ты не был в банде, ты был голубем. Я попал в "Молодых лордов" вместе со своим лучшим другом Джерри Ноланом. В конце концов, когда ты станешь старше, ты перейдешь в Призрачные Лорды. Они были одной из ведущих банд. Призрачные лорды всегда были в новостях за убийства других членов банды, рэкет, грабежи. Они были действительно гангстерскими парнями. Это то, к чему вы бы стремились. Разве это не здорово? Банды всегда были на своей территории. Молодые лорды и Призрачные лорды были преимущественно пуэрториканцами, но там, где мы жили, дети были в основном ирландцами и итальянцами. Если бы другие банды попытались проникнуть в наш район, слух дошел бы до пуэрториканцев, и тогда они спустились бы вниз, и кто бы ни пришел, они испугались бы до смерти и ушли. Ты не хотел связываться с Лордами. Мы действительно были похожи на подражателей. Они позволили нам сражаться рядом с ними, но мы не были такими крутыми, как эти пуэрториканские парни. Одна из вещей, которые мы обычно делали, - это придирались к еврею-хасиду, который жил по соседству. Я тогда тусовался с кучей придурковатых детей, которые были действительно предубеждены, так что мы гонялись за хасидами, срывали с них шляпы, дергали за кудри и надирали им задницы. Моя тетя Роза, жена моего дяди Джорджа, была еврейкой. Она была абсолютно великолепной женщиной с телом кинозвезды и длинными черными волосами. Я приходил к ней домой и ел суп с шариками мацы и фаршированную рыбу, и мне это нравилось. Я даже ходил в гости к ее маме и ел селедку со сливочным соусом. Однажды я сидел там и смотрел на менору ее мамы и субботние подсвечники, и меня осенило, что они были такими же, как дети-хасиды: все они были евреями. Я любил Рози и ее маму, так почему же я снимал шляпы с этих детей’хасидов? “Что за кусок дерьма”, - подумал я. “Что с тобой не так? Ты нацист, бегающий вокруг и избивающий людей, которые не заслуживают того, чтобы их избивали, точно так же, как тебя избивают после школы?” После этого я никогда не связывался с детьми-хасидами. Не поймите меня неправильно, я не был ангелом. Я ввязывался во множество драк, когда баллотировался с Лордами. Я использовал бейсбольную биту и наносил свои удары. Однажды я ударил парня антенной из машины, очень хорошо обернув ее вокруг шеи. Тоже был ранен одним из них. Этот черный парень повесил антенну мне на голову, и мяч с ее верхушки застрял у меня в голове. Мне пришлось поехать в больницу, чтобы его вытащили. У меня там все еще есть дырка, которая болит, когда я к ней прикасаюсь. Я участвовал в поножовщине, был порезан бритвами, порезан мясорубкой. Иногда раны были нанесены самому себе. Однажды за мной гналась кучка парней в южной части Бруклина. Я не очень хорошо знал этот район, и было темно. Я побежал по переулку между двумя зданиями, чтобы спастись от них, и врезался прямо в кирпичную стену и потерял сознание. На следующий день я проснулся с большой раной на голове. В конце концов я приобрел репутацию крутого парня и дослужился до военного советника. Это был парень, отвечавший за оружие, которое мы использовали в наших разборках, будь то биты, цепи или складные ножи. Я начал думать, что в этом дерьме могут быть какие-то деньги, и я начал создавать самодельные пистолеты и продавать их по пять баксов за штуку. Я обычно прятал самодельные пистолеты, которые сделал сам, в вентиляционном отверстии ванной в доме моей бабушки. Я бы открутил четыре винта, вставил туда шесть или семь пистолетов и снова включил вентиляционное отверстие. Конечно же, мой дядя Джордж нашел их. Однажды я пришел домой, а они с бабушкой сидели там с пистолетами на столе. “Это должно прекратиться”, - сказал он. “Ладно, дядя. Я больше не буду этого делать, обещаю, - солгал я. Тогда моя бабушка, которая хорошо меня знала, сказала: “Чушь собачья!”, взяла метлу и разбила ее о мою голову. Я думала, мне придется лечь в больницу, у меня так сильно болела голова. Они выбросили оружие в канализацию, и мои дни ношения оружия и продажи оружия закончились. Но у меня все еще были мои ножи.
|
|
|