Что реклама в Одессе развивалась с первых лет существования города.
Однако наибольшее распространение печатной рекламы приходится на 19 век, когда предложение товаров и услуг становилось массовым. Рекламные объявления, газеты, флаера, буклеты, плакаты, а также прейскуранты с каждым годом становились всё ярче и красочнее. Рекламные объявления стали дополнятся рисунками и фотоиллюстрациями.
Понимая, что от умения рекламировать свои товары зависит процветание фирмы предприниматели расклеивали информационные плакаты на улицах города (на стенах домов и круглых тумбах, в закрытых помещениях, например, в залах ожидания, раздавали на улицах, размещали в газетах, журналах, путеводителях. Для оптовых покупателей предлагали бесплатную отправку прейскурантов по почте в любые города.
Фасады некоторых Одесских домов до сих пор сохранили элементы рекламы
Мой город был создан из солнца и пыли, Попутного ветра и волн, что омыли Дворы Молдаванки, где жили евреи, Где греки, румыны ругались и пели; Районы Фонтана, Пересыпи, Чумки, Где в общем порыве сдвигали все рюмки Украинца, русского, немца, француза... За общим столом наедались от пуза Украинским салом и русскою водкой, Форшмаком еврейским, французской селёдкой... И общие праздники, общие беды, И каждый там знал, как дела у соседа: Кто празднует свадьбу, кто ноет от раны, И кто виноват, что воды нету в кране... Мой город... Моя недопетая песня... Там все уживались, и было не тесно За общим столом или в общей квартире. Всё по-соседски: то в крике, то в мире, Где общее счастье и общее горе; А главное: МОРЕ! Одесское море! Нас делят на нации лишь паразиты! У нас одна нация: мы Одесситы!
Никогда не сдавался. В день смерти Сталина пошёл кататься на лыжах на глазах у всего дома. Мама бежала за ним по лестнице с криком: ”Что ты делаешь? Ты нас погубишь”. Он повернулся к ней в ярком свитере и с лыжами на плечах: ”Я его ненавижу, ненавидел и буду ненавидеть”. Я слышал, как захлопнулась дверь нашего подъезда. Он вышел во двор. А мама осталась на лестнице со мной на ступеньках и громко зарыдала.
Его осуждали, что он одевался как денди. Называли космополитом. Обвинили во всех грехах. В отличии от многих он не вступал в партию. Не выступал с осуждением своих коллег. Его не печатали. Клали фильмы, сделанные по его сценариям на полку. Закрывали спектакли. Мы сдавали вещи в ломбард. А у него был вид денди. Я встретил его гроб во Внуково на складе. Был грузовик. И представитель литфонда Арид Давыдыч. Нам долго не выдавали гроб какие-то дядьки со склада. Потом выехал грузовик с гробом, в кузове сидел начальник прямо на цинковой крышке гроба. Арид Давыдыч сел в кабину, а я в кузов. С отцом. И мы поехали в морг. Дорога была длинной. Я положил руку на цинковый лист и не отнимал ее до Склифосовского морга. Думаю, за эти два часа езды что-то в меня переселилось от отца. На следующий день были похороны в доме литераторов. Зал ресторана декорировался в похоронный зал, поставили гроб, менялись караульные. Был и Моисей, парикмахер, который стриг всех писателей в подвале под рестораном, обожавший моего отца. В день, когда я родился, он стриг моего отца и произнёс: - Володя, у вас родился сын, и как вы его назвали? Наступила пауза. - Иваном. Моисей перестал щёлкать ножницами и сказал: - Редкое еврейское имя.
В первый раз Моисей стриг меня в месяц от роду, дома. И сказал, что никогда не стриг человека, которому месяц. И навсегда оставил маленькую машинку, которой меня стриг. Теперь он стоял маленький, с головой блестящей, как шар, в чёрном костюме и белоснежной рубашке. Он стоял и плакал. Я вышел на улицу. Была масса людей. У какой-то женщины я увидел огромный букет ромашек. Была страшная жара. И вдруг я услышал сзади тихий голос, почти шёпот, я решил, что это от жары мне что-то чудится. Но обернувшись, увидел за собой Утёсова, который стоял и пел: - Одесские лиманы, цветущие каштаны… Он обнял меня и тихо на ухо пропел дальше: - Ты одессит Мишка, а это значит, что не страшны тебе ни горе, ни беда… Так я живу с тех пор с тихим голосом Утёсова, напевавшим мне на ухо: - Моряк не плачет и не теряет бодрость духа никогда. Мой отец был настоящим человеком» К этим словам мало что можно добавить…
Закончу признанием. Это он, Дыховичный, в те грозные годы напомнил всем, что Одесса была, есть и будет. Это он, Дыховичный, напомнил одесситам, что они ОДЕССИТЫ. Это он, Дыховичный, напомнил морякам о морской чести и морских традициях. Это он, Дыховичный, напомнил Утесову, что тот всё-таки одессит, тем самым выдав ему может быть самый главный одесский карт-бланш на всю жизнь.
Напомнил ненавязчиво, без какого-либо менторства, глубоко и символично.
Дыховичный многих повернул лицом к Одессе. Это уже после «Мишки-одессита» Утесов пел и «У Черного моря», и «Одесский порт», и «Ах, Одесса, моя ненаглядная»… Все это было уже потом… Умер Владимир Абрамович Дыховичный внезапно, 24 июня 1963 г., в Ростове-на-Дону (здесь он вместе с М. Слободским работал над мюзик-холлом «Москва-Венера, далее везде…»). Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище. Как сориентировал нас Иван Владимирович Дыховичный: «Это сразу же после площадки – первая аллея налево». Мы со своей стороны несколько уточним: «Новодевичье кладбище, участок 8, ряд 30, линия 7».
У кого есть такая возможность, будучи в Москве, поклонитесь праху этого человека. Задумайтесь, что и как он сделал для Одессы.
Из книги М. Пойзнера "Одесские песни с биографиями"