Kiss

Circus Solid Gold 1978

Пройдя через все это, я совершенно по-другому смотрю на большой С. Возможно, то, что Бог подарил мне рак, было Божьим способом показать мне, каким бесчувственным, эгоистичным придурком я был, когда имел дело с раком Джиджи. И теперь, когда мы оба боролись с этим и перешли, с Божьей помощью, на другую сторону, между нами установилась нерушимая связь. Совместная борьба с раком действительно сделала нас неразлучными родственными душами, и сейчас мы ближе, чем когда-либо. Я предполагаю, что Бог действительно действует таинственными путями.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Всякий раз, когда я говорю с людьми о своих духовных убеждениях и рассказываю им, как я отношусь к Богу, они говорят мне, что я должен написать книгу о своей религии, потому что у меня уникальные отношения с моим создателем. Все начиналось совсем не так. Я родился и вырос в традиционной католической среде. Я был крещен во Всех Святых. Я ходил в ту же католическую школу, что и моя мать.
Мои первые проблемы с организованной церковью возникли, когда мне пришло время идти на исповедь. Мы должны были ходить туда каждую субботу днем в четыре часа. Вы отправлялись в темный ящик. Священник сидел рядом с вами и отодвигал ширму. Затем вы признавались в своих грехах, перечисляя их один за другим.
Потом он заговорил. “Ты знаешь, что мастурбировать нехорошо. Это может привести к другому дисфункциональному поведению, так что скажите "Двадцать нашим отцам" и больше так не делайте. И плохо произносить слово на букву ”ф", так что произнесите три "Аве Мария"..."
Он продолжал и продолжал, приговаривая меня за каждое нарушение. Через некоторое время я подумал, что это куча дерьма. Поэтому я начал лгать, просто чтобы вывести его из себя.
“Эй, отец, я ничего не мог с собой поделать, я выбил дерьмо из парня на прошлых выходных. Я не позволил ему подняться и выбил ему зубы. И я курил сигареты моей матери...”
Но я не смог добиться от него никакой реакции. Он просто спокойно сказал мне спеть "Аве Мария".
Через некоторое время я начал верить, что должен исповедоваться непосредственно Богу. Не то чтобы я не уважал священников, но я просто чувствовал, что не должно быть посредников. Итак, я поговорил со своей матерью.
“Ма, вся эта херня с признаниями меня не устраивает. Если я хочу поговорить с Богом, я могу просто поговорить с ним, верно?”
“Абсолютно”, - сказала она. “Пока ты ходишь в церковь, я счастлива”.
Однако я всегда молился каждую ночь, с тех пор как был маленьким ребенком. Я придерживался правил церкви. Я благословлял своего отца, благословлял свою мать, благословлял свою бабушку и моих сестер и братьев. Затем я исполнял четыре "Аве Мария", два "Отче наш" и акт раскаяния. Это был гениальный способ заставить детей заснуть. К тому времени, как я добирался до "Аве Мария номер два", меня уже не было. Я почти никогда не добирался до "Наших отцов".
Даже когда я ходил в католическую школу и терпел эти ужасные наказания от рук монахинь, моя вера в Бога оставалась непоколебимой. У меня есть детская вера, которая непробиваема. Я знаю, что есть высшая сила, кто-то, кто дергает за ниточки и буквально много раз спасал мне жизнь. Я знал, что это не Бог запирал меня в шкафу в школе; это не Бог колотил меня по костяшкам пальцев до крови. Это были эти разочарованные монахини.
Затем, когда я был подростком, меня навестила авторитетная женщина другого типа. В то самое время, когда эти монахини заставляли меня сидеть в собственных испражнениях и моя вера подвергалась испытанию, однажды ночью я лежал в постели, собираясь заснуть, когда почувствовал чье-то присутствие в комнате. Я почти боялся смотреть, потому что знал, что это было что-то сильное. Мое сердце билось сквозь пижаму. Когда я, наконец, взглянул, у меня перехватило дыхание. Это была мать Мария. Она стояла в бело-голубой ауре, и на голове у нее была мерцающая золотая корона. Она была похожа на фарфоровую богиню. На ее лице не было ни морщинки, ни какого-либо несовершенства. Она просто стояла там с улыбкой, как у Моны Лизы, с выражением чистого удовлетворения на лице, и я был в благоговейном трепете. Она заставила меня почувствовать, что все будет хорошо, что я не должен быть потрясен тем, что я пережил в школе.
