RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

Отрывки из книги Роберта Шонфилда и Питера Маккейба "Apple To The Core". Начало

Десять бурных лет прошло с тех пор, когда появление Битлз неизменно вызывало истерию. Только в самом начале шестидесятых годов в Ливерпуле и Гамбурге битлы могли исполнять свою музыку безо всяких помех. В те годы белые шелковые костюмы и черные сюртуки были бы не к месту. В скромном квартале Ливерпуля, в квартале пакгаузов, не могло быть и речи о блеске и великолепии, о хорах и рекламе. Четырем парням, одетым в кожаные куртки и засаленные джинсы, приходилось пролезать сквозь дыру в стене мрачного погреба, чтобы потом взбираться на допотопную сцену, волоча за собой аппаратуру.

В участниках группы не было и намека на утонченность или изысканность. Один из них был долговязый парень с длинным наглым носом и зачесанными назад волосами. У него был вид вечно голодного уличного бродяги. Да таким он и был - настоящий уличный мальчишка, гордящийся своей репутацией отчаянного хулигана. Его приятели были только чуть-чуть менее грубыми, но этого «чуть-чуть» было достаточно, чтобы в них по уши влюблялись местные девчонки. Позади всех сидел ударник - красивый парень с вечно хмурым выражением лица. Пройдет еще немного времени, и «хулиган» будет готов играть.

«Заткни рот, красотка! - кричит он. - Не мешай мне настраивать гитару!»

«Чего?»

Вместо ответа он строит страшную рожу.

«Ты что, рехнулась? Слезь со сцены, дура!» - и он делает вид, что собирается наподдать ей острым носком своего «свинокола».

Девочка сжимается от страха в комок и бежит к своим подругам. Между тем толпа в другом конце зала ведет себя иначе. Это в основном учащиеся гуманитарных и художественных колледжей. Их отношение к четырем тедди-боям лишено и следа того поклонения, какое демонстрируют толпящиеся у сцены куколки.

Тем временем народа становится все больше и больше. Люди попадают сюда, спустившись по лестнице, которая начинается у очень узкого входа на уровне земли. Только приглядевшись повнимательнее, можно разобрать здесь еле заметную, написанную мелом надпись: «Пещера». Название как нельзя лучше соответствует той не удерживаемой никакими условностями атмосфере дикого возбуждения, которая царит внизу.

Наконец все готовы. Бас-гитарист, лексикон которого содержал меньше неприличных слов, чем лексикон трех остальных, делает краткое объявление.

«Этот усилок врубили? Порядок. Поехали!»

"Good Golly Miss Molly. We're gonna have a ball..." (Ей-Богу, мисс Молли, повеселимся от души...).

Бит не утихает целых три часа. За считанные минуты влага начинает струиться по стенам и методично капать с потолка на пульсирующие тела нескольких сот танцующих. Вскоре вода уже не капает, а буквально стекает. К полуночи в погребе царит страшный смрад. Поздно ночью изнуренная толпа выбирается наверх по узкой лестнице. Ребята стаскивают с себя промокшие рубашки и выжимают их тут же, на узенькой улочке с разбросанными повсюду грудами гнилых овощей и фруктов. Затем они отправляются в долгий путь домой на окраины.

Ливерпульские дети - особая порода. Они быстро взрослеют среди одноообразных рядов мрачных серых зданий, выстроенных еще в прошлом веке. Тинейджеры конца пятидесятых провели почти все свои детские годы, играя среди развалин разрушенных бомбами зданий (раны войны к тому времени еще не успели зарубцеваться), пока их отцы бродили по причалам когда-то богатого и шумного морского порта в надежде подыскать хоть какую-то работу. Для завсегдатаев «Пещеры» (их называли «пещерными жителями») бит-музыка была одним из немногих доступных развлечений.

