Джон не был моим настоящим другом. Он был просто человеком, с которым я постоянно встречался в ночном клубе Ad Lib. Я помню, как мы выкурили косяк на крыше Ad Lib и он сказал: "Черт, приехали. Я наверху Ad Lib, курю косяк с Дэвидом Бейли!".
Мне не нравились "Битлз" - мне нравился Джон. Битлз были бойз-бендом. Я считал их настолько обывательскими, что ничего более мещанского быть не могло. А потом - внезапно - появился "Белый альбом" и все эти записи, и ты вроде как подумал: ах, они интереснее, чем я думал... Но вся эта ерунда с Полом Маккартни, считающим, что он создал шестидесятые. Шестидесятые тут ни при чем! Лондон создал "Битлз"! Это происходило в Лондоне, а не в Ливерпуле.
Джон был ублюдком (fucker). Пол всегда был самым милым парнем на свете. Джордж всегда казался полным раздражения. Ринго был Хорошим Парнем. Но Джон был немного придурковатым; вот чем он мне нравился.
На сессии я попросил Джона закрыть глаза, потому что чувствовал напряжение между ним и Полом. Потом я снял их вместе; я заставил смотреть в разные стороны, потому что было такое напряжение. Хотя это и не сравнишь с тем, когда я снимал двух парней из Oasis. Я делал их первую обложку для Rolling Stone и уложился в десять минут, потому что думал, что они убьют друг друга.
Недавно я видел Пола, и он представил меня своей новой женщине. Он сказал: "Это Бейли". Первое, что он мне сказал, было таким грубым. Он сказал: "Мишель, моя красавица" - ты, блин, шутишь, Пол?" Когда я сказал ему это, он действительно сказал, чтобы я отвалил, что не очень-то характерно для Пола Маккартни.
Хочу официально заявить, что название "Eight Days A Week" придумал не Ринго, а я. Однажды вечером Джон Леннон был в Ad Lib и спросил меня, как много я работаю. Я ответил: "Как много я работаю? Я скажу тебе, Джон, я работаю восемь дней в неделю".
Я немного обеспокоен тем, что мои работы похожи на шестидесятые. Дэмиен [Херст] всегда говорит, что самое страшное оскорбление - это "мне нравятся твои ранние работы". Потому что они не знают, что еще сказать. Но с этим надо жить. Мне приходится жить с Джоном Ленноном.
Йоко Оно о Джоне Ленноне
В некоторых отношениях Джон был очень сложной личностью, но в других он сохранял чистоту и невинность. С одной стороны, он оставался ребенком, каким был в своем родном городе. Тот факт, что он сохранил свой детский характер, вероятно, спас его и очень помог ему при написании песен, потому что он всегда мог вспомнить, каково это - быть ребенком.
Когда мы впервые встретились, я не знала, кто он такой, но он показался мне абсолютно привлекательным - не то чтобы он был каким-то красавцем, но в нем был этот манящий шарм, который привлекал внимание. Я думаю, это потому, что он был таким честным. Приехав из Нью-Йорка, я долго не могла привыкнуть к английским парням, и Джон был первым, с кем я сроднилась; в нем было что-то человеческое. Нелегко быть самим собой, но у Джона это получалось.
Сначала мне это не очень нравилось, но одним из самых важных воспоминаний о нем было, когда он рассмешил меня. Просто схватил яблоко, которое было на моей выставке [в 1966 году в лондонской галерее "Indica" Оно показала свои авангардные работы, среди которых было яблоко, продававшееся за 200 фунтов стерлингов], откусил от него кусок и просто посмотрел на меня. Я была очень, очень расстроена, потому что это была моя работа. Я подумала: "Как он смеет, какой грубиян!". И я просто посмотрел на него, и он увидел, что мне это не нравится, и он понял это, застенчиво улыбнулся и положил яблоко обратно на пьедестал. В тот момент я была очень расстроена, но когда я подумала об этом после его ухода, это показалось мне очень милым.
Он очень тепло относился к своему прошлому. Он думал о Ливерпуле как о лучшем месте на земле. В то время я ничего подобного ни от кого не слышала. Некоторые люди, покидая город, в котором они родились или выросли, говорят: "Слава Богу, я уехал". Но Джон всегда считал, что это прекрасное место, и любил его.
В последнюю неделю своей жизни он собирался отправиться в Англию на корабле QE2. Он хотел побывать в Ливерпуле и показать город, откуда он родом, своему сыну Шону...
Он все время делал очень интересные заявления, особенно под конец. Как будто он чувствовал, что в его жизни должно произойти что-то, что все изменит. Но если вы послушаете его песню Imagine, то увидите, что в ней есть все, что он пытался сказать своему сыну Шону в то время. Все. Он до конца оставался самим собой.
Сентенция "модного столичного фотографа", дескать, "Мне не нравились "Битлз"... Битлз были бойз-бендом. Я считал их настолько обывательскими, что ничего более мещанского быть не могло. А потом - внезапно - появился "Белый альбом" и все эти записи, и ты вроде как подумал: ах, они интереснее, чем я думал..." выглядит, безусловным снобизмом ("Лондон создал "Битлз"!"), который можно было бы оставить без внимания - но, тем не менее, из чисто лабораторного интереса было бы замечательно, если бы он озвучил имена тех "деятелей лондонской сцены", кто в 1963-1968 годах впечатляли своей НЕобывательством и АНТИмещанствомю А так - без примеров, достойных [битлам] подражания - от которых они, в конце концов, "культурно и художественно выросли над самими собой" - его заявление выглядит не более, чем экстравагантной чепухой.
У Маккартни есть такая фишка, свысока смотреть на людей, вроде бы и в шутку. Вспомним его реплику о Филе Коллинзе. Да и с эпопеей Mull Of Kintyre в отношении Денни Лэйна было то же самое. Ещё вспоминается, как он отшил Чарльза Ш. Мюррея из New Musical Express, когда тот брал у Пола интервью об альбоме Venus And Mars.