Я почувствовал, что ко мне прикоснулся Бог. И с той самой ночи у меня появилась огромная вера. Я верил в Бога, и точка. Никто не мог поколебать мой венец. Я не рассказал своим родителям о том, что произошло. Я думал, они просто скажут, что это был сон. Я вернулся в католическую школу и все еще ненавидел и боялся этого, но я терпел это, потому что нас учили, что Иисус переносил боль. Я думаю, что страдание заложено в католиках. Когда я, наконец, перешла из католической школы в государственную, мои мучители превратились из монахинь в хулиганов. Я действительно верю, что моя вера в любящего Бога помогла мне пережить тот год, когда меня каждый день избивали вне школы.
Когда мне было двадцать с небольшим, я отошел от формальных правил церкви и начал напрямую разговаривать с Богом. Это заставило меня почувствовать себя намного лучше, и я думаю, что это конечная цель любой религии: внутренний покой. Мне все равно, как вы к этому подходите — вы можете быть евреем, протестантом, буддистом, кем угодно, меня все это устраивает.
В некотором смысле, я думаю, что мой бунт был неотъемлемой частью тех времен, которые я переживал. Я отращивал волосы, меня называли педиком и избивали за это, и я протестовал против того, что я считал несправедливой войной. Я видел, как люди бегали вокруг, провозглашая “свободную любовь” и “мир”, и это передалось мне. Когда “Битлз” спели "Все, что тебе нужно, - это любовь", я начал смотреть на Бога как на любовь. Так почему же мне нужно было устраивать какую-то аферу, чтобы привлечь его внимание?
Даже когда я был в разъездах с KISS и устраивал оргии, я обязательно молился каждую ночь. Раньше я называл их своими молитвами о чувстве вины. К концу ночи в комнате могли быть три голые девушки, потерявшие сознание, но я молился.
“Прости меня, отец. Я прелюбодей. Я знаю, что женат, но ничего не могу с этим поделать. Я молод, Боже, и они не оставят меня в покое. Я знаю, что поступаю неправильно, но я постараюсь сделать лучше. Я не буду делать три, я сделаю только один. Я пытаюсь.” А потом я произносил "Аве Мария" и на следующее утро вышвыривал их из комнаты. Но на следующую ночь все повторялось снова. По всей комнате были бы голые люди, кто-то потерял бы сознание в ванне с переполненной водой. Девушка и парень лежали бы в отключке на кровати, и она перекинула бы ногу через кровать, а трусики свисали бы с ее лодыжки.
И я говорил: “Господи, я знаю, это выглядит нехорошо. Я обещаю, что избавлюсь от них всех. Я знаю, ты, возможно, не хочешь пускать меня на небеса, но могло быть и хуже, верно? Я мог бы быть убийцей; я мог бы продавать наркотики детям”.

Вот тогда-то и начался мой торг с Господом. Я пытался договориться с ним о том, что, возможно, было бы нормально делать определенные вещи до тех пор, пока я действительно не переступлю черту.
Но я действительно переступил черту. Я достиг дна в реабилитационном центре. До этого я жил как богатая свинья в Дариене, делая огромное количество минетов. Я все еще немного молился, но мои молитвы не были искренними. На самом деле я не разговаривал с этим Человеком, я просто слышал, как я разговариваю с ним. Но когда этот ангел пришел ко мне в мою комнату в реабилитационном центре, я просто почувствовал, что вновь обрел свою душу. Итак, с этой низкой точки я вернулся на правильный путь, и моя вера помогла мне пережить тяжелые годы смерти моей матери, моего развода, угона машины.