Изрядную долю закоренелых тедди-боев середины пятидесятых годов составляли выходцы из ирландских рабочих семей. Их вотчиной были клубы, обслуживающие район доков, - маленькие кабачки и пивнушки для моряков, где стояли джук-боксы, игравшие американские пластинки. Тедди-бои видели в рок-н-ролле еще одно средство протеста против суровых условностей пролетарского образа жизни своих родителей. Пьянки, драки и танцы под громкую музыку Билли Холли в городских клубах и пригородных танцзалах стали основным занятем гризеров. Это занятие поглощало все их внимание. Все без остатка. Родители, принадлежащие к среднему классу, наказывали своим детям держаться подальше от гризеров, но детишек было не так просто удержать. И все же рок-н-ролл Ливерпуля, как, впрочем, и Америки, в те годы был почти исключительно достоянием молодежи из рабочих семей.

В очередях, что выстраивались у зала «Бруклин Фокс» в 1964 году, преобладали хулиганского вида парни с жирными, зализанными назад волосами. На них были тенниски (в рукава которых были аккуратно засунуты пачки сигарет), закатанные голубые джинсы и белые носки. Они валом валили на шоу Алана Фрида, первого импрессарио рок-н-ролла. В очередях было очень мало детей из богатых поместий, а те немногие, что там находились, предпочитали помалкивать о своем происхождении.

Бурные сцены, разыгрывавшиеся в «Бруклин Фокс» и в «Манхеттен Парамаунт», не оставляли никаких сомнений в том, что рок-н-ролл завоевал Америку. Однако вскоре его форма была узурпирована телепродюсерами: они подвергли рок-н-ролл санитарной обработке, смягчили и разбавили его, сведя до уровня слезливых романсов, столь милых сердцу филадельфийских тинейджеров. Суть рока оказалась выхолощенной. Его завернули в полиэтилен и отдали на откуп телевидению, этому «великому нивелировщику».

Но так было только в Америке. А в Англии пока еще не нашлось ни одного продюсера, которому приглянулась бы идея рок-н-ролльного шоу. Вследствие этого рок оставался локальным и сырым, каким он и возник. Когда эра тедди-боев прошла, рок-н-ролл начал разбивать классовые барьеры. Особенно заметно это в Ливерпуле, первом городе Англии, куда он проник. В 1959 году в центре Ливерпуля было уже более десяти бит-клубов, а на окраинах расплодилось множество танцзалов, пороги которых обивало бесчисленное количество рок-н-ролльных групп, согласных играть за мизерную плату. Спрос на эту музыку настолько вырос, что «Пещера» перестала принимать у себя джазменов и переключилась на бит-группы. Одной из первых таких групп были «Серебряные жуки».

Пэт Делани, здоровенный ирландец почти двухметрового роста с щетинистой бородкой, устроился вышибалой в «Пещеру» как раз в тот переходный период, когда бит уже проник в этот клуб, но джаз еще не сдавал своих позиций: днем здесь играли бит-группы, а по вечерам только джазмены.

«Этот парень вышел из-за угла и свернул на Мэтью-стрит, - вспоминает Пэт. - На нем была черная кожа и джинсы. Он явно направлялся к «Пещере». Ну, быть беде, - подумал я».

Здоровенная ручища Пэта преградила путь Джорджу Харрисону.

«В кожанках мы сюда не пускаем, сынок. Ты уж извини».

«Но я здесь играю, я в группе».

Трое девчонок бросились выручать Джорджа. Пэт нехотя поднял руку и пропустил парня в коже.

Спустя несколько месцев джаз был окончательно выжит из «Пещеры», и погребок стал привлекать новых посетителей. Новая публика «Пещеры» считала себя особым племенем таинственных ночных людей. Странно, что она никогда не называла себя андерграундом, подпольем. На самом деле это была обыкновенная провинциальная молодежь, жаждавшая позлить своих родителей, которые в свою очередь ника не могли взять в толк, что именно каждый вечер тянет их отпрысков в этот темный и сырой подвал, откуда они возвращаются насквозь мокрые от пота и с болью в ушах.

Тяга к новой музыке стала привлекать в клубы самые широкие слои ливерпульской молодежи - от совсем юных школьников до молодых поэтов и художников, для которых излюбленным местом встречи был «Крэк» - знаменитый ливерпульский паб, завсегдатаем которого являлся Джон Леннон, когда учился в гуманитарном колледже.

