Группа Czerwone Gitary (Червоне гитары) и другие исполнители из стран Восточной Европы

Поморье: Лукаш Точек, Артур Мороз, Богдан Галонзка, Себастьян Краузович

Гданьский ресторан «Metamorfoza» (шеф-поваром которого до недавнего времени был Лукаш Точек) предлагает оригинальные польские блюда, приготовленные из локальных поморских продуктов. В основном, кухня ресторана базируется на продуктах собственного экологического производства. Блюда ресторана – это сочетание старогданьской кухни и современных тенденций и достижений науки. Это место известно также организацией мероприятий, связанных с гастрономией. Во время прошлогодней встречи в рамках программы «Готовим ProNature» шеф-повара со всей Польши открывали для себя региональные поморские продукты и ингредиенты, на лоне природы готовили блюда из зачастую забытых видов морской и озерной рыбы этого региона.

Шеф-повар ресторана «Bulaj» в Сопоте, Артур Мороз, ради моря и рыбы оставил столицу. Здесь подают блюда традиционной польской кухни в свежей версии, например, во время праздников: карп, приготовленный в вакууме с мороженым из красной пряничной капусты или борщ с пельменями с рыбной начинкой и растопленным маслом внутри. «Я бы хотел когда-нибудь открыть ресторан вместе с магазином, чтобы иметь возможность сконцентрироваться на лучших региональных продуктах с многолетней традицией», – говорит Мороз.

Немного южнее, в Мальборке, Богдан Галонзка, шеф-повар ресторана «Gothic Cafe», расположенного в замке крестоносцев, представляет современные рецепты на базе кухни ордена. В Торуне, в ресторане «Sfera» при отеле «Copernicus» блюда авторской и современной кухни с сильным польским акцентом представляет шеф-повар Себастьян Краузович.
Безусловно, многообещающих ресторанов, предлагающих блюда современной польской кухни, в Польше существует гораздо больше.

Магдалена Каспшик-Шеврио, август 2014

Эмансипе, каторжники и коллекционеры

Bronisław Malinowski na Wyspach Trobrianda, 1918, fot. CC BY 2.0 / Wikimedia
Бронислав Малиновский на острове Тробриан, 1918, фото CC BY 2.0 / Wikimedia

2014 год был годом Оскара Кольберга, в этом году исполняется сто лет экспедиции Бронислава Малиновского на острова Тробриан, которая произвела революцию в методологии общественных наук. И все же польская этнография не ограничивается именами Малиновского и Кольберыга

Польская этнология долгие годы развивалась как «народоведение» ‒ изучение традиционных крестьянских сообществ. Еще Гуго Коллонтай говорил о необходимости «изучения обычаев простонародья», ведь согласно модным в XIX веке эволюционистским теориям именно в крестьянской среде сохранились «изначальные традиции», определившие характерные черты польской нации. Эпоха романтизма с ее интересом к народной культуре способствовала развитию отечественного народоведение.

На заре своей истории этнология была неразрывно связана с колониализмом. Но если в Польше периода разделов речь шла, прежде всего, о внутреннем колониализме (шляхтич снисходил к культуре «простого человека»), то там, куда добирался европейский колониализм, возникала потребность в этнографе, который изучит обычаи «туземцев».

До Малиновского процветала кабинетная антропология. Ученые не утруждали себя полевыми исследованиями, а лишь анализировали информацию, полученную от купцов, моряков и миссионеров. Как можно догадаться, это зачастую давало эффект «испорченного телефона»: путешественники приукрашивали свои истории, подчеркивали «сенсационные» с точки зрения европейца культурные отличия.

Современные жители о. Тробриан в народных костюмах, фото Р. Кедровский / Arco Images GmbH / Forum

Малиновский стал героем хрестоматий по общественным наукам, потому что разработал своего рода кодекс проведения полевых исследований, актуальный до сих пор. Он применял метод «включенного наблюдения»: продолжительное и интенсивное проживание в исследуемом сообществе («палатка, разбитая посреди деревни»). Принципиально важен был отказ от мыслительных категорий и стереотипов, навязанных культурой исследователя, и стремление понять способ мышления местного населения.
Малиновский совершил революцию в антропологии, но помимо него пионеров современной антропологии было немало.

Этнография в ссылке

Jakuci obecnie, fot. Laski Diffusion / East News
Современные якуты, фото Laski Diffusion / East News

Два выдающихся польских исследователя, возможно, никогда не стали бы этнографами, не будь они политическими узниками. Речь о Вацлаве Серошевском и Брониславе Пилсудскому.

