RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

Отрывки из книги Роберта Шонфилда и Питера Маккейба "Apple To The Core". Признаки конфликта на почве честолюбия впервые проявились именно у Битлз

Признаки конфликта на почве честолюбия впервые проявились именно у Битлз. Как лейтенанты к своему капитану, они заявились к Брайану и потребовали экзекуции. Их жертвой стал ударник Пит Бест. На его место был поставлен Ринго Старр. Узнав об изгнании Беста, ливерпульская «бит-сцена» взорвалась и долго не могла успокоиться. Питу Бесту не суждено было разделить с Битлз их богатство и славу. В конце концов он нашел себе другую работу.

Первые удачные операции Эпстайна привели к тому, что к нему повалило множество местных музыкантов. Все хотели быть у него, так что он мог выбирать по своему вкусу. Вскоре контракт с «НИМС» подписали Билли Джей Крамер, Силла Блэк и группа «Формоуст». Все они имели успех, хоть и не одинаковый. Несмотря на то, что Эпстайн быстро поднялся до командных высот британского поп-мира, он не злоупотреблял этим и настаивал на том, что артист или группа должны заслужить свой успех.

«Брайан никогда не пользовался славой Битлз для того, чтобы протолкнуть других артистов «НИМС», - говорит Джеффри Эллис. - Никто из сотрудников «НИМС» не имел права ставить, например, такие условия: «Если возьмете одного менее известного артиста, тогда получите Битлз для рождественского концерта».

Ко времени выхода “Please Please Me” руководитель «НИМС» уже применил свое искусство «толкача» в более крупных масштабах. Он организовал для своих групп пресс-конференцию, а перед выпуском очередной пластинки рлсылал в ежедневные и музыкальные газеты специальные пресс-релизы (заявления для печати). Новым в этих заявлениях было то, что он ловко обращал внимание публики на внемузыкальные аспекты: чувство юмора, прически, одежду и личное обаяние своих подопечных. Такие методы были новинкой для британской поп-музыки, но, несмотря на все это, страна еще долго игнорировала ливерпульские групп.

Для Битлз лед тронулся в начале 1963 года. К этому времени они уже выступили в самых разных уголках страны, и было заметно, что они становятся популярными. Теперь у них был штатный «дорожный менеджер» - Мал Эванс, бывший вышибала в «Пещере». Он стал их шофером, а Нил Аспинал, исполнявший эти обязанности до него, стал личным помощником Битлз. Аспинал был их другом еще с гамбургских дней.

«В то время мы играли так часто, что сейчас кажется невероятным, - говорит Нил Аспинал, человек крепкого сложения, с удивительно голубыми глазами. – Эванс был страшно напуган, когда понял, как быстро ему надо вести машину. Я говорил ему: «Мал, выжми педаль до предела и так и держи ее». Вскоре он научился.

Трудно сказать, когда началась битломания. Ребята стали очень популярны после двух хитов, занявших первое место, но все это приходило постепенно. Я думаю, настоящие события начались как раз после возвращения из Швеции осенью 1963 года. Именно тогда они заметили, что детишки по-настоящему безумствуют, а не просто расписывают мелом их фургон, как было раньше. Теперь они визжали и цеплялись за нас.»

Однако британская пресса как будто не замечала этого возбуждения. Некоторые предприимчивые журналисты писали о «ливерпульском звуке», чтобы как-то объяснить факт наплыва ливерпульских групп в столицу, но по большей части газеты были заняты смакованием подробностей «подвигов» Кристин Килер. Тони Барроу, который к тому времени ушел из «Декки» и стал начальником пресс-службы в НИМС, приходилось туго. Только незначительная часть рекламных бюллетеней проникала на страницы газет, остальные прямиком отправлялись в корзины для мусора.

«На рекламу Битлз было брошено немало средств, - говорит Дерек Тэйлор. – Я не знаю точные цифры, но Эпстайн не скупился, это мне известно. Он умел представить дело так, будто деньги не интересуют Битлз. Это стало еще более очевидным, когда они поехали в Америку.»

В августе 1963 года песня “She Loves You” возглавила хит-парад, «йе-йе-йе» было у всех на устах, однако скованная традиционными предрассудками пресса продолжала молчать. Газеты как будто не замечали общественного подъема, порожденного четверкой из Ливерпуля. Наконец в октябре они все-таки вынуждены были обратить на это внимание, когда тысячи визжащих фанатов осадили лондонский «Палладиум», где проходила съемка Битлз для воскресной ТВ-передачи. Спустя несколько дней лондонская «Таймс» скрепя сердце выделила несколько дюймов своего драгоценного пространства на то, чтобы описать, как сорока полисменам Ньюкасла понадобился почти час для восстановления порядка в многотысячной очереди, стоявшей за билетами на концерт Битлз. Лед тронулся: наконец-то обратили внимание если не на музыку, то хоть на сопровождающий ее ажиотаж.