Шаг за шагом у посетителей бит-клуба вырабатывалось групповое сознание, которое выходило за пределы того факта, что они ценят одну и ту же музыку. Музыканты были близки друг к другу, но еще более важным было то, что публика и музыканты были друзьями. Через пять лет аналогичному «синдрому близости» предстояло появиться в Сан-Франциско. Как и в Ливерпуле, группы имели здесь благоприятные возможности вырабатывать свой характерный музыкальный стиль: до студии звукозаписи было далеко, и звукозаписывающие компании не могли протянуть к ним свои щупальца. Но в Сан-Франциско дух товарищества просуществовал всего одно лето, быстро вытесненный духом глубокого делячества, наркоманией и преступностью. В Ливерпуле же дух товарищества продержался четыре года. Он испарился лишь тогда, когда один-единственный антрепренер вывез сливки местной музыки в Лондон. Осталось только естественное «почитание героев», потому что многие вывезенные музыканты были школьными товарищами своих зрителей. Почитание отнюдь не равнозначно идолопоклонничеству. Возможно, последним и грешили некоторые ливерпульские девушки, но большая часть ливерпульцев просто радовалась тому, что их товарищи сравнялись с американскими героями, Элвисом Пресли и Литтл Ричардом, а некоторые даже превзошли американцев.

Никто никогда и не думал прославлять Ливерпуль как столицу новой музыки, как это делали, например, жители Сан-Франциско со своим городом несколько лет спустя. Ливерпуль был слишком неприглядным городом, чтобы позволить себе какие-либо претензии. Он лишен той парадной амуниции, которой может похвастаться Сан-Франциско. Ливерпульским битом заправляли владельцы городских клубов - такие, как Алан Вильямс. Именно он устроил битлам прослушивание, которое проводил антрепренер из Лондона Ларри Парнс, менеджер тогдашних звезд английской поп-музыки Томми Стила и Билли Фьюри. Парнс не пришел в особый восторг, прослушав Битлз. Они показались ему средненькой группой, и самое большее, что он смог им предложить, - это турне по Шотландии, да и то в качестве аккомпанирующей группы для одного из своих подопечных.

Прослушивания проходили в крошечных мрачных помещениях, напоминавших тюремные камеры. Обстановка была примерно такой: десять-двенадцать девиц, одетых по последней моде; на их лицах то же самое модное тогда выражение, а именно выражение скуки. Они сидят, жуя чипсы и поглядывая на дверь: не идут ли парни? Если парни идут, девицы делают все, чтобы скрыть свою радость. Они нарочно игнорируют группу ребят, которые забились в угол и нервно курят, делая преувеличенно длинные затяжки. Неизменное присутствие дюжего молодца, исполняющего роль вышибалы, еще больше усиливает напряженность атмосферы.

Такие места не слишком привлекательны, большинство из них вызывают просто отвращение. Двери держат запертыми. Как правило, они имеют глазок и сигнальное устройство - чтобы поднять тревогу в случае вторжения банды рокеров. Рокеры любят кожу, жирную мазь для волос и серебряные пряжки на ремнях, последние служат им скорее как потенциальное оружие, чем для поддержания штанов. Агрессивный вид рокеров приводит некоторых девиц в экстаз. Но исполнители получают за работу гроши, а опыт приобретается неблагодарным тяжким трудом. Нужен новый воздух, пусть он будет даже еще зловоннее.

И вот Алену Вильямсу приходит в голову мысль отправить Бтилз в Гамбург. Это решение имело неожиданные и далеко идущие последствия.

По сравнению с Гамбургом Тихуана всего лишь детский манеж. Битлы, которых в то время было пятеро, прошли суровую школу жизни в бедных кварталах Ливерпуля, но несмотря на это они поначалу были шокированы атмосферой Репербана и всей гамбургской клубной жизни. Они никак не ожидали, что им придется спать в каком-то низком погребе, готовиться к выходу на сцену в мужском туалете и выступать по восемь часов в день, точнее, в ночь все семь дней недели. Судьба бросила им вызов, и они приняли его.