Вацлава Серошевского судьба не баловала: его мать рано умерла, отца приговорили к длительному тюремному сроку за участие в январском восстании. Самого Серошевского выгнали из гимназии за участие в тайных патриотических организациях и за то, что он “демонстративно” говорил по-польски, несмотря на запрет. Он связался с социалистами и в двадцатилетнем возрасте попал в знаменитый Х Павильон Варшавской цитадели (среди его узников были Юзеф Пилсудский, Ромуальд Траугутт и многие другие важные фигуры польской истории). Надолго он там не задержался: за нападение на царского генерала во время бунта и издание нелегальной газеты Серошевского сослали в Сибирь.

Этнография в ссылке

Jakuci obecnie, fot. Laski Diffusion / East News
Современные якуты, фото Laski Diffusion / East News

Вацлав Серошевский, 1935, фото из коллекции Музея Литературы, Варшава / East News

В 1880 году он оказался в Верхоянске, где женился на молодой якутке, которую звали Арина Чэльба-Кыса. Дважды он пытался бежать вместе с другими заключенными, в чем ему помогала жена. Серошевского поймали, осудили как главаря дезертиров и приговорили к пожизненному поселению за «сто верст от торгового пути, реки и города». Жизнь среди автохтонов легла в основу фундаментального труда Серошевского «Якуты. Опыт этнографического исследования» (польское издание носит название «Dwanaście lat w Kraju Jakutów»). Дружба с якутским шаманом позволила ученому детально описать систему верований якутского народа.

Бронислав Пилсудский, старший брат Юзефа, во время учебы на юридическом факультете в Санкт-Петербурге сблизился с революционерами из организации «Народная воля». Участвовал в подготовке покушения на царя Александра II. Заговор был раскрыт, некоторых заговорщиков приговорили к смертной казни через повешение (в том числе Александра Ульянова, брата Ленина), остальные отправились отбывать длительные сроки на сибирской каторге.

Пилсудский получил 15 лет ссылки на острове Сахалин. Сначала он работал на вырубке леса, затем плотником при строительстве церкви. На Сахалине не хватало образованных людей, поэтому со временем ему стали давать различные задания: он был учителем, служил в канцелярии, занимался созданием метеорологических станций. Известный этнограф Лев Штернберг, также отбывавший ссылку, вдохновил Пилсудского на изучение культуры айнов ‒ коренного народа Сахалина и северных островов Японии.

В 1902 году Пилсудский женился на родственнице вождя, стал отцом двух детей и поселился среди айнов. Увы, у этой истории нет хэппи энда. В 1906 году Пилсудский нелегально покинул остров, а вождь племени отказался отпустить с ним его жену.

Бронислав Пилудский в Японии, фото Национальный Архив, Краков

Пилсудский был одним из пионеров применения мультимедийных методов в этнографии: он вел фотодокументацию и записывал песни и обряды айнов на восковые валики Эдисона, прототипы виниловых пластинок. Они хранятся в Центре культуры и техники «Manggha» в Кракове, а в Японии на базе этих записей был даже создан мюзикл для детей.

У айнов в то время не было собственной письменности, поэтому благодаря этим записям сохранились сведения об их фольклоре.
В 1903 году двое ссыльных, Пилсудский и Серошевский, вместе отправились на японский остров Хоккайдо, чтобы продолжить там исследование культуры айнов. Их вклад в изучение российского Дальнего Востока и Японии неоценим. Ученые получили множество наград и приглашений от различных престижных антропологических обществ. Их труды до сих пор входят в список обязательной литературы для ученых, специализирующихся по этой части мира.

Наследие Пилсудского обладало огромным значением для самих айнов. В ХХ веке их принудительно ассимилировали японцы. Спустя годы на основе собранных этнографом материалов они могли реконструировать свою этничность.

«Бедный изгой» на островах Океании

Jan Kubary podczas pobytu na Palau, fotografia pochodzi z książki Lucyny Smolińskiej i Mieczysława Sroki "Wielcy znani i nieznani", fot. CC / Wikimedia
Ян Кубары, о. Палау, фото из книги Л. Смолинской и М. Сроки "Wielcy znani i nieznani", фото CC / Wikimedia

Царские репрессии определили также судьбу Яна Кубары. Будучи семнадцатилетним юношей, он участвовал в январском восстании. После подавления восстания Кубары уехал в Дрезден, где в обмен на возможность вернуться на родину согласился сотрудничать с полицией. Правда, шпиона из него не вышло. За то, что он предупредил молодых революционеров о грядущих арестах, его самого арестовали и приговорили к ссылке. Приговор все же отменили, когда Кубары повторно согласился сотрудничать с тайной полицией.

