Грустные стихи...

Deadmore Oz:
>в одиночку...

Одиночки окно,
Крест решетки недвижим,
Мне теперь все равно,
Я лежу неподвижен.

Я дышу через раз,
Вспоминая былое:
Городок Арзамас
Под замерзшей луною,

Дворняга седая
С поджатым хвостом,
Парча золотая,
Ворота с замком.

Но сон мой прервался
От лязга ключа,
Священник поднялся,
Погасла свеча.

0

Сегодня в праздничной телевизионной программе услышал. Впервые.

В степи, покрытой пылью бренной,
Сидел и плакал человек.
А мимо шёл Творец Вселенной.
Остановившись, он изрек:

«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог. Я все могу.

Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?»
И человек сказал: «Я - русский»,
И Бог заплакал вместе с ним.

Николай Зиновьев.

Ну что тут скажешь?..

Дети уходят в Небо – в крестовый поход детей,
Покинув ладони бабушки и первую в жизни книжку,
И много ужасно важных секретиков и затей
И первое достижение – уменье бежать вприпрыжку.
Им это не пригодится – теперь они могут летать –
Как зонтики одуванчика, но только выше и выше
Их ждет без единой тучки бескрайняя благодать.
Внизу - пожары и грохот, сметенные взрывом крыши.
Дети уходят в небо, оставив свои кресты –
Такие новые, светлые, в цветах, как подарки в праздник…
Веревка небесного колокола к ним тянется с высоты
Невиданною забавой ладошки детские дразнит.
И дети со смехом тянутся к веселой новой игре
Вцепляются и раскачивают небесные эти качели
Все новые подлетают к играющей детворе –
Срезанные осколками при очередном обстреле.
И все сильнее раскачивается огромный медный язык
И скоро о край ударится, рождая волну набата.
Сольются в могучем гуле и женский безумный крик,
И рвущие грудь рыдания, и гаснущий стон солдата.
Катясь все быстрей, как катится, плотину сметя, вода,
Глас потрясенной Совести до спящей Земли домчится.
Даже пророки не ведают, что случится тогда,
А я не знаю тем более, но точно что-то случится.
Ну а пока, свободные от мелких взрослых страстей,
От скотского равнодушия, вранья на желтых страницах,
Дети уходят в небо, в крестовый поход детей.
Зло что-то подозревает – и Злу беспокойно спится.

РЕКВИЕМ ПО MH-17
20 июля 2014, 12:10
Что бы, и кого я ни любил,
Говорю ответственно и хмуро:
Я – один из тех, кто подло сбил
Самолёт, летевший до Лумпура.

Нету у меня страны иной,
И сегодня, как ни горько это,
Я национальности одной
С так умело пущенной ракетой.

Я сейчас на первых полосах
Мировых газет, жесток и страшен,
Я и сам себе внушаю страх
Тем, что я частица слова RUSSIAN.

Я национальности одной
С тем, кто говорит, что «не хотели»,
С тем, кто в небе над чужой страной
Выбирал без сожаленья цели.

Прозвучит кощунственно и зло
Эта запоздалая банальность:
Может, мне с тобой не повезло,
А тебе – со мной, национальность?

Мой народ, который позабыл
И простил себе себяубийство,
Я вчера с тобою вместе сбил
Лайнер в украинском небе чистом.

Да, сегодня я – один их них,
Тех, кто мне противен, гнусен, гадок –
Тех, кто хочет, чтобы у других
Было больше взлётов, чем посадок.

Сбили все, кто весело в facebook
Размещал зловещих орков лица,
Сбили те, кто установку «Бук»
Тайно гнал через свою границу

Сбили те, кто словом вдохновлял,
Кто вооружал скота и хама,
Сбили те, кто мальчика распял
Между КВНом и рекламой.

«Боинг» никуда не долетел,
Но ещё не кончились мученья:
Двести девяносто восемь тел
В Грабово, в плену у ополченья.

Кучки иностранных паспортов,
Тапки, шляпки, детские игрушки,
И проломлен трупом жалкий кров
Безымянной грабовской старушки.

Кто конкретно и откуда сбил,
Следствие, должно быть, установит,
Ну а я останусь тем, кем был –
Русским по рождению и крови.

И пока политиков умы
Не готовы для перезагрузки,
Я за них признаюсь: сбили мы.
Я – виновен, потому, что русский…
(Орлуша)

>Я за них признаюсь: сбили мы.