Только за несколько дней до наступления нового, 1964 года «Таймс» сочла музыку Битлз достойной серьезного обсуждения. Музыкальный критик газеты поспешил сразу оговориться, что он «не сторонится социального феномена битломании». Отметив, что Леннон и Маккартни сами пишут музыку, он назвал их песни «отчетливо авторскими и самобытными». С присущей этой газете пылкостью автор показал, что Леннон и Маккартни «думают одновременно и о гармонии, и о мелодии – настолько прочно технически 7-е и 9-е встроены в их песенные мотивы, и о бемольных субмедиантных сменах тональностей – настолько естественной выглядит эолийская каденция в трактовке “Not A Second Time”.

Жиденькая похвала поспела как раз вовремя: буквально через несколько дней ребятам, воскресившим эолийскую каденцию, предстояло начать культурное завоевание ничего не подозревающих Соединенных Штатов.

В то время как английская молодежь блаженствовала, купаясь в волнах поп-музыки, ее американские сверстники медленно оправлялись от постигшей их тяжелой утраты – преждевременной смерти своего кумира Джона Кеннеди. Пленителный образ «нового рубежа», по модели которого они должны были скроить свои жизни, постепенно стирался из памяти. Хозяином Белого Дома стал техасец с кислой физиономией и привычкой говорить растягивая слова. Когда Линдон Джонсон «пропел» свою политическую программу, мрак еще более сгустился. Американская молодежь, повергнутая в уныние от этого покровительственного стиля, стала пессимистически смотреть на будущее своей страны. Она ухватилась бы за любую фигуру, окруженную романтическми идеалом, которая предложила бы ей безвредное развлечение. В данном случае эта фигура материализовалась сразу в четырех лицах.

Брайан Эпстайн уже несколько месяцев занимался подготовкой американского дебюта Битлз. Он имел телефонный разговор с импрессарио Сидом Бернстайном и договорился с ним, что дебют группы состоится в «Карнеги-холл». Этот разговор происходил осенью 1963 года, причем инициатором был сам Бернстайн: он читал английские газеты и с интересом следил за тем, что происходит в Англии. В ноябре Брайан прилетел в Штаты, встретился с Эдом Салливаном и стал уговаривать его дать Битлз выступить на его ТВ-программе в качестве ведущих артистов. При этом главным козырем Эпстайна были коммерческий успех битлз и широкое общественное признание, которое они начали получать. Салливан незадолго до этого был в Англии и сам наблюдал сцены массовой истерии вокруг Битлз. Но, с другой стороны, он знал, что ни один британский артист еще не имел в Штатах хотя бы умеренного успеха. Поэтому он упорно отказывался, но Брайан стоял на своем: Битлз должны быть гвоздем программы. Тривиальная сумма в 1000 фунтов, которую Битлз должны были получать за каждое выступление на ТВ-шоу Салливана, имела для Эпстайна гораздо меньшее значение, чем возможность представить Битлз сразу миллионам людей, а не только тинэйджерам. Это был решающий маневр в его стремлении захватить мировой рынок – на меньшее он был не согласен.

Однако на руку Битлз сыграли и такие факторы, предвидеть которые не мог даже Эпстайн. Помимо скептических настроений, охвативших амеркианскую молодежь после убийства Кеннеди, еще два непредвиденных обстоятельства способствовали удивительно радушному приему, оказанному Битлз в Америке. Первое обстоятельство: «Кэпитол рекордз», дочерняя компания И-Эм-Ай, согласилась раскошелиться на 20000 фунтов для проведения рекламной компании в пользу Битлз. В те годы это была беспрецедентная сумма, когда-либо затраченная на рекламу музыкального ансамбля. Люди из «Кэпитол» были достаточно проницательны и свои затраты сконцентрировали в Нью-Йорке, понимая, что если капиталовложения в Большом Яблоке принесут дивиденды, то реверберации неизбежно отзовутся и на периферии.

Вторым, более глубоким по своей сущности обстоятельством было то, что в 1964 году, впервые за много лет, семнадцатилетние оказались в США самой многочисленной возрастной группой. Этот феномен был результаом внезапного подъема рождемости в США сразу после второй мировой войны. Это означало, что тинэйджеры, в особенности семнадцатилетние юноши и девушки, в течение семи лет, начиная с 1964 года, будут составлять большинство населения США.

Получив демографическое превосходство, тинэйджеры, естественно, стали оказывать огромное воздействие на формирование вкусов всей нации. Далее: почти половина из них еще училась в школе, они не входили в сферу «взрослого общества». У них было много денег, которыми они могли распоряжаться по собственному усмотрению или тратить их на развлечения. Уже благодаря своей многочисленности и способности много тратить, американским тинэйджерам стало возможно пропагандировать свои идеи и заражать своим энтузиазмом другие возрастные группы. Более подходящего момента для приезда Битлз в Нью-Йорк нельзя было выбрать.