Затем я вернулся к Матери Марии. Я был по уши в дерьме и задолжал миллионы Налоговому управлению. Раньше я привозил свой "Мицубиси" на ремонт в Санта-Монику, и, объезжая окрестности, нашел большую церковь под названием "Сент-Моника". Итак, я вошел и решил, что мне следует начать молиться Марии. Она помогла мне пережить эти кризисы, когда я вернулся в школу.
“Мэри, я должен три миллиона долларов, мне разбили лицо, я пытался покончить с собой. Ты должен помочь мне, ты не можешь позволить мне оставаться в таком состоянии. Я больше не знаю, что делать, я на пределе своих возможностей. Ты должен подарить мне чудо”. И я понял это. Прошло несколько недель, и Джордж Сьюитт позвонил мне и сказал, что мы собираемся сниматься на MTV Unplugged. Вы знаете остальную часть истории.
Я понял, что моя мать носила медаль Мэри всю свою жизнь. (На самом деле, я ношу ее и сейчас.) Тогда я понял, что никогда не смогу сказать "нет" своей матери. Итак, я подумал, что если мать Мария подойдет и скажет: “Послушай, мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу”, что собирается сделать Иисус? Скажите: “Нет, у меня нет времени. Мне предстоит совершить и другие чудеса”? Нет, он собирается взять тайм-аут ради нее.
Я был бы лжецом, если бы сказал, что моя вера была настолько сильна, что сомнение никогда не закрадывалось внутрь. Я, конечно, усомнился в Боге, когда мне поставили диагноз "рак". Все это время я просто чувствовал оцепенение. Когда меня вылечили и когда позже я узнал, что Джиджи тоже победила свой рак, я никогда по-настоящему не испытывал благодарности к Богу. Я ходил в церковь два раза в неделю, чтобы помолиться, но единственной эмоцией, которую я испытывал, был гнев. Я был зол из-за того, что мы с Джиджи оба заболели раком, и я чувствовал вину за то, что победил его, когда так много замечательных людей умирает от этой болезни.
Однажды я был в своей местной церкви, встал на колени и помолился. Затем я подошел и сел в кабинку со своими четками. Церковь была пуста, и внезапно меня просто осенило. Мне было так стыдно за то, что я не выразил Богу никакой благодарности за то, что он спас нас обоих от смерти.
Я сидел там и услышал: “Ты неблагодарный. Ты приходишь в мой дом и сомневаешься во мне? Как ты смеешь? Я спас твою жену, я спас твою жизнь. Как ты можешь быть таким эгоистичным?”
Слезы потекли из меня, и я заплакал так, как никогда не плакал за всю свою жизнь. У меня болел живот от того, что я так много плакал. Я чувствовал, что меня вот-вот вырвет. В церковь вошла женщина, но мне было все равно. Я опустился на колени и завыл: “Мне жаль, мне жаль. Я должен быть так благодарен тебе”. Она развернулась и выбежала прямо из церкви. Я, должно быть, легко проплакал целый час. Я наконец остепенился и почувствовал себя новым человеком, как будто очистился. Я вышел из церкви и поехал домой, и мне казалось, что я принял сорок транквилизаторов, настолько я был спокоен. Я действительно почувствовал, что Бог прикоснулся ко мне.
Пережить все, включая рак, должно было дать мне некоторое понимание и заставить меня оценить это великолепное непорочное зачатие, должно было заставить меня танцевать на цветах каждый день и думать: "О, Боже мой, я так счастлив быть живым!" Но это не в моем характере. За последние пятнадцать лет я стал более серьезным Питером Криссом, более глубоким Питером Криссом. Я совершил много ошибок, когда был опустошен наркотиками, но также много раз мое доверие было нарушено. Доверие было самым важным кодексом поведения на улицах. Доверие, честь, порядочность, уважение — все эти вещи были для меня очень священны. Затем доверие было нарушено — матерью моей дочери, моим менеджером, моими товарищами по группе — всеми этими людьми, которым я действительно отдал ключи от своего сердца. Так что мое сердце обмотано колючей проволокой, шрамы от рок-н-ролльных войн. У меня боевая усталость.