Да, эти могли.

Мальчик в сарае нашёл пулемёт.
Больше в деревне никто не живёт.

Элинор Ригби.

Ax, посмотри на одиноких.

Элинор Ригби после чужого венчания рис подберет, в грезах живет.
Встанет к окошку, снова нацепит себе на лицо торжество, но для кого?

Сколько одиноких,
откуда все они?
Сколько одиноких,
кому они нужны?

Пастор МакКензи проповедь пишет, которую вряд ли поймут, люди уйдут.
Вот он латает молча носки, он один в беспокойстве ночном, только о ком?

Элинор Ригби в церкви умрет, на погосте ее поместят, не посетят.
Пастор МакКензи имя забудет ее, уходя с похорон. Кто же спасен?
Автор перевода — Маришка Миронова
Страница автора


Оригинал: http://en.lyrsense.com/beatles/eleanor_rigby
Copyright: lyrsense.com ©

2Vergilii:
>Меня печалит вид твой грустный,
>Какой бедою ты тесним?»
>И человек сказал: «Я - русский»,
>И Бог заплакал вместе с ним.
>Николай Зиновьев.
>Ну что тут скажешь?..

Негритята, все-таки несчастней.

2altitudo:
>Негритята, все-таки несчастней.

Ну да, особенно те, которых 10 было.

2orbis:

>2altitudo:
>>Негритята, все-таки несчастней.
>Ну да, особенно те, которых 10 было.

Да уж.

думал тут стихи, а тут какой-то тролльчатник, фу (

СТАРАЯ ЖЕНЩИНА С АВОСЬКОЙ

А вот явленье грусти бесконечной,
хотя,
на первый взгляд,
и беспричинной.
На остановке где-нибудь конечной
старушка из автобуса выходит.
Ах, город,
эти новые дома,
керамика,
стекло
и алюминий!
Какая пестрота и легкость линий
в меняющихся контурах его,
какая гамма цветосочетаний!
Здесь для примера я бы показал
Центральный, скажем, аэровокзал
или Дворец
для бракосочетаний,
куда подъехал свадебный кортеж
с девчонкою в одежде подвенечной...

Но вот картина грусти бесконечной,
когда старушка площадь переходит.

Ах, город,
всё куда-то он спешит,
торопится на ярмарки,
на рынки,
на свадьбы,
на рожденья,
на поминки,
проглатывая прессу на ходу,
прижав к себе попутные покупки,
нет-нет еще косясь на мини-юбки,
как бы стыдясь,
что снова уличен
в приверженности к моде быстротечной...

Но вот картина грусти бесконечной,
и я едва не плачу в этот миг,
когда старушка площадь переходит,
в скрещенье всех событий мировых
шагает по дорожке пешеходной,
неся свою порожнюю авоську,
где, словно одинокий звук минорный
и словно бы воробушек озябший,
один лежит на донышке
лимон.


© Юрий Левитанский.
Из книги «Кинематограф»

Тебя, мой друг, совсем затуркали
Майдан, и Крым, и дым Донбасса,
Валютный курс, китайцы с турками
И человеческая масса.

Когда идешь на марше с прочими,
Держась за транспарант, – едва ли
Твой взор не выдаст озабоченный,
Как тут тебя замордовали.

О да! Тебя ввергают в бешенство,
Злят до кусанья заусенцев
И лица хэкающих беженцев
И простецы из ополченцев.

Иное дело – стать английская,
Французский стиль, клозет немецкий
Или баута флорентийская
Взамен байды замоскворецкой!

Взамен всей этой Рощи Марьиной
И византийского замеса,
Сермяжьей правды, репы пареной,
Авося, кваса и бельмеса!

И как мириться здесь с хроническим
Авралом, с духом своенравным,
И с алфавитом кириллическим,
И с пафосом самодержавным?

Стоишь такой – с глазами-щёлками,
С протестной вывеской на вые,
Пока тебя фотограф щёлкает
Сквозь вьюги росчерки кривые.

Ты и получишь – снимков дюжину…
Смеркается. Сейчас накатит.
Ведь непонятный люд жемчужину
Нашёл и, покупая, платит!

© Олеся НИКОЛАЕВА

Скоро вечер, нашей встречи нет.
Скоро ночь, на небе лунный путь.
А наутро получу ответ -
Что того, что было, не вернуть...