7 февраля 1964 года 10000 тинэйджеров не явились на занятия в свои школы. Вместо этого они пришли в аэропорт имени Кеннеди со знаменами и плакатами встречать Битлз. ТВ-камеры гонялись за битлами. Усилия «Кэпитол» превзошли самые смелые ожидания, но теперь новые массы тинэйджеров решали, о чем должны писать газеты. То ли им промыли мозги, то ли они сами до этого дошли, но молодежное десятилетие было теперь открыто для бизнеса.

Приезда Битлз с нетерпением ждал и один великовозрастный поклонник – Сид Берстайн. Он успел укоротить свою широченную талию на несколько дюймов ктому моменту, когда самолет Битлз доставил их к безумной толпе, собравшейся в аэропорту Кеннеди. Несколько тысяч билетов уже давно были распроданы, и «скальперы» были на вершине блаженства: не каждый день за кусочек картона можно получить несколько фунтов.

Бернстайн не стал приставать к Брайану с распросами, он втолкнул его в такси и повез прямо в «Мэдисон Сквер Гарден», способный вместить свыше 20000 зрителей.

«Я заранее позвонил в «Гарден» и выяснил, что на другой день после концерта в «Карнеги-холл» он будет свободен, - говорит Бернстайн. – В «Карнеги» мне сказали, что спрос на билеты настолько велик, что мы без труда заполним все 20000 мест. Я подумал: раз уж мы напали на золотую жилу, надо этим воспользоваться. И я стал убеждать Брайана одобрить идею концерта в «Гардене». Он постоял в пустом зале, очень внимательно оглядел его и наконец сказал: «Сид, оставим его для другого раза». Бесполезно было уговаривать Брайана: он знал, что делает.»

Сид Бернстайн потирал руки, радуясь удачной сделке, а вот у директора отеля «Плаза» настроение было далеко не радужное. Регистрируя господ Леннона, Маккартни, Харрисона и Старра, в этом почтеннейшем заведении полагали, что принимают у себя четырех респектабельных бизнесменов из Англии. Но степенность этого почтенного старого отеля была вмиг нарушена, когда поклонники Битлз облепили пожарные трубы гомтиницы и, проникая внутрь здания, стали прятаться в клозетах и туалетных комнатах. При этом пострадал немало постояльцев, которые были сбиты с ног. Это были первые жертвы битломании на американской земле. Дирекция готова была примириться с тем, что вход со стороны 32-й авеню охранял эскадрон конной полиции, но терпеть битловские лохмы в столовой – никогда! Джеффри Эллис вспоминает все это как сплошной кошмар: «Это была сюрреалистическая картина: на улице поклоннини воюют с полицией, а Битлз, как пленники, заперты в своем номере, смотрят ТВ с отключенным звуком и одновременно слушают записанные на пленку свои радиоинтервью.»

Энтузиазм фанатов, бесновавшихся у отеля «Плаза», мог сравниться только с энтузиазмом гостей, приглашенных двуям днями позже в британское посольство в Вашингтоне. Дипломатический корпус немного переусердствовал, приветствуя ребят из Ливерпуля. Очевидно, битломания сломала классовые барьеры.

«Это было оскорбительно, - говорит Нил Аспинал. – Все эти люди требовали автографов, а потом одна пьяная дамочка подходит сзади к Ринго и срезает у него прядь волос!»

Происшествия были настолько скандальными, что британский министр иностранных дел был вынужден опровергнуть слухи о грубом обращении с битлами на этом вечере. «Напротив, посол получил от представителя Битлз письмо с благодарностью за приятный вечер», - говорилось в заявлении министра. Все отметили дипломатические способности Брайана Эпстайна.

Британский премьер сэр Алек Дуглас Хьюм (трудно представить себе менее вероятного битломана!) рассматривал Битлз как свое политическое оружие. Выступая на собрании консервативной партии, сэр Алек сказал: «Группа молодых людей, используя методы, недоступные мне, позаботилась о том, чтобы в этом году не было финансового кризиса… Теперь битлз – мое тайное оружие. Если с какой-то страной у нас дефицит платежного баланса, мне достаточно сказать: «Мы посылаем к вам Битлз…» Консерваторы вряд ли удивились бы, если бы лидер оппозиции Гарольд Вильсон – политик, славившийся своими рекламно-пропагандистскими талантами – появился в парламенте в битловском парике. Ведь носило же это парик такое светило, как Джон Поль Гетти (американский миллиардер, прославившийся своей прижимистостью и скупостью).

Битломания веером распространилась по американскому континенту, встречая лишь символическое сопротивление. Победа была настолько абсолютной, что малейшая оппозиция превращалась в сенсацию. Газеты, например, писали, что власти «галантного штата» Коннектикут не терпят импортных причесок в своих школах. Один школьник из этого штата был на время исключен из школы за то, что причесывал свои волосы так, как Битлз, и отказывался начесать их набок. Его отец протестовал: «Я не думаю, что мой сын бросает вызов хорошему вкусу. И потом, он даже не поклонник Битлз, просто ему нравится зачесываит волосы вперед.»

