![Дилан Томас, безусловно, литературный Феномен 20го века. Поэт, он и в прозе поэт, а переводчикам отдельное и огромное спасибо!]( "Дилан Томас, безусловно, литературный Феномен 20го века. Поэт, он и в прозе поэт, а переводчикам отдельное и огромное спасибо!")
Дилан Томас, безусловно, литературный Феномен 20го века. Поэт, он и в прозе поэт, а переводчикам отдельное и огромное спасибо!
Отрывок, чтобы прочувствовать стиль:
'Начнем с самого начала: представьте себе – весна, безлунная ночь в маленьком городке; беззвездная и черная, строгая, как Библия, тишина улиц, вымощенных камнем; горбатый, торжественный и пугающий лес, медленно, почти незаметно спускающийся к терново-черному тихому, темному, черному, как ворон, полному рыбы, качающему лодки и поплавки морю. Дома стоят слепые, как кроты (впрочем, кроты прекрасно видят этой ночью в вытянутых бархатных глубоких лощинах), или слепые, как капитан Кэт, там, во мраке, меж водокачкой и городскими часами, магазинами похоронных принадлежностей и богадельней, убранной траурными вдовьими повязками. И все жители этого раскачивающегося, плавающего в молчании городка погружены сейчас в сон. Тише, спят дети, фермеры, рыбаки, лавочники и прислуга, сапожник, школьный учитель, почтальон и трактирщик, гробовщик и проститутка, пьяница, портниха, священник, полицейский, морщинистые старухи с перепончатыми ногами и опрятные жены. Юные девицы спят в мягких кроватях или витают в мечтах, где кольца, приданое и подружки невесты, как светлячки, медленно спускаются вниз по ярусам поющего, словно орган, леса. Мальчишки видят во сне неведомые земли и встающие на дыбы ранчо ночи и море Веселого Роджера. И антрацитовые статуи лошадей спят в полях, в хлевах спят коровы, собаки с влажными носами спят во дворах, кошки дремлют на покатой кровле или ловко перескакивают, мелькают над верхушками крыш.
Слышно, как ложится роса и как дышит притихший город. Но только вы видите, как, черный и сгорбившийся, он быстро и медленно засыпает. И только вы можете слышать невидимый звездопад и черное-черное, предрассветное, неуловимое, меняющееся от каждого прикосновения, темное, полное волнений море, на поверхности которого скользят и качаются «Аретуза», «Кроншнеп» и «Жаворонок», «Занзибар», «Рианнон», «Пират», «Большой Баклан» и «Звезда Уэльса».
Внемлите. Это идет по улицам ночь; это похожий на церковный гимн, соленый, медленный, музыкальный ветер на Коронейшн-стрит и Кокл-Роу; это растет трава на Ларегиб-хилл и ложатся на землю росы; это звездопад; это сон птиц в Молочном Лесу.
Слушайте. Ночь как в лихорадке, она – маленькая церковь, торжественно звучащая под детскими чепчиками, над брошечками и в черноте шелкового бомбазина, над шнурками ботинок и под стоячим воротничком с бабочкой; ночь, кашляющая, как козы, наевшиеся мяты; ночь, колеблющаяся от многократного «Аллилуйя»; ночь, плавающая в четырехпенсовом пиве, спокойная, как кость домино; ночь на чердаке Оки Милкмена, похожая на мышь в перчатках; ночь в булочной Дая Брэда, висящая в воздухе, словно черная муха. Этой ночью по Донки-стрит скачет тишина, копыта ее опутаны водорослями, она мчится по морщинам булыжной мостовой, мимо стоящих на окнах горшков с папоротниками, цитат из Библии и безделушек, фисгармонии, благоговейно выскобленных кухонных столов, тщательно выписанных акварелей, фарфоровых собачек, оловянных чайничков для заварки, с розочками.
Это ночь, осликом пробегающая через уютные комнатки детей.
Смотрите. Ночь неслышно, величественно скользит в кронах вишневых деревьев на Коронейшн-стрит, идет через кладбище Бетезды в окружении ветров, в перчатках, застегнутая на все крючки, и собирает росу; валяется у «Объятий морехода».
Проходит время. Слушайте. Проходит время.
Подойдем ближе.
Дилан Томас 'Под сенью молочного леса'.