Ян Кубары стремится вырваться из западни. В Германии он устраивается на должность коллекционера экспонатов создающегося в Гамбурге Музея естественной истории, в котором согласно духу эпохи показывают различные диковинки из экзотических стран. «Он путешествует по далеким морям и собирает этнографические и зоологические редкости для одного из богачей Германии», ‒ писали о нем тогдашние газеты.

На островах Океании Кубары оставался ‒ с небольшими перерывами ‒ до конца жизни. Он посетил и исследовал важнейшие архипелаги той части Тихого океана, причем на некоторых из них он был первым европейцем. Впрочем, к белым колонизаторам он относился недоброжелательно.

В статье для журнала о путешествиях «Странник» («Wędrowiec») он писал:

«В спокойных окруженных пальмами селениях местных жителей обосновались миссионеры, чтобы их учить, а следом за ними беглые из Ботанического залива и острова Норфолк (британских колоний для преступников), чтобы их деморализовать. С 1830 года предпринималось несколько попыток цивилизовать самоанцев, в действительности же это ‒ начало нашествия, влекущего за собой порчу и упадок этого некогда благословенного края (…), карикатура цивилизации».

Современная жизнь на о. Самоа, фото Стефан Линс/ Flickr.com / CC BY 2.0

Жизнь на островах Тихого океана не была легкой: работодатель Кубары обанкротился, ученый остался без средств к существованию. Он поселился на острове Понапе и основал там плантацию, но она была уничтожена во время восстания коренного населения, а новые власти лишили его земли… «Я бедный изгой», ‒ писал он в письме к матери.

Сегодня Кубары незаслуженно забыт. Его исследования на островах Океании не имели аналогов, хотя он был самоучкой, приехавшим из Европы без какой-либо подготовки. Среди папуасов Кубары провел 18 лет, он «врос» в местные сообщества и хорошо знал местные языки. Помимо этнографических работ Кубары оставил после себя многочисленные труды по географии и естествознанию, а также впечатляющую коллекцию, переданную позже в европейские музеи.

«Познакомиться с каждым тунгусом»

Rozkładówka z książki Marii Czaplickiej "Mój rok na Syberii", 1916, fot. Polona / www.polona.pl
Фото из книги Марии Чаплицской "Мой год в Сибири", 1916, фото Полона / www.polona.pl

Судьбы Марии Чаплицкой и Бронислава Малиновского невероятно похожи. Они были ровесниками, оба предпочли точным наукам новинку тех лет ‒ антропологию. Оба в одном и том же году отправились на учебу в Лондон. Первые научные работы обоих продолжали традицию кабинетной антропологии. В случае Чаплицкой это была монография «Aboriginal Syberia» («Аборигены Сибири»), знакомящая британского читателя с миром народов Сибири, сведения о котором были почерпнуты из русских и польских источников.

Сегодняшние глянцевые журналы назвали бы Чаплицкую «успешной женщиной». Она продолжила учебу в Оксфорде, защитила диссертацию до Малиновского, была членом престижного Королевского географического общества и стала первой в истории женщиной, руководившей кафедрой антропологии. Чаплицкая не чуждалась и политики: она участвовала в движении суфражисток и в движении за независимость Польши. И все это за несколько лет до того, как женщины в Великобритании получили право голоса!

Ее главным делом в науке стала енисейская экспедиция ‒ этнографическая экспедиция на 5 тысяч километров вдоль одной из длиннейших рек Азии. Собрать средства на экспедицию оказалось нелегко, и все же ученые были полны энтузиазма.

Как написала Чаплицкая в книге «Мой год в Сибири»:
«Разве когда-нибудь полька ехала с таким желанием в Сибирь?»

Тот факт, что экспедицией руководила молодая женщина, вызвал сенсацию в прессе. В экспедиции участвовали четыре человека: помимо Чаплицкой это были американский антрополог Генри Холл, орнитолог Мауд Хавиланд и художница Дора Кертис. Люди, встретившиеся им в путешествии, не очень-то понимали смысл их сибирских скитаний. Чаплицкая объясняла, что она едет в край тунгусов, чтобы познакомиться с ними, а потом рассказать о каждом из них в своей стране.

Современная Сибирь. Представитель тофаларов - коренной малочисленный народ России в Восточной Сибири, Иркутская область, фото Laski Diffusion / East News

Удача сопутствовала исследовательнице недолго. В 1919 году ей пришлось оставить кафедру в Оксфорде, поскольку с фронта вернулся ранее занимавший эту должность преподаватель. Чаплицкая переехала в менее престижный университет в Бристоле. В то время она испытывала серьезные финансовые трудности. Она была главным претендентом на одну из важнейших научных стипендий того времени, учрежденную Альфредом Каном, однако проблемы с получением британского подданства лишили ее шансов на победу. Узнав о своем поражении, она в 1921 году покончила жизнь самоубийством, приняв хлорид ртути.