Если в Англии битломания поднялась волной, то в Штатах она разлилась бурным потоком. Брайану Эпстайну не давали покоя тысячи говорливых американских дельцов, стремившихся не упустить его и отхватить свой куш. Потомки колдунов и знахарей эпохи осовобождения Дикого Запада цеплялись за фалды его фрака, беспрестанно звонили ему по телефону, чуть ли не насильно всовывали ему в руку перо, пытаясь заполучить его подписи на контракте, который давал бы им право изготовлять какую-нибудь бессмысленную вещицу, имеющую хотя бы смутное отношение к одному битлу или сразу ко всем. Лихорадка усиливалась, и Брайана с трудом заставлял себя сохранять душевное равновесие. В первые дни битлов можно было заставить сказать в микрофон все что угодно. Они резвились, как дети в парке отдыха, поддакивали диск-жокеям и делали все, что те у них просили.

«Америка преподала им хороший урок, - писал Эпстайн в своей автобиографии, - они научились не позволять дурачить себя. Первые дни диск-жокеи вертели ими как хотели, но очень скоро я решил положить этому конец».

Эпстайн очень осторожно подходил к «нормированию» их выступлений перед публикой. Нил Аспинал говорит, что Брайан тщательно взвешивал каждое предложение. Он отказался взимать 10 долларов за билет на их концерт на стадионе «Ши» (хотя родители американских тинэйджеров не моргнув глазом уплатили бы такую сумму), потому что считал, что это слишком высокая цена и боялся критики в адрес Битлз. Вот почему билеты продавались всего по 6 долларов. Было много случаев, когда Брайан отказывался от доходных и очень выгодных предложений, когда чувствовал, что данное выступление может повредить их карьере.

Завоевание битлами Соединенных Штатов легло таким тяжелым бременем на Эпстайна, что ему было не под силу заниматься выдачей лицензий на торговлю «битл-товарами», а если эти права нарушить, то еще и судебными разбирательствами. В первое время влиятельные фирмы, желающие украсить свою продукцию картинками Битлз, обращались в НИМС. К концу 1963 года, когда было выдано около 180 лицензий, у кого-то возникла блестящая идея приобрести как можно больше заокеанских торговых лицензий на изделия с маркой «Битлз», имея в виду неизбежное распространение битломании на весь мир. НИМС предоставила одной английской компании, «Стрэмзект», право выдавать другим фирмам лицензии на торговлю товарами, имеющими хоть малейшее отношение к Битлз. «Стрэмзект» должна была выплачивать НИМС 10 процентов от сумм, полученных за лицензии, в течение семи дней со дня выплаты этих сумм. В начале 1964 года «Стрэмзект» открыла в США дочернюю компанию под названием “Seltaeb” (слово “Beatles”, прочитанное задом наперед). Некоторые лица были держателями акций обеих компаний одновременно.

Американские бизнесмены шумно приветствовали авангард «Селтаеба», прибывший в их страну. Люди «Селтаеба» знали, как обеспечить себе выгодные сделки: они настаивали на пятнадцати- процентных отчислениях. Эта же формула применялась и в других странах, через которые проносился битловский вихрь. «Селтаеб» заранее предупреждал о своих условиях, посылая в ту или иную страну своего агента для рекламы товаров. «Селтаебу» всюду сопутствовал успех. Рынок «битл-товаров» оценивался почти в 40 миллионов фунтов стерлингов. Газета «Уолл Стрит Джорнел» предсказывала, что только одни американцы потратят на такие товары 50 миллионов долларов. В ретроспективности цифры кажутся явно заниженными. Одна фирма, которой «Селтаеб» выдал лицензию на торговлю «битловской одеждой» в США, объявила, что уже в первые две недели после заключения контракта она продала такой одежды на сумму свыше 2,5 миллиона долларов. Президент фирмы признался, что подобного успеха его бизнес не переживал ни разу за свою шестидесятилетнюю историю. Фирма продавала футболки, шляпы, кепки, рубашки, брюки и даже носки – и на всех этих предметах красовались изображения Битлз и их подписи. Другая компания изготовляла 15000 битловских париков в день и была завалена заказами еще на полмиллиона париков.

Но были и фирмы, пренебрегшие такой формальностью, как приобретение лицензий, и тогда против них «Селтаеб» начинал судебные процессы. Удачливый президент «Селтаеба» Николас Бирн оставался невозмутимым. Принимая журналистов в отеле «Плаза», он попивал шампанское, отказываясь предсказывать, сколько денег заработает его компания, и не хотел говорить, сколько он отчисляет всем битлам.

Судя по всему, Брайану Эпстайну не нравилось, что «Селтаеб» и «Стрэмзект» загребают непомерно много. В июне 1964 года он заключил новое соглашение со «Стрэмзект», по которому доля НИМС увеличивалась с 10 до 45 процентов. Вскоре после этого отношения между НИМС и компаниями, которым он предоставил право выдачи лицензий, заметно ухудшились. НИМС обвинила «Селтаеб» и Бирна в том, что они якобы не выполняют соглашение об отчислениях в пользу НИМС. Бирна обвинили также в том, что он присвоил 20000 фунтов из общих доходов «Селтаеба», использовав их на личные нужды – выплату ренты, лимузины, гостиничные счета и даже на открытие личных банковских счетов для своих приятельниц.