И останутся на память о Весне
Блеск красивых глаз, движенье губ
Обнимать тебя я буду лишь во сне,
Это всё за то,что был я груб.

Позвоню опять, но телефон
Затаится, отзовутся лишь гудки.
Буду я сидеть как фараон,
Будут слезы литься от тоски.


Скоро вечер, нашей встречи
нет.


"Скоро вечер"

Самый бешеный грустный стих 20 века
...бешеная Марина...

Тоска по родине

* * *
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно —
Где — совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что — мой,
Как госпиталь или казарма.

Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной — непременно —

В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться — мне едино.

Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично, на каком
Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен...)
Двадцатого столетья — он,
А я — до всякого столетья!

Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне все — равны, мне всё — равно;
И, может быть, всего равнее —

Роднее бывшее — всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты — как рукой сняло:
Душа, родившаяся — где-то.

Так край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей — поперек!
Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё — равно, и всё — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина ...

1934

Ф. ТЮТЧЕВ
Ты, мерящий меня по дням,
Со мною, жаркой и бездомной,
По распалённым площадям —
Шатался — под луной огромной?

И в зачумлённом кабаке,
Под визг неистового вальса,
Ломал ли в пьяном кулаке
Мои пронзительные пальцы?

Каким я голосом во сне
Шепчу — слыхал? — О, дым и пепел! —
Что можешь знать ты обо мне,
Раз ты со мной не спал и не́ пил?

© М.Цв.

Петро слушается сатану

Приходит сатана к Петро,
Пётр сразу лебезить:
"Я вас приветствую, Патрон,
Чё будете вы пить,
Чай, кофе, пиво иль вино?
Вас слушаю сейчас!"
А сатана: "Молчи, г...о,
Придурок, пид...с.
С тобой серьёзный разговор
Уж помолчи, дурак.
Я знаю, ты несчастный вор -
Давно залез в общак.
Готов я тайну сохранить,
А ты Христа предай.
Тебе могу я заплатить."
Петро взмолился: "Дай!
Дай мне хотя бы на коньяк!
И что-нибудь кусь-кусь.
Мне чё? Да я же не дурак,
Я трижды отрекусь!"
И вот уже пришла беда,
Христа ведут на казнь.
А Пётр, весёлый как всегда,
Отрёкся трижды - мразь...
Иисус услышал эту дрянь,
Он погружён в печаль.
А Пётр: "Ваще, какая рань,
Пойду-ка выпью чай!"
И очень рад был сатана,
Петру купил коньяк.
О, как история грустна,
Раз кончилось всё так!

(с) Тётя Гелла

Не самое сильное стихотворение.

>>В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведём без льдины...

Камчатские медведи не обитают на льдинах.

Евгений Евтушенко

ОКНО ВЫХОДИТ В БЕЛЫЕ ДЕРЕВЬЯ

Л. Мартынову

Окно выходит в белые деревья.
Профессор долго смотрит на деревья.
Он очень долго смотрит на деревья
и очень долго мел крошит в руке.
Ведь это просто -
правила деленья!
А он забыл их -
правила деленья!
Забыл -
подумать -
правила деленья!
Ошибка!
Да!
Ошибка на доске!
Мы все сидим сегодня по-другому,
и слушаем и смотрим по-другому,
да и нельзя сейчас не по-другому,
и нам подсказка в этом не нужна.
Ушла жена профессора из дому.
Не знаем мы,
куда ушла из дому,
не знаем,
отчего ушла из дому,
а знаем только, что ушла она.
В костюме и немодном и неновом,-
как и всегда, немодном и неновом,-
да, как всегда, немодном и неновом,-
спускается профессор в гардероб.
Он долго по карманам ищет номер:
"Ну что такое?
Где же этот номер?
А может быть,
не брал у вас я номер?
Куда он делся?-
Трет рукою лоб.-
Ах, вот он!..
Что ж,
как видно, я старею,
Не спорьте, тетя Маша,
я старею.
И что уж тут поделаешь -
старею..."
Мы слышим -
дверь внизу скрипит за ним.
Окно выходит в белые деревья,
в большие и красивые деревья,
но мы сейчас глядим не на деревья,
мы молча на профессора глядим.
Уходит он,
сутулый,
неумелый,
под снегом,
мягко падающим в тишь.
Уже и сам он,
как деревья,
белый,
да,
как деревья,
совершенно белый,
еще немного -
и настолько белый,
что среди них
его не разглядишь.

1955