В последнее время в моей жизни было много суматохи. Я по-настоящему не проявлял творческой активности с тех пор, как выпустил диск пять лет назад. Я не был на виду у публики, чтобы услышать эти аплодисменты — это настоящая зависимость, а не наркотики. Поэтому я начинаю чувствовать себя никчемным и бесполезным. Работа над этой книгой всколыхнула некоторые глубокие-преглубокие чувства. Мне снились странные сны о Дебре, а также о Лидии и моей дочери. Потом мне приснился кошмар, в котором какой-то парень преследовал меня и хотел ударить ножом. Я открывал двери для вещей, о которых не говорил годами, страшных вещей. Но как художник я знаю, что это не сработает, если ты не вложишь в это каждую гребаную частичку своего сердца и души.
На днях я встал, и мой мозг просто почувствовал себя таким перегруженным; я чувствовал себя таким подавленным. Потом я пошел в спортзал, но это не помогло. Последние несколько дней я был таким меланхоличным и злым. Я подхожу к тому моменту, когда мне действительно хочется сбежать. Может быть, съездить в Нью-Йорк, поселиться в отеле, заказать обслуживание в номер, посмотреть шоу, просто отвлечься от всего этого. Но я понял, что то, что у тебя есть, остается с тобой. Вы поедете в Париж, у вас все равно будет та же проблема, когда вы проснетесь в Париже. Итак, на днях я такой: “Я не хочу быть здесь, я не хочу тебя видеть, я больше не хочу играть на своих барабанах. Этот рок-альбом может там сгореть, он никогда не будет готов”. Я чувствовал, что меня засасывает в эту огромную черную пустоту.

Rolling Stone Mexico June 2014

Потом я сидел в своей студии и смотрел на фотографию моей дочери с моей внучкой. Мои отношения с дочерью были очень непростыми на протяжении многих лет. Меня убивает, что у нас нет любящего присутствия в жизни друг друга. Потом становится все хуже и хуже, и у меня начинается приступ паники, и мое сердце начинает биться очень быстро, и тогда я даже не могу ясно мыслить, и я работаю над чистым гневом. Внезапно я возненавидел себя за то, что не сделал того, что, как я сказал, собирался сделать, - всю неделю работал над своим альбомом, был счастлив и настроен позитивно. Итак, теперь у меня есть корона дерьма, и я называю это процессом Иисуса, когда корона становится действительно тяжелой, и я чувствую боль, и я готов взять этот пистолет, засунуть его в рот и сказать: “К черту это, потому что здесь все равно ничего не осталось для меня.” И тогда я думаю, не страдаю ли я маниакально-депрессивным расстройством? Может быть, у меня биполярное расстройство? Наконец я говорю: “Знаешь что? Я собираюсь пойти в церковь. Я должен пойти поговорить с этим человеком и попытаться успокоиться, иначе у меня случится сердечный приступ”. Даже тогда я думаю: "Итак, я собираюсь сказать несколько "Аве Мария", и кого ты обманываешь, это дерьмо будет продолжаться".
Но в ту минуту, когда я открываю дверь и вхожу, это ударяет меня в зад, и я благословляю себя, и я нахожусь в этом месте абсолютной тишины и красоты. И я думаю, вы даже не видите этого парня, но вы верите в него, и у него много таких домов по всему миру. Есть еврейские дома, которыми он владеет, протестантские дома и католические церкви. Поговорите о том, чтобы для вас построили дома — ни у одной рок-звезды никогда не будет таких домов, как этот. И это делает меня очень смиренным, и я осознаю, насколько велик и силен Бог. Так верю ли я в него? Да. Сомневаюсь ли я в нем? Да. Временами я действительно сильно сомневаюсь в Боге и говорю с ним об этом.
Итак, я иду в церковь и читаю “Отче наш", "Радуйся, Мария" и акт раскаяния, а потом я говорю: "Отец, у меня не все хорошо. Я готов покончить с собой. У меня такая боль. У меня только что был приступ тревоги, о котором я не могу тебе рассказать. И мое тело болит. Я просто чувствую, что хочу умереть. Я имею в виду, посмотри, какое дерьмо со мной творится. Я действительно очень скучаю по своей дочери и внучке. Просто снова прошли каникулы, а я ее не видел. Ты должен помочь мне с этим. Мой писатель будет дома через час. Писать эту книгу так больно. Ты понимаешь, Боже? Я хочу, чтобы ты поговорил со мной и заставил меня почувствовать себя лучше”.