Бирн отверг все эти обвинения и в свою очередь предъявил НИМС иск на 2 миллиона фунтов, обвинив эту компанию в предоставлении лицензий посторонним лицам, не оговоренным в контракте. Бирн говорил о Дэвиде Джейкобсе, адвокате по театральным делам, друге Брайана (Джейкобс покончил с собой спустя несколько дней после смерти Эпстайна). Нат Вайс говорит, что Джейкобс передавал дела своему помощнику, и тот что-то напутал.

Обе стороны непрерывно обвиняли друг друга, и суды заседали. В конце концов Брайан проиграл, его иск был аннулирован, и суд постановил, что НИМС должна выплатить «Селтаебу» 5 миллионов долларов. Потом это дело было как-то замято, но тут появилась новая проблема. Как раз в это время организовывались «Северные песни» - компания, которая должна была издавать музыку Битлз. Брайану посоветовали не затевать новых процессов, а вместо этого договориться со своими оппонентами полюбовно. Кончилось тем, что оппоненты получили менее 100000 долларов в качестве компенсации за несправедливые обвинения. Все эти лицензионные дела и связанные с ними судебные тяжбы Джеффри Элис называет ярким примером печального результат таких ситуаций, когда нет никакой возможности заниматься всеми делами сразу и потом уследить за всем.

«Лицензии принесли кое-какой доход, но доходы могли быть куда выше, - говорит он. – У Брайана были профессиональные советники, но они никуда не годились».

[...]

Настоящие деньги пошли, когда Битлз стали играть на стадионах Америки. За свой первый концерт на стадионе «Ши» в Нью-Йорке они заработали 180000 долларов.

«Мы заключили эту сделку в январе 1965 года по телефону, - говорит устроитель концерта Сид Бернстайн. – Я договорился с Брайаном, что Битлз получат 100000 долларов, или 60 процентов от сборов. Я долго молчал об этом концерте, потому что Брайана просил не начинать рекламу до 10 апреля. А в этот день я объявил о предстоящем концерте, и с этого момента телефон в моем кабинете трещал не умолкая. Формального контракта я не видел и не имел, у меня не было и ста тысяч: я был на мели, потому что много потерял на других концертах. Концерт в «Карнеги-холл» год назад всего лишь помог мне расплатиться со старыми долгами. Я попросил Брайана заключить формальный контракт, но к тому времени, когда он мне снова позвонил, у меня уже было 180000 долларов от проданных билетов. Брайана запросил 50000 сразу и 50000 потом за месяц до августовского концерта. Когда он прислал мне контракт, я перевел на его счет все 100000 сразу. Это его крайне удивило. Но все было очень просто: 56000 человек купили билеты. За 28 минут криков и визгов, перемежаемых кое-какой музыкой, они заплатили свыше 300000 долларов».

Через несколько лет, когда Битлз оплакивали свое финансовое положение, Бернстайн предложил им миллион долларов за одно выступление в Америке. Они отвергли это предложение: их больше не интересовали выступления перед публикой – три года гастролей достаточно измотали их. Одним из тех, кто изматывался вместе с Битлз, был личный помощник Нил Аспинал. Правда, он признается, что все это ему очень нравилось – он был молод и энергичен, - но сейчас он говорит, что не согласился бы заново пережить все это.

«Я объездил весь свет, но у меня остались от него очень скупые впечатления, - говорит он. – От Японии у меня остались только воспоминания о концертных залах и о дороге в аэропорт. Нью-Йорк представляется мне гигантским шкафом, где хранятся документы всего мира, и хотя я был также в Цинциннати, не могу вам сказать, где это и что это. Один день в одном городе. У тебя есть сорочки и все остальное. Потом другой город – и все повторяется. Ужасное однообразие. В самолете мы убивали время, играя в карты. Часто игры оказывались самой приятной частью турне. Брайан любил повышать ставки раз эдак в пять, чтобы напугать своих партнеров. Однажды мы ехали на поезде в Мюнхен, играли в карты, и он проиграл мне около ста фунтов. Когда мы уже подъезжали к Мюнхену, он захотел сделать попытку быстро отыграться. Он вытащил свою зажигалку и сказал: «Слушай, эта штука стоит сто фунтов. Я ставлю ее на кон. Или ты выиграешь двести, или мы квиты». Я хотел отказаться, но Дот Шорт, репортер из «Дейли Миррор», все подначивал Брайана, и мне пришлось согласиться. Брайан проиграл свою зажигалку. Тогда он снял золотые часы. «Слушай, - говорит, - это очень ценные часики, они стоят 250. Играем?» Я опять не хотел играть, но боялся, что он подумает, будто я не хочу дать ему шанс отыграться. В общем, он опять проиграл. Конечно, я не хотел его грабить, с меня довольно было и ста фунтов.»

