Книга "I Me Mine"

Эрик Айдл стал в середине 70-х одним из самых весёлых друзей Джорджа. Будучи вероятно самым музыкальным участником замечательной команды ‘Пайтон’, он видел бесконечные нелепости в истории ‘Битлз’. Его мастерство, как автора изобретательных комедий удачно срослось с удивительной историей о ‘искусственной четвёрке’, которой стали ‘Рутлз’ Айдла – от их истоков в качестве четверых безденежных рокеров до их распада во время краха их компании ‘Рутл корпс’.
‘Рутлз’ являлась посвящением больше, чем все остальные посвящения истории ‘Битлз’. Смерть Брайана Эпстайна, вручение медалей в Букингемском дворце, акции мира Джона Леннона и его жены Йоко, знакомство с Индией 'тихони’ Джорджа, привлекательность и хитрость Пола, шумливость Ринго – всё это изображалось смешно, но с любовью, осмыслением и изяществом.
Уверенность суждения Эрика Айдла поощрял и одобрял Джордж, который с головой погрузился в проект Эрика в качестве издателя, консультанта и актёра. Он сыграл носатого репортёра, который брал интервью у пресс-атташе Эрика Манчестера (Майкл Пэлин), когда тот лгал и отрицал крах ‘Рутл корпс’.
‘Рутлз’ рассказывает историю намного лучше, чем обычные скучные документальные фильмы. Попробуйте посмотреть этот фильм. Это совет примерно из серии: “Не докучайте мне, встретьтесь с моим адвокатом. Он всё объяснит”. Это был вентиль утечки: быть в ‘Рутлз’. Бегство из школы, бегство из ‘Блэклерс’, бегство из ‘Битлз’, бегство в счастье. Большой побег. Нельзя терять времени.
В любом случае, всё это так нелепо, всё, что произошло. Знаете, у Ринго была занимательная история. Однажды мы разговаривали о школе, и он сказал, что так долго был в больнице, что когда он вернулся в школу, ему пришлось взять расписку, официальную расписку, в которой говорилось, что он попал в больницу и выписался из неё. И в школе ему заявили: “Ты никогда не ходил в эту школу”, а он возразил: “Нет, я ходил. Просто я долго был в больнице”. Затем, как рассказал он, через пару лет они с гордостью провозгласили: “Это была парта Ринго. Здесь сидел великий человек”. Безумие. Много такого происходило всегда. Мы вечно знакомились не с теми людьми – мэрами, начальникми полиции и так далее. Мы вели себя в зависимости от того, в каком настроении были. Вот, почему была хороша великолепная четвёрка, ведь если один из нас был в скверном расположении духа, за остальными этого не было видно. Мы защищали друг друга.
То есть теперь, когда я один, мне приходится больше быть настороже. Временами я скучаю по ним. Мы сильно любили друг друга.
Несмотря на нашу с ним дружбу на протяжении всех лет ‘Битлз’/‘Эппл’ и после них, Джордж никогда не являлся ‘битлом для связей с общественностью’. Однажды в Канаде, в одном отеле, уставший и подавленный встречей ‘не с теми людьми’, он предложил свою ногу, а не руку, невестке или ещё какой-то-там родственнице управляющего этим отелем. Он первый снял свою туфлю.
Это был всего лишь шутовской идиотский ливерпульский юмор: его целью не было оскорбить самую нижнюю часть тела. В любом случае, я больше не мог терпеть ничего такого, хотя по-своему сейчас такое происходит так же часто, как и всегда. Просто смортишь на это иначе. Это и в самом деле занимательно – путешествия, поездки, меняющиеся всё время. Знаете, я должен каждый день принимать горячую ванную. Чтобы разморозить себя. Моё тело переходит в состояние трупного окоченения в период времени между укладыванием себя спать и пробуждением, и день – первая его половина – это постоянная борьба за то, чтобы попасть в это тело и расшевелить его.
Доказывание чего-либо кому бы то ни было часто ставило в тупик и надоедало. Многое из этого прекратила ‘кислота’. Кому я пытался что-то – не имеет значения, что – доказывать? Вероятно, всем, постоянно. Первый этап моей жизни являлся, несомненно, именно таким. Забавно, когда люди говорят: “У тебя только одна жизнь, приятель”. Я перестал твердить: “У тебя столько жизней, сколько ты пожелаешь, и даже больше, даже те, которые ты не хочешь”. Но это правда. У нас есть эти жизни.
‘Эппл’. Что ж, я понял с самого начала, на Вигмор-Стрит, ещё до Сэвил-Роу и всего того безумия, я понял после возвращения из Ришикеша от Махариши в апреле 1968 года, что хотя мы все рекламируем мир, всё разваливается и несётся в тартарары. Опять же, поездки других людей. Если бы все в Ришикеше ‘всё поняли’, они бы больше медитировали, а не отвлекались бы на раздоры и распри. Или же, если мы должны были больше ввязываться в посторонние дела, медитация помогла бы справиться с ними. Тогда ‘Эппл’ могла бы превратиться во всё то, чем она могла бы и должна была стать. Вместо этого мы все выжили из ума.

Нам всем приходится встречаться с непростыми людьми, но знаменитости редко встречаются с людьми без предварительного намерениями, и прибытие в большую часть мест одного из битлов обычно вызывало волны. Ришикеш, Рочдэйл, Вашингтон… эффект был примерно одинаков.
Я встретился Киссинджером и Фордом. Форд был очень дружелюбен. Киссинджер выглядел, будто араб, говорил, как немец, и был загорелым, словно Кларк Гэйбл. Он был немного похож на Чарли Чаплина, словно невежа. Он вписывался в этот смехотворный мультяшный мир, в котором мы живём, как и Эдвард Хит, Харольд Вильсон и герцог Эдинбургский, с которым я тоже встречался. Так или иначе, всё это угнетает.


Хорошим в прекращении гастролей было то, что оно вызвало раскол или помогло ему. Это было нечто вроде ‘Нет уж, спасибо. Дайте нам передышку’. Но даже если ты много времени остаёшься дома, без необходимости всё также каждый вечер выходить на сцену, тебе по-прежнему нужно многим заниматься, кучей дел одновременно. С другой стороны, некоторые люди гастролируют, чтобы сбежать. В этом хорошая сторона, когда отправляешься в дорогу, – тебя никто никак не может отыскать. Ты всегда находишься где-то в другом месте, и у тебя есть веская причина быть где-то в другом месте и игнорировать своих бухгалтеров. Ты работаешь. Так и есть, ха-ха. Вот почему у многих людей есть эта сторона жизни.
Когда Джордж оставил Эшер и переехал в Оксфордшир в 1969 году, этот переезд был драматичным в полном смысле этого слова. Дом, в который ему предстояло вложить столько любви, и из которого он черпал столько сил, является одним из самых исключительных домов Европы. Многих сотен тысяч стоило создать это здание и угодья с 1870-х годов. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Это мечта на холме и она неслучайно воплