Любимые стихи

2Just W:

Сильное стихотворение!

2 Double Fantasy:

фильм РОК-МОНОЛОГ (2007):
http://doskado.ucoz.ru/blog/2013-02-15-9344

радио Юрия МОРОЗОВА:
http://radiomorozov.com/Radio/Home.html

2Just W:

>2 Double Fantasy:
>
> фильм РОК-МОНОЛОГ (2007):
> http://doskado.ucoz.ru/blog/2013-02-15-9344
>
> радио Юрия МОРОЗОВА:
> http://radiomorozov.com/Radio/Home.html

Спасибо!

СТРАСТНАЯ НЕДЕЛЯ

Когда бы Он пошевелил перстом
Для своего телесного спасенья,
Остался б магом, но не стал Христом
И не объял бы тайну Воскресенья.

О фокусе мечтал Искариот,
О магии публичного показа,
Доступных для желудка и для глаза
Чудес увеселяющих народ.

Гвоздями он прибил сей рабский путь
К Его запястьям над землёй простёртым!
Но маг Исус предстал Иуде мёртвым,
А Бог воскрес и в этом Тайны суть.

И в этом суть иудина греха,
Взыскующего магии от Бога
И доказательств, коих всюду много,
Что есть над нами тайные верха!

© Ю. Мориц

Страна неволи

Я попал в страну Неволи. Еду ночью,— всюду лес,
Еду днем,— и сеть деревьев заслоняет глубь небес.
В ограниченном пространстве, меж вершинами и
мной,
Лишь летучие светлянки служат солнцем и луной.
Промелькнут, блеснут, исчезнут,— и опять зеленый
мрак,
И не знаешь, где дорога, где раскрывшийся овраг.
Промелькнут, сверкнут, погаснут,— и на миг в
душе моей
Точно зов, но зов загробный, встанет память
прошлых дней.
И тогда в узорах веток ясно вижу пред собой
Письмена немых проклятий, мне нашептанных
Судьбой.
О безбрежность, неизбежность непонятного пути!
Если каждый шаг — ошибка, кто же мне велел идти?
Разве я своею волей в этом сказочном лесу?
Разве я не задыхаюсь, если в сердце грех несу?
Разве мне не страшно биться между спутанных
ветвей?
Враг? Откликнись! Нет ответа, нет луча душе моей.
И своим же восклицаньем я испуган в горький миг,—
Если кто мне отзовется, это будет мой двойник.
А во тьме так страшно встретить очерк бледного
лица.
Я попал в страну Неволи...
Нет конца.

Константин Бальмонт

Сегодня - День Пушкина!

Родители рыдают в Интернете,
Что Пушкин устарел, учитель строг
И требует, чтоб выучили дети
Стихи, где восемь устаревших строк.
"Очей очарованье" устарело,
Зимы угрозы – устаревший слог,
Вся эта дряхлость лезет озверело
Из Пушкина – и сносит потолок!

А детям не способны их родители
Очей очарованье объяснить,
Словцо "багрец" (хотите, не хотите ли!..)
Не вдето в память, как в иголку нить.
Кому нужны такие муки ада,
Зачем учить такое барахло?..
Детей болванить Пушкиным не надо,
Его тысячелетье истекло!

И в ужасе от "вещего Олега",
Где "вещий" – от вестей, не от вещей,
Родительская требует телега
От Пушкина избавить, он – Кащей!
Какое там "очей очарованье",
Когда забыты смыслы этих слов,
И новое теперь образованье,
А пушкинская "Осень" – для козлов!..
II
Очей очарованье – дважды "оч"
В начале слов, и это – смыслозвуки,
И очень Пушкин!.. Ваши сын и дочь
Теперь не будут с Пушкиным в разлуке,

Он даст билет им вечный, проездной –
Туда, где очи не равны глазам с ресницами,
И ставку очную нельзя назвать глазной,
И очевидцы не зовутся глазовидцами.

Очнись, родитель возмущённый, твой словарь –
Не очень Пушкин!.. Это в детях поправимо,
Когда целует Пушкин их букварь
И шлёт подарки, пролетая мимо.