Но, как правило, Брайана не так сильно нервничал, как все битлы. Ему было легче: не надо было всю дорогу торчать в отеле. Он уходил и занимался следующим этапом гастролей, а ребятам приходилось сидеть в своем номере, а этого они терпеть не могли, особенно когда бывали свободные дни, а выйти было нельзя. В такие дни они часто ссорились.

«Мы чувствовали себя преступниками – все время в бегах. Ороги надо было тщательно планировать. Однажды я крупно повздорил с директором одного театра. Я договорился, что лимузин будет подан, как обычно, к черному ходу, но перед самым концом концерта обнаружил, что его там нет. Директор приказал подать машину к главному входу. Он сказал, что так они делали для президента. В таком случае люди, дескать, могут стоять вдоль улицы и махать руками. Я сказал ему: «Вы не в своем уме. Вы разве не видели, что делалось в зале? Эти ребятишки не станут спокойно сидеть на своих местах и махать руками, они нас прикончат». В общем, он опять подогнал машину к черному ходу, и мы смылись так, как делали всегда: занавес опустился, публика требовала еще, а мы тем временем кинулись к черному ходу, где нас ожидал автомобиль с заведенным мотором, и укатили, пока продолжались овации».

Ясно, что трех лет непрерывных гастролей оказалось достаточно для того, чтобы измотать Битлз и внушить им отвращение к публичным выступлениям. От них требовали исполнения только хитов, которые во многих случаях были записаны годом раньше или еще до того. Количество песен, которые они исполняли во время гастролей, не превышало десяти. В конце концов они решили остаться дома и делать записи более высокого качества. Как раз в этот период, когда битлз отдыхали после гастролей, они записали “Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band”.

Больше всех радовалась окончанию поездок Венди Моджер, которая более двух лет была для Брайана и Битлх настоящей Мэри Поппинс. На ненавидела эти поездки.

«Питались мы всегда плохо, - вспоминает Венди. – Негде было уединиться, некуда было сходить по нужде. В Америке, правда, было получше: там все было предусмотрено. Чтобы доставлять Битлз в отели и концертные залы и вызволять их оттуда, нам приходилось приьегать к всевозможным ухищрениям. Однажды Брайан и я подъехали в полицейском автомобиле – их это очень развеселило. В другой раз мы заставили их прятаться в автофургоне, развозящем белье. В Чикаго я впервые на собственном опыте почувствовала, что такое толпа. Было очень страшно, и с тех пор я ненавижу толпу. Перед концертом в «Кау-палас» одна девчонка прыгнула на подножку нашего автомобиля. «Сейчас же слезь», - говорю я ей. Тогда она перегнулась через дверцу и укусила меня – шрам до сих пор на руке.

Конечно, я приобрела большой жизненный опыт. Поездки с Битлз открыли мне глаза на многое. Я хорошо узнала каждого из них. Пол был говорлив и всегда дипломатичен. Джон всегда был весь погружен в себя, не любил разговаривать на пустяковые темы и терпеть не мог что-то делать ради рекламы. Джордж тогда еще был очень застенчив и робок, хотя сейчас, я знаю, он более уверен в себе. Ринго был очень мил. Он всегда был самым вежливым, самым любезным. Несмотря на всю эту нервотрепку, он продолжал относиться ко мне по-джентельменски».

Дерек Тэйлор говорит, что Джон Леннон не прав, называя поездки «Сатириконом».

«Они, как и я, были провинциалами, их поражал и пугал «большой злой мир» - вернее, та его часть, которую они могли наблюдать, - говорит Дерек. – Турне всегда казались мне ужасно однообразными и скучными. Какой уж там «Сатирикон»!»

Тейлор не сопровождал Битлз в их последних двух поездках в 1966 году, а эти поездки никак нельзя назвать скучными. Первое турне занесло их на Дальний Восток. На Филиппинах, после концерта в Маниле, Битлз были приглашены в президентский дворец. Тони Барроу вспоминает, что в тот вечер Брайан не дал прямого ответа на это приглашение. Он сказал, что ответит на следующий день.

«В тот вечер мы смотрели ТВ и узнали новость, которая нас удивила, - говорит Барроу. – Оказывается, во дворце ждали появления Битлз. На следующий день газеты Магилы вышли с аншлагом: «Битлз оскорбили президента». Поднялся шум, и на следующий день Брайана пригласили на ТВ дать объсянение тому, что случилось. Но его речь сопровождалась такими техническими помехами, что никто ничего не разобрал. Антибитловские настроения достигли такого накала, что мы стали опасаться за жизнь Битлз».

В аэропорту битлы подверглись издевательскому обращению: пока они заполняли выездные бланки, их освистывали, им смеялись в лицо, выкрикивали ругательства, причем чиновники не отставали в этом от публики. Но филиппинский инцидент был детской шалостью по сравнению с тем, что произошло перед их последним турне по Америке.