И пока я говорю все это, я начинаю получать ответы.
“О, правда? У тебя что-то болит? У тебя болит грудь? Та, в которой у тебя был рак, который ты подхватил как раз вовремя, так что теперь ты в моей церкви, которой бы ты не был, если бы не подхватил его как раз вовремя? Эта проблема? Тот, от которого некоторые люди умирают?”
Я начинаю понимать, что мне нечего сказать.
Тогда я получаю: “Так где же ты живешь?”
“О, у меня хороший дом с бассейном”, - отвечаю я.
"В самом деле? Знаешь ли ты, что четырнадцать миллионов человек остались без работы? Знаешь ли ты, что некоторые люди живут в крошечной каморке, а теперь они потеряли работу и даже не могут платить за квартиру? И ты скулишь? Как ты сюда попал? На чем ты ездишь?”
“Ну, у меня есть BMW”.
“BMW? У тебя могла быть маленькая Corola. Ладно, у тебя есть какие-нибудь деньги в банке?”
“Да”.
“Итак, ты приходишь сюда и жалуешься мне на свои мелкие проблемы, Питер. Ты много раз приходил ко мне домой и рассказывал мне о некоторых серьезных проблемах: когда у твоей матери был рак, когда у твоей жены был рак, когда у тебя был рак, когда твоя группа разорвала тебя, когда твой лучший друг причинил тебе боль. Я бы предпочел услышать об этих проблемах, чем видеть, как последние два дня у тебя приступ паники, ты ненавидишь себя, хочешь выпрыгнуть в окно. "О Боже, никто меня не любит. Я недостоин этого мира. Я чувствую себя точкой на стене." Я не собираюсь давать тебе ни жалости, ни пощады. Будь благодарен. Избавься от этого, будь счастлив, покидай мой дом с улыбкой и осознай, что ты уходишь, а не едешь в инвалидном кресле”.
И это работает. Я молился таким образом долгое-долгое время, и я знаю, что если что-то не сломалось, не чини это. Как бы я ни разговаривал с этим человеком там, наверху, у меня была довольно хорошая пробежка. Я должен был быть мертв много-много раз. Временами мне следовало быть на скид-роу. У меня должен был быть передоз много раз. Меня должна была застрелить одна из моих жен. Я должен был прийти к своему концу, как и все другие рок-звезды, которых я видел умирающими подобным образом. Я должен был стать жертвой этих войн, но по какой-то причине этого не случилось.
Так что на самом деле я не могу испытывать никаких сожалений. Я чуть не умер от наркотиков, я чуть не погиб в автокатастрофах, у меня был рак. Научился ли я? Абсолютно, блядь, абсолютно. Теперь я вожу машину как пожилая леди. Я никогда больше не мечтаю о том, чтобы принимать серьезные наркотики. Я разбил несколько машин, я разрушил несколько комнат, я разрушил несколько браков. И я заплатил за все это.
Как бы сильно я ни злился из-за того, как группа облажалась со мной, я понимаю, что христианский поступок - это простить их. Я работаю над этим. Прощать - значит жить, и я намерен прожить намного дольше. Нездорово держаться за этот гнев и позволять ему тлеть.
Я также пытаюсь справиться со своим гневом по отношению к Эйсу. Я любил Эйса. Я бы отрубил себе руку за Эйса, а он предал меня, как Иуда, за несколько сребреников. Я был раздавлен этим. Мы оба были беспризорниками, он знал код. Его действия были настолько предосудительными, что я уверен, это одна из причин, по которой он даже не говорит о воссоединении и прощальных турах в своей книге.
Так что я работаю над тем, чтобы простить их. Но мне все еще больно? Да. Это все еще беспокоит меня? Да. Будет ли это всегда беспокоить меня? Я не знаю. Я надеюсь, что не унесу эти чувства с собой в могилу.