Подарки Пушкина, который нас любил,
И целовал, и никогда не бросит!..
Теперь успешный, правильный дебил
Детей от Пушкина избавить срочно просит.
III
Очей очарованье – наш пароль,
Гражданство речи, Пушкин – наш король
И соль земли, природной силы соль!..
Где соль утратит силу – нет природы,
Которая – не роль и не гастроль.

Поэтому так пресны переводы
Произведений Пушкина!.. Изволь
Перевести крупицу этой соли, –
Себе натрёшь ты мастерства мозоли,
Прихлопнув насмерть эту соль, как моль!

А мы – солёные, и в нас растворена
Крупица Пушкина, с младенческого сна,
Когда отец и мать читают сказки,
Отнюдь не пресные!.. И соль земли, она,
Даёт нам речь в голосовые связки, –

Так русской речи пушкинская соль
Купает нас в младенческой нирване.
И в самый худший день, в кровавой бане, –
Кто с нами?.. С нами Пушкин – наш король,
И наш пароль – очей очарованье!..

© Юнна Мориц

Не уступай, ты будешь обречён, -
Как только бандам сделаешь уступки,
Они тебя объявят палачом,
Воткнув под винт кровавой мясорубки.

Твою страну задушат, как птенца,
Уступки, продиктованные сворой.
Таков урок в Училище Творца,
Где яд уступок – для расправы скорой.

Училище Творца – оно везде,
В любой среде оно диктует опыт,
Оно – в полёте, в беге и в езде,
И в данный миг оттуда крик и шопот:

Не уступай, ты будешь обречён,
Палач в ответ на все твои уступки,
Смеясь, тебя объявит палачом,
Воткнув под винт кровавой мясорубки.

Уступки – чистой прелести среда,
Любви и дружбы нету без которой!..
Но ни за что, нигде и никогда –
Уступки, продиктованные сворой!


(с) Юнна Мориц

Т Е Р П И, Ш Е К С П И Р
"Я смерти жду, мне видеть невтерпёж…"
Терпи, Шекспир, кошмары те и эти,
Пылай шекспиртом, а когда умрёшь,
Ещё поспорят – был ли ты на свете?

"Я смерти жду, мне видеть невтерпёж…"
Терпи, Шекспир, – нам тоже невтерпёжку,
То расстреляют ложью, то под нож –
Теперь народы чистят, как картошку!

Но кой-кого терзает – с кем ты спишь?..
Кого в сонетах называешь другом –
Мужчину, женщину?.. Твоих секретов мышь
Постель шекспирит к содрогательным услугам.

Здесь пришекспирились к такому рубежу,
Что беспилотник всех шекспирит в крошку.
Я знаю, с кем ты спишь, но не скажу, –
Терпи, Шекспир, – нам тоже невтерпёжку.

© Юнна Мориц

ВНИМАТЕЛЬНОЕ ОТНОШЕНИЕ
К ВЗЯТОЧНИКАМ

Неужели и о взятках писать поэтам!
Дорогие, нам некогда. Нельзя так.
Вы, которые взяточники,
хотя бы поэтому,
не надо, не берите взяток.
Я, выколачивающий из строчек штаны, —
конечно, как начинающий, не очень часто,
я — еще и российский гражданин,
беззаветно чтущий и чиновника и участок.
Прихожу и выплакиваю все мои просьбы,
приникши щекою к светлому кителю.
Думает чиновник: «Эх, удалось бы!
Этак на двести птичку вытелю».
Сколько раз под сень чинов ник,
приносил обиды им.
«Эх, удалось бы, — думает чиновник, —
этак на триста бабочку выдоим».
Я знаю, надо и двести и триста вам —
возьмут, все равно, не те, так эти;
и руганью ни одного не обижу пристава:
может быть, у пристава дети.
Но лишний труд — доить поодиночно,
вы и так ведете в работе года.
Вот что я выдумал для вас нарочно —
Господа!
Взломайте шкапы, сундуки и ларчики,
берите деньги и драгоценности мамашины,
чтоб последний мальчонка в потненьком кулачике
зажал сбереженный рубль бумажный.
Костюмы соберите. Чтоб не было рваных.
Мамаша! Вытряхивайтесь из шубы беличьей!
У старых брюк обшарьте карманы —
в карманах копеек на сорок мелочи.
Все это узлами уложим и свяжем,
а сами, без денег и платья,
придем, поклонимся и скажем:
Нате!
Что нам деньги, транжирам и мотам!
Мы даже не знаем, куда нам деть их.
Берите, милые, берите, чего там!
Вы наши отцы, а мы ваши дети.
От холода не попадая зубом на́ зуб,
станем голые под голые небеса.
Берите, милые! Но только сразу,
Чтоб об этом больше никогда не писать.