Морин Клив из лондонской «Ивнинг стандарт» взяла у Джона Леннона интервью, в котором он сделал замечание о сравнительной популярности Битлз и Иисуса Христа. Огда это замечание дошло до Соединенных Штатов, то оно, естественно, произвело сильное впечатление. За неделю до намеченного приезда Битлз в Штаты эта новость была на первых полосах американских газет. Сенатор от Пенсильвании Роберт Флеминг заявил, что будет добиваться отмены турне. Его заявление послужило сигналом ко всеобщей антибитловской компании. Костры из битловских пластинок заполыхали во многих штатах. В «Библейском поясе» они еще дымились, когда группа прибыла в страну. Несмотря на враждебную компанию, было решено не отменять турне. Первый концерт должен был состояться в Чикаго, и здесь Леннону предстояло выступить перед журналистами с «объяснениями». Пресс-конференция проводилась в гостинице, в номере Тони Барроу.

«В комнате находилась такая масса репортеров и ТВ-камер, что в дверь трудно было протиснуться, - говорит Барроу. – Джона ожидала мощная батарея всяких технических средств. Когда Джон вошел в номер, он был бледен как полотно. Ни до, ни после этого я никогда не видел его таким».

Первое выступление на Юге Штатов состоялось в Мемфисе жарким августовским вечером. Шестеро молодчиков из Ку-Клукс-Клана пикетировали местный «Колизей», а во время концерта швыряли в битлов какой-то хлам. Самым неприятным был момент, когда в зале взорвалась шутиха. «Битлы переглянулись, как бы ожидая, когда кто-нибудь из них бросит играть, - вспоминает Барроу. – Но они проявили выдержку и не соврали ни одной ноты».

Американское турне 1966 года потребовало от Битлз слишком огромного напряжения. Не удивительно, говорит Нат Вайс, что и оказалось последним.

«В Сан-Франциско, перед самой игрой, Брайана сказал мне: «Это конец», - рассказывает Нат Вайс. – Он был подавлен. «Это будет последний концерт Битлз», - говорил он. Он был за то, чтобы прекратить гастроли. Незадолго до этого у нас были большие неприятности в Цинциннати. Устроитель концерта не позаботился о крыше над сценой: видно, решил сэкономить на этом несколько центов. Хлынул дождь, и битлы не вышли на сцену: на концерте могло произойти короткое замыкание, и они погибли бы. Пришлось успокоить 35000 орущих детишек и выдать каждому пропуск на завтра. Пол все это сильно переживал. Когда я вернулся в отель, он уже был там. Его тошнило».

«В Цинциннати мы застряли на целый день. Я жил в одном номере с Брайаном, но между нашими спальнями была огромная «средняя зона». Утром я проснулся от какого-то шума. Я вышел из спальни и увидел в этой зоне человек сто. Им сказали, что если они хотят увидеть битлз, то должны подождать в номере мистера Эпстайна. Я вызвал полицию, их всех выгнали, но пока я ждал копов, то натерпелся страху. Брайана всегда спал раздетым догола, и мне уже мерещилось, что он идет в таком виде навстречу этой толпе. Мы покинули Цинциннати с чувством облегчения.

Обычно мы ездили группой человек по шестьдесят или семьдесят, и всегда было интересно наблюдать, как люди разбиваются на пары. Мы с Брайаном всегда садились в хвосте самолета и пытались угадать, кто с кем будет в паре. Таких турне не было ни до, ни после Битлз. С тех пор я бывал на многих турне, нас часто преследовали толпы ребятишек, но все это было не то, и когда люди жаловались – вот, мол, в какое трудное положение мы попали, - я объяснял им, что все это ерунда по сравнению с тем, что происходило во времена Битлз».

Конец турне стал для Битлз окончанием большой эры. В самолете на пути в Лондон после последнего концерта Джордж сказал Тони Барроу: «Ну, вот и все. Я уже больше не битл».

Нил Аспинал убежден, что окончание гастрольных поездок стало началом распада группы. Пока они ездили вместе, это был сплоченный коллектив. Несмотря на различие темпераментов и споры, они все же держались вместе. А теперь у них впервые появилась возможность вести «оседлую жизнь» и развивать свои индивидуальные способности.

«Во время этих поездок ребята всего навидались и вместе прошли через кучу разных неприятностей, - говорит Аспинал. - Возвращение из гастрольных поездок было чем-то вроде возвращения с войны ребят, рука об руку прошедших все ее тяжкие испытания. Это было как возвращение друзей с вьетнамской войны: вернувшись, один живет в Бруклине, другой в Бронксе, но они редко редко встречаются. Почему? Да потому, что с самого начала они были очень разными людьми, которым привелось долгое время быть вместе».

Разногласия между битлами стали очевидны еще до 1966 года. Друзья говорят, что Джон и Пол часто занимали диаметрально противоположные позиции в отношении «социальной презентабельности». Джон все это отвергал. Он был против навязывания битлам образа опрятных мальчиков в белых рубашках с галстуками. Пол, напротив, всегда цеплялся за буржуазные ценности. Например, они по-разному отнеслись к награждению Орденами Британской Империи. Пол рассматривал это как большую честь, тогда как Джон всегда раздражался, когда кто-нибудь вспоминал об их орденах.