Было время, когда я любил этих парней. На днях я проснулся, посмотрел в зеркало и — на секунду — соскучился по группе. Чем больше я думал об этом, тем больше понимал, что скучал по тому, что был в группе. Я скучал по гриму, бомбам, волнению, фанатам. Я, конечно, не скучал по раздражению, ударам в спину и мелким играм, которые были настолько ядовитыми, что мне приходилось каждую ночь убегать и прятаться в своей комнате. Мне все еще нужна помощь, чтобы справиться с ненавистью, которую я испытываю к юристам и бизнесменам, которые грабят вас с помощью авторучки.
Что люди забывают, так это то, что я не был героем и уж точно не супергероем. Под этим гримом Человека-кошки скрывался маленький Питер Джорджи Крискуола из Уильямсбурга. В эти дни, когда я ложусь спать, на мне все еще надета моя ковбойская пижама. И я произношу свои молитвы. Некоторые вещи никогда не меняются. Но у меня есть. И я благодарю Бога за то, что он никогда не покидал меня.

ЭПИЛОГ

Жизнь проходит так быстро. Я часто оглядываюсь на свою жизнь и спрашиваю себя: достаточно ли я сделал? Достаточно ли я сказал? Что я оставляю позади, кошачью мордочку и группу КИСС? Действительно ли я сделал так, чтобы мои родители были счастливы и гордились мной? Был ли я хорошим отцом? Я продолжаю сомневаться в себе все больше и больше. Я думаю, что все делают это, когда становятся старше.
Я становлюсь старше и ближе к реальности, и на самом деле я не хочу быть сварливым человеком. На самом деле я не хочу продолжать цепляться за эту боль. Я пытаюсь простить, чтобы жить, но это не всегда легко.
Иногда, когда я впадаю в меланхолию, Джиджи подходит ко мне, хватает меня за лицо и говорит: “Я слышу, как ты ноешь, но ты меня удивляешь. Тебя чуть не убили, ты прошел через ад и вернулся обратно, но ты здесь. Детка, ты выжил, и я люблю тебя до смерти, и Бог тоже. Вы изменили жизни стольких людей к лучшему. Какое благословение.” Она права. Я выживший. Я думаю, это связано с тем, что я вырос на улицах Бруклина. У каждого есть переломный момент. Меня избивали, кололи ножом и стреляли в меня, и я прошел через это. Мои первые два брака распались, но я пережил их с Божьей помощью. Каким-то образом я даже нашел в себе силы не нажать на курок, когда сидел на полу в Голливуде, а вокруг меня были разбросаны обломки моей жизни.
Возможно, часть этой силы пришла от того, что мы создали что-то, что никогда не будет воспроизведено. KISS была особенной группой. Никогда не будет другой группы, подобной моей. Потребовалась особая химия, чтобы создать нечто настолько уникальное и неотразимое, что это стало группой, которая устраивает мероприятия, а не просто шоу. Мы создали рок-н-ролльный цирк, участники которого летали по воздуху, изрыгали огонь и левитировали на высоту ста футов. Мы были группой, а не брендом.
Мы нашли отклик у наших фанатов, потому что вначале мы были такими же, как они. Я был тощим ребенком с большими ушами и темными кругами под глазами, ребенком, которому пришлось вступить в банду, чтобы защитить себя от ежедневных избиений. Все четверо из нас понимали, каково это - быть аутсайдером, и в нас наши фанаты находили надежду, были ли они белыми, черными, зелеными, оранжевыми, были ли они геями или натуралами. Мы сказали им поднять головы и гордиться тем, кем они были. И они это сделали. Они - армия КИСС.
Я любил свою группу. За всю мою жизнь не было ничего лучше. KISS была группой, в которой я всегда хотел быть. Я отдал свое сердце и душу КИСС — в начале и даже в конце, и мое сердце с ними до сих пор. Из-за того, что я надрывал задницу, у меня лопнули обе вращательные манжеты, и мне сделали операцию на руке, потому что сухожилия буквально свисали с пальцев. Я даже не мог держать свои палочки, мне пришлось приклеить их скотчем к рукам, но я все равно играл. В конце концов, ты хотел самого лучшего, и я дал тебе самое лучшее.