(с) В.Маяковский

РЕБЕНКУ

О грезах юности томим воспоминаньем,
С отрадой тайною и тайным содроганьем,
Прекрасное дитя, я на тебя смотрю...
О, если б знало ты, как я тебя люблю!
Как милы мне твои улыбки молодые,
И быстрые глаза, и кудри золотые,
И звонкий голосок!— Не правда ль, говорят,
Ты на нее похож?— Увы! года летят;
Страдания ее до срока изменили,
Но верные мечты тот образ сохранили
В груди моей; тот взор, исполненный огня,
Всегда со мной. А ты, ты любишь ли меня?
Не скучны ли тебе непрошеные ласки?
Не слишком часто ль я твои целую глазки?
Слеза моя ланит твоих не обожгла ль?
Смотри ж, не говори ни про мою печаль,
Ни вовсе обо мне... К чему? Ее, быть может,
Ребяческий рассказ рассердит иль встревожит...

Но мне ты всё поверь. Когда в вечерний час,
Пред образом с тобой заботливо склонясь,
Молитву детскую она тебе шептала,
И в знаменье креста персты твои сжимала,
И все знакомые родные имена
Ты повторял за ней,— скажи, тебя она
Ни за кого еще молиться не учила?
Бледнея, может быть, она произносила
Название, теперь забытое тобой...
Не вспоминай его... Что имя?— звук пустой!
Дай бог, чтоб для тебя оно осталось тайной.
Но если как-нибудь, когда-нибудь, случайно
Узнаешь ты его — ребяческие дни
Ты вспомни, и его, дитя, не прокляни!

(c)Лермонтов

Меч

С насмешкой над моей гордынею бесплодной
Мне некто предсказал, державший меч в руке:
Ничтожество с душой пустою и холодной,
Ты будешь прошлое оплакивать в тоске.
В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,
Стать сильным, как они, тебе не суждено;
На жизнь, её скорбей и счастья не изведав,
Ты будешь, как больной, смотреть через окно.
И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют,
И скука въестся в плоть, желания губя,
И в черепе твоем мечты окостенеют,
И ужас из зеркал посмотрит на тебя.
Себя преодолеть! Когда б ты мог! Но, ленью
Расслаблен, стариком ты станешь с юных лет;
Чужое и своё, двойное утомленье
Нальёт свинцом твой мозг и размягчит скелет.
Заплещет вещее и блещущее знамя, -
О, если бы оно и над тобой взвилось! -
Увы! Ты истощишь свой дух над письменами,
Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось.
Ты будешь одинок! - в оцепененье дрёмы
Прикован будет твой потусторонний взгляд
К минувшей юности, - и радостные громы
Далёко в стороне победно прогремят!

Эмиль Верхарн

ЭТО ОСЕНЬ, МОЙ ДРУГ

Запах пены морской и горящей листвы,
И цыганские взоры ворон привокзальных.
Это осень, мой друг! Это волны молвы
О вещах шерстяных и простудах банальных.

Кто зубами стучит в облаках октября,
Кастаньетами клацает у колоколен?
Это осень, мой друг! Это клюв журавля,
Это звук сотрясаемых в яблоке зерен.

Лишь бульварный фонарь в это время цветущ,
На чугунных ветвях темноту освещая.
Это осень, мой друг! Это свежая чушь
Расползается, тщательно дни сокращая.