Сейчас, когда мы смотрим в прошлое, нам кажется бесспорным, что им тогда здорово повезло, но в то время это было еще далеко не так ясно. Поставленные перед необходимостью играть по восемь часов подряд для незнакомой публики, Битлз были вынуждены значительно расширить свой репертуар в дополнение к той дюжине-другой песен, которых им хватало в Ливерпуле. Но еще важнее было другое: они обучились искусству выступления перед публикой.

Немцев-завсегдатаев гамбургских клубов не удовлетворяла просто игра. Они требовали, чтобы группа «делала шоу» (на их жаргоне - «мак-шоу»). Это была далеко не самая изысканная публика. Они ревели и хлопали в ладони, когда Джон Леннон орал на них или угощал со сцены отборной бранью. Естественно, немцы проникались к ним все большим доверием.

«Мы презирали владельцев клубов и делали все, чтобы им навредить, - рассказывает Джон Леннон. - Для этого мы прыгали по сцене как очумелые, пока не продавливали ее. Пол, бывало, пел "What'd I Say" полтора часа кряду. А эти гангстеры вваливались, как мафиози... Этими клубами там заправляют гангстеры. Так вот, эти гангстеры посылали нам на сцену ящик шампанского... знаете, это вшивое немецкое шампанское, подделка... и мы должны были все это выпить, хотя для нас это была гибель. Они орали: «Пейте, а потом делайте "What'd I Say"!» Мы должны были делать для них шоу в любой час ночи. Если они являлись в пять утра, а мы уже играли семь часов, они притаскивали ящик шампанского и требовали от нас игры. Бывало, я так упивался, что валялся на полу за роялем, пока остальные играли. Иногда я выходил на шоу в трусах, в «Стар-клубе» однажды вышел с сиденьем от унитаза вокруг шеи.»

Неудивительно, что Гамбург воспитал в них выносливость. Это очень пригодилось битлам впоследствии, когда им пришлось совершать турне по Америке, Европе и по всему земному шару в течение одного года. Но дешевое шампанское было не единственным ститмулирующим средством, которое помогло им выдержать. Сначала они принимали только таблетки для похудения, чтобы дольше не спать, затем перешли к «черным бомбардировщикам», «пурпурным сердцам» и другим стимуляторам. По иронии судьбы, прошло еще три года, прежде чем они узнали вкус марихуаны: это случилось в 1964 году, когда Боб Дилан предложил битлам первый «джойнт» (сигарету с марихуаной). Но сопротивление наркотикам, которое могло быть очень сильным у ребят из провинции, было сломлено еще в Гамбурге. Уже тогда было очевидно желание Битлз экспериментировать со всем новым, что им предлагали. Целое поколение переняло у Битлз эту бихевиористскую (поведенческую) модель.

Интенсивность работы на сцене отразилась и на внеклубной жизни Битлз. Они вели себя вызывающе дерзко, как люди, которым нечего терять. Леннон с наслаждением вспоминает, как одним воскресным утром гамбургская «клубляндия» приветствовала случайно ли забредших туда монахинь таким зрелищем: пятеро битлов стояли на улице у своего клуба и без всякого стеснения справляли нужду. Леннон утверждает, что это был не самый вопиющий инцидент из их гамбургской жизни. Пятеро гордых ливерпульцев в черной коже и с волосами, густо намазанными бриолином, не беспокоились ни о чем. Их занимало одно - музыка, и они выдавали ее с такой энергией, какую мир уже больше не увидит в последующие годы.

Незадолго до рождественских праздников 1960 года Битлз, усталые и вконец измученные, вернулись в Ливерпуль. Им удалось получить заказ на игру в «Ливерпульской ратуше» - огромном танцзале в пригороде Ливерпуля. И в тот вечер пораженная публика оказалась свидетельницей настоящего взрыва. Ливерпульские тинейджеры раскрыли рты от удивления. Они не могли поверить, что перед ними та самая, в общем-то заурядная группа, которую они раньше слышали в «Пещере». Прогресс был поразительный. В то время ребятишки были захвачены красивыми балладами Клиффа Ричарда, но теперь, услышав мощный бит этих гризеров, которые прыгали по сцене в своей коже, они пришли в неописуемый экстаз и навсегда забыли о балладах.