Камерун и польский вопрос

Zdjęcie z polskiej stacji założonej przez Stefana Rogozińskiego, na zdjęciu: kacyk oraz kobiety i mężczyźni ubrani w uroczyste stroje, fot. Stefan Szolc-Rogoziński / Narodowe Archiwum Cyfrowe / www.audiovis.nac.gov.pl
Фото с польской станции Рогозинского, на фото мужчины и женщины в праздничных нарядах, фото Стефан Шольц-Рогозинский/ Национальный цифровой архив / www.audiovis.nac.gov.pl

Стефан Шольц-Рогозинский с малых лет увлекался книгами о путешествиях, он мечтал о дальних странствиях и географических открытиях.
«Меня не раз наказывали за то, что я рисовал карты во время уроков или чертил маршруты на школьных картах», ‒ вспоминал он спустя годы.

Stefan Szolc-Rogoziński, fot. Koncern Ilustrowany Kurier Codzienny - Archiwum Ilustracji / Narodowe Archiwum Cyfrowe / www.audiovis.nac.gov.pl
Стефан Шольц-Рогозинский, фото Koncern Ilustrowany Kurier Codzienny - Архив иллюстраций / Национальный цифровой архив / www.audiovis.nac.gov.pl

После окончания гимназии вопреки воле отца Стефан поступил в Морское училище в Кронштадте. В 1880 году он получил звание офицера и отправился в свой первый рейс ‒ из Владивостока вокруг Азии. Это путешествие вдохновило его на экспедицию в неизведанные земли Центральной Африки, которые сегодня находятся на территории Камеруна.

После возвращения в Польшу Шольц-Рогозинский начал широкую кампанию в поддержку своего замысла. Интерес к проекту и масштаб дискуссии, развернувшейся в польском обществе, превзошли все его ожидания. К Рогозинскому стекались толпы охотников за приключениями.

Горячо поддерживали проект Болеслав Прус и Генрик Сенкевич, который перевел на экспедицию гонорары за несколько своих публичных выступлений. С другой стороны, многие считали идею экспедиции безумной, а организатора выдумщиком и пустословом, поскольку в то время ему было всего двадцать лет.
Юный путешественник устроил неплохую рекламную кампанию: он преподносил экспедицию как национальную миссию, которая призвана привлечь внимание мира к польскому вопросу. Несмотря на сенсацию собрать средства оказалось нелегко. Но все же деньги были собраны, и в 1882 году команда из пяти человек отплыла из Франции на борту парусного судна «Луция-Маргарита». Над кораблем развевался флаг с гербом Варшавы ‒ Сиреной.

Рогозинский купил небольшой остров Мондоли у берегов Камеруна, где основал исследовательскую станцию, названную в честь основателя «Стефания».

Расходы на покупку составили:
«10 штук материи, 6 охотничьих ружей, три ящика джина, 4 сундучка, 1 черный сюртук, дюжина красных шапок, 4 дюжины баночек с помадой, дюжина браслетов и 4 шелковых платка».

Несмотря на симпатии и поддержку местных вождей, станция польских ученых не просуществовала долго, поскольку в Центральной Африке появились британские и немецкие колонизаторы. Экспедиция Рогозинского изначально не была сугубо этнографическим начинанием, исследователей интересовали также вопросы географии и геологии, однако им удалось собрать обширный материал о жителях Камеруна. Собранные ими экспонаты существенно обогатили коллекции Этнографического музея в Варшаве.

Деревеня в Камеруне, фото Элин Б. @ Nordic Touch / www.nordictouch.co.uk / Flickr.com / CC BY 2.0

Эхо камерунской экспедиции Шольца-Рогозинского прозвучало в межвоенное двадцатилетие как пародия, на волне тогдашних фантазий о заморских колониях. Созданная в 20-е годы во II Речи Посполитой Морская и колониальная лига (в 1939 году насчитывала ок. миллиона человек) заявила тогда на международной арене о своих претензиях на камерунские земли, обосновывая свои претензии той самой экспедицией.

Автор: Патрик Закшевский

С почти месячным опозданием размещаю эту картинку с поздравлениями от любимых Червонных гитар !!!

Поздравляю всех друзей с наступающим праздником Крещения !!!

То спева и грайо вяндровны гитары...https://img.beatles.ru/i/postman/icon_1.gif