Так как же я могу быть негативным? Сколько людей вышли из трущоб Бруклина и осуществили свою мечту играть в этом великом соборе развлечений Мэдисон-сквер-Гарден? Я знаю, что заставил своих родителей гордиться мной. Я всегда буду видеть их лица в толпе, пока жив. И я горжусь тем, что повлиял на неисчислимые тысячи людей, заставив их осуществить свою мечту, взять в руки палочки или гитары и играть музыку.
Я еще больше горжусь той работой, которую я делаю для борьбы с раком. Каждый октябрь я выхожу на улицы вместе с тысячами людей и марширую, чтобы собрать деньги на исследования рака молочной железы. Я выступаю представителем по повышению осведомленности о раке молочной железы у мужчин. Ни один платиновый рекорд или награда за пожизненные достижения не могут повлиять на новость о том, что жизнь человека была спасена, потому что он прислушался к моим предупреждениям, обратился к своему врачу и вовремя получил лечение.
Забавно, когда я оглядываюсь назад, на то время, когда я впервые начал заниматься музыкой. Я помню, как говорил своей маме, что все, чего я хотел в жизни, - это милый дом, огороженный белым штакетником, и золото.45 записей на стене. Что ж, у меня есть гораздо больше, чем это. Я достиг вещей, превосходящих мои самые смелые мечты. Так что теперь пришло время вступить в новую фазу и наслаждаться оставшимися у меня годами. Я действительно больше не хочу надевать спандекс и кричать “Черный бриллиант”.
Но я все еще играю на барабанах каждый день. И я пишу песни. Выпущу ли я их в конце концов, на самом деле, похоже, не имеет значения — я прежде всего музыкант. Я всегда буду находиться в своей студии, выкроив время, записывая тексты песен.
Я всегда хотел дом на воде, и теперь мы с Джиджи строим его. И у меня будет художественная студия, чтобы я мог вернуться к живописи. Я многому научился, написав эту книгу, и я думаю, что во мне тоже есть детская книга и сценарий. И я все равно хотел бы сниматься. У меня была и остается замечательная жизнь.
Так что теперь я собираюсь пожинать плоды всех своих трудов. Схожу на рыбалку, сделаю несколько набросков, может быть, просто понаблюдаю течение реки за домом. Несмотря на все плохие вещи, которые произошли со мной, сейчас все это - вода под мостом. Моя жизнь была во многом похожа на классическую песню Боба Сегера “Переверни страницу”. Жизнь продолжается, внутри тебя и без тебя, говорили некоторые другие мудрецы. Они также сказали, что любовь, которую ты принимаешь, равна любви, которую ты создаешь. Простые слова, но правдивые.
Мне повезло, что у меня такая хорошая жена, как Джиджи, и приютская кошка, которую мы усыновили по имени Фанни. Я не могу дождаться, когда увижу, как Фанни бегает по новому дому. Мне есть за что быть благодарным, и я благодарю моего любящего Бога, который заставляет сердце этого старого кота биться.

Спасибо Питеру за классную книгу, а Яндекс-переводчику - за результат, о котором "чайник в английском" раньше не смел и мечтать!

Большой труд. Спасибо!

2PFC:

>Большой труд. Спасибо!

Не за что! Вдохновлялся трудом Питера, который, имхо, не должен пропасть для читающих только по-русски, кайфом от работы с автопереводчиком, который открыл мне
немыслимые прежде возможности в профессиональной сфере, и Вашим личным примером ежедневной, кропотливой, внешне скромной, но воистину героической деятельности на beatles.ru!
Я пытался, как, наверное, и сами заметили, "держать равновесие" с Вами в одной отдельно взятой теме на этом сайте, и получил удовлетворение от процесса!
Всего Вам доброго, буду ждать дальнейших Ваших материалов и, может быть, сам вдохновлюсь на выкладывание мемуаров Эйса Фрейли по-русски, хотя меня они не так впечатлили своим более
узким, чем у Питера, взглядом на жизнь, которая оказывается для автора чем-то вроде продолжительной вечеринки...