Награждение битлов Орденами Британской Империи наделало в Британии много шума. Большинство протестов против награждения музыкантов поступило от героев Первой и Второй мировых войн. Очевидно, завоевания и победы Битлз оставили этих людей равнодушными. Некоторые из протестовавших вернули королеве свои ордена. Среди них был некий полковник Фредерик Вегг. Судя по статье из «Таймс», ему пришло немало писем от битломанов.

«Полковник Фредерик Вегг, семидесятитрехлетний офицер-артиллерист, возвративший королеве свои боевые награды в знак протеста против награждения Битлз Орденами Британской Империи, получает письма со всех концов света. Одно из полученных им писем было обклеено «торговыми марками». Почти все письма на имя Вегга направлены на адрес Букингемского дворца, поэтому королевская канцелярия переправляет их на адрес полковника: Олд Парк Хаус, Олд Парк авеню, город Дувр. Из-за одного из подобных писем полковнику пришлось иметь дело с Почтовым управлением. Это было письмо от анонимной группы поклонников Битлз. На нем стоял штамп лондонского почтового отделения Форест-Хилл, но вместо почтовых марок на конверте было наклеено полдюжины торговых талонов. На конверте имелась приписка: «Почтовые расходы оплатит Вегг».

Однако ордена были далеко не единственным пунктом разногласий между Джоном и Полом. По этому поводу многое может рассказать Джон Данбар, первый муж Мэриан Фэйсфул, хорошо знавший обоих битлов. Учась в Кембридже, он проводил летние каникулы в разъездах по Штатам, где сошелся с такими яркими личностями, как Вильям Барруа, Боб Дилан и Грегори Корсо. Другими словами, он был достаточно сведущ, чтобы произвести впечатление на битлов. Родители Данбара были близкими друзьями другой зажиточной семьи из лондонского Вест-Энда – семейством Эшеров. Джон Данбар рассказывает:

«Пол познакомился с Джейн Эшер еще до первого хита Битлз. Они выступали на одной поп-программе британского ТВ, а она как раз вела эту программу. Мать Джейн Эшер была профессором музыки в лондонском Королевском музыкальном колледже. Под влиянием матери дети с ранних лет увлеклись музыкой и театром. Вскоре после знакомства с Джейн Пол переехал в дом Эшеров на Уимпон-стрит.

Миссис Эшер имела большое влияние на Пола. Она во многих отношениях заменяла ему мать, ведь его родная мать умерла. Она считала его испорченным, но относилась к нему очень хорошо. Джейн – симпатичная девушка с очень определенной ориентацией на буржуазные ценности. Происходя из хорошей семьи, она удовлетворяла его потребности в безопасности, стабильности и респектабельности.

Несколько лет Пол поддерживал тесные отношения также с нянькой моего ребенка, - продолжает Данбар. – Они часто встречались. Она была совсем не похожа на Джейн – простая, даже грубоватая девушка из рабочей семьи. С тех пор как Пол женился на Линде Истмэн, я вообще не виделся с ним. Может быть, он нашел в этом браке такую безопасность, которую искал.

С Джоном я познакомился много позднее, - кажется, не ранее 1966 года. В то время моя халупа была местом сбора всяких интересных людей. Здесь мы с Джоном сотни раз торчали на ЛСД. Именно Джон финансировал объявление на всю страницу в «Таймс» с требованием легализовать марихуану, а я помогал пробить это дело.

Разрыв между Джоном и Полом объясняется довольно просто. Полом все больше и больше овладевал «синдром буржуазности» и все, что с ним связано, а Джон, наоборот, уходил от него все дальше. Примерно с 1966 года Джон совсем «очумел». Теперь он плевал на всех. Он и раньше был невероятно щедр, а тут просто совсем расщедрился. Он мог отвалить сумасшедшую сумму на любой фантастический проект, если этот проект ему чем-то приглянулся. Пол был совсем другим, он был очень осторожен, когда дело касалось чего-то нового, например, наркотиков. Он просто боялся отказаться от системы тех ценностей, к которым стремился. Ни оба провели в моей берлоге уйму времени. Однажды Джон назвал меня лидером лондонской подпольной клики, но вряд ли это было так, просто в моем доме происходило много любопытного и необычного.

Джорджа я и сейчас иногда вижу. Он стал гораздо увереннее в себе. Раньше он был робок, с комплексом неполноценности – может быть, от того, что был моложе их всех. Я прекрасно ладил с ними – наверное, потому, что относился к ним не как к битлам. В тот период они как раз стремились перестать быть битлами и хотели стать самими собой».

Может быть, они действительно хотели перестать быть битлами, только вот мир не был готов к этому. Три года колоссальной популярности и кажущейся непогрешимости нельзя было за одну ночь стереть из памяти людей. Молодежь хотела, чтобы миф продолжался.