Весной следующего года пятеро битлов снова приехали в Гамбург, чтобы выступить, - на сей раз в другом клубе.

«В этот раз они были еще более буйными,» - говорит Астрид Кемп, их приятельница. Она и Клаус Вурман, тоже их гамбургский друг, были первыми авангардистами, которые заинтересовались битлами.

«Меня не удивило, что они стали звездами международного масштаба, потому что это были большие и оригинальные таланты, - говорит Астрид с сильно «оливерпуленным» английским произношением. - Я думаю, самое ценное, что я им передала, это свою дружбу. А то, что люди болтают об их прическах - будто это я их придумала - все это чепуха. Такие прически были у многих немецких парней. Стюарт давно ходил с такой прической, а потом остальные скопировали ее у него.» (Стюарт Сатклифф был тем битлом, который остался жить в Германии и через год умер от кровоизлияния в мозг.)

«Я не виню их за распад, - продолжает Астрид. - Они не боги и не строят из себя богов. И если у них возникли финансовые проблемы, то где как не в суде их решить? Меня не удивило, что они распались. В конце концов, каждый из них самобытен, и трудно играть вместе столько времени. Я не видела Джона и Пола целых семь лет; если бы я сейчас встретила Джона, то не знала бы, что ему сказать. Он прошел через столько изменений за эти годы. Джорджа я видела два года назад. Мне кажется, сейчас он самый талантливый. Он моложе остальных, и его творческое развитие шло дальше, чем у других. Что касается нынешнего Гамбурга, то сейчас это скучный город. От былого оживления остались одни приятные воспоминания. Здесь нет ничего, кроме скучных дискотек».
Битлы не боги, Астрид права. Это были простые парни, провинциальные и наивные, и трем из них вскоре предстояло свернуть с обычного пути, расставшись с нормальным процессом взросления. Как и всем смертным, им были не чужды такие качества, как зависть и подлость. Эти стороны их характера раскрылись в следующем году, когда они сговорились против своего ударника Питера Беста и убедили недавно нанятого менеджера прогнать его. Пит Бест был самым популярным битлом. Девчонки из «Пещеры» обожали его угрюмый, джеймс-диновский вид. Они даже ночевали в саду его дома. Остальные битлы завидовали Питу; из-за его популярности они чувствовали себя неуверенно.

Битлы мечтали о том, чтобы уехать из Ливерпуля. Особенно стремился к этому Джон. Через много лет он скажет Алену Клейну: «Для этого я сделал бы что угодно». Пэт Делани изображает Джона Леннона, каким он знал его в Ливерпуле, «острым как бритва и полным амбиций». Он еще не бросил хулиганских замашек, когда Брайан Эпстайн облачил его в приличный костюм, и однажды заехал по морде своему старому приятелю Бобу Вулеру, диск-жокею из «Пещеры», за то, что тот обозвал его гомосексуалистом.
Джордж тогда еще не был честолюбив, несмотря на то, что находился под сильным влиянием Джона. Ему была чужда и жажда денег, которая впоследствии стала направлять многие его поступки. Некоторые деятели ABKCO считают решение Джорджа устроить бангладешский благотворительный концерт удивительной переменой в нем.

Пэт Делани вспоминает, как однажды Джордж пришел к «Пещере» и заметил одну из тех девиц, что постоянно торчали у входа.

«Ты идешь?» - спросил он.

«Попозже», - ответила она.

«Он незаметно сунул мне пять шиллингов, - говорит Пэт, - и сказал: «Отдай это ей, только не говори, что это я тебе дал». Он подождал, пока Джордж уйдет, но она догадалсь, что произошло, было море слез».

Спустя несколько дней после этого случая в клубе появился безупречно одетый изысканный джентельмен.

«Он стоял позади и наблюдал за ребятами на сцене, - вспоминает Пэт. - Я чувствовал, что он нервничает, уж слишком не вязалась его холеная фигура с нашей «Пещерой». Я подошел и спросил: «Вам что-нибудь нужно, сэр?». «Нет, благодарю вас, - вежливо ответил он, - я просто наблюдаю».