Скоро все, что способно, покроется льдом,
Синей толщей классической твердой обложки.
Это осень, мой друг! Это мысли от том,
Как кормить стариков и младенцев из ложки,

Как дрожать одному надо всеми людьми,
Словно ивовый лист, или кто его знает ...
Это осень, мой друг! Это слезы любви
Ко всему, что без этой любви умирает.

Юнна Мориц

ТЕБЯ ХОТЬ ТАМ ЛЮБЯТ?

тебя хоть там любят? скажи мне не мучай.
тебя хоть там любят? запомни, послушай -
на всякий пожарный, на экстренный случай,
чтоб не было трудно : я вытрясла душу.

чтоб больше не думать и больше не помнить,
чтоб снова тревогой тебя не изранить.
я вытрясла душу в унынии комнат.

- о господи,дай мне короткую память!

тебя хоть там любят? лелеют? целуют?
тебя обнимают? ты счастлив? ты весел?
нет, нет, не печалюсь. нет, нет, не тоскую:
я вытрясла душу в унынии кресел.

не холодно хоть? не грустишь? не измучен?
зима говорят, будет нынче суровой.
на всякий пожарный, на экстренный случай -
я вытрясла душу в унынии слова.

чтоб больше не выглядеть слабой и скучной.
но помни: родных не бросают. не губят.
ну что же молчишь ты? скажи мне, не мучай –

тебя хоть там любят?
тебя хоть там любят?..

(Ах Астахова)

Что-то вспомнилось, на ночь глядя...

Мои читатели

Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.

Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, весёлой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.

И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю,
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.

Николой Гумилёв

Арсений Тарковский

ЗИМА В ЛЕСУ

Свободы нет в природе,
Её соблазн исчез,
Не надо на свободе
Смущать ноябрьский лес.

Застыли в смертном сраме
Над собственной листвой
Осины вверх ногами
И в землю головой.

В рубахе погорельца
Идет Мороз-кащей,
Прищелкивая тельца
Опавших желудей.

А дуб в кафтане рваном
Стоит, на смерть готов,
Как перед Иоанном
Боярин Колычев.

Прощай, великолепье
Багряного плаща!
Кленовое отрепье
Слетело, трепеща,

В кувшине кислорода
Истлело на весу...
Какая там свобода,
Когда зима в лесу.

Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как Богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: "Будь благословенна!" -
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,

И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И – Боже правый! – ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало царь.
На свете все преобразилось, даже
Простые вещи - таз, кувшин, - когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами…
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.

Арсений Тарковский

В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
10 И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.

Александр Пушкин

Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос.
Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег.
И это не комната, где мы сидим, но полюс;
плюс наши следы ведут от него, а не к.

Когда-то я знал на память все краски спектра.
Теперь различаю лишь белый, врача смутив.
Но даже ежели песенка вправду спета,
от нее остается еще мотив.

Я рад бы лечь рядом с тобою, но это – роскошь.
Если я лягу, то – с дерном заподлицо.
И всхлипнет старушка в избушке на курьих ножках
и сварит всмятку себе яйцо.

Раньше, пятно посадив, я мог посыпать щелочь.
Это всегда помогало, как тальк прыщу.
Теперь вокруг тебя волнами ходит сволочь.
Ты носишь светлые платья. И я грущу.

Иосиф Бродский

Иннокентий Анненский

СМЫЧОК И СТРУНЫ

Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Касаться скрипки столько лет
И не узнать при свете струны!

Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых...
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.

"О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та ли, та ли?"
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.

"Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно?.."
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.

Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.

Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.

ДРУЗЬЯМ
Н. И. Петровской

Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел,

Не смейтесь над мёртвым поэтом:
Снесите ему цветок.
На кресте и зимой и летом
Мой фарфоровый бьётся венок.

Цветы на нем побиты.
Образок полинял.
Тяжёлые плиты.
Жду, чтоб их кто-нибудь снял.

Любил только звон колокольный
И закат.
Отчего мне так больно, больно!
Я не виноват.

Пожалеете, придите;
Навстречу венком метнусь.
О, любите меня, полюбите -
Я, быть может, не умер, быть может,
проснусь -
Вернусь!

Андрей Белый
Январь 1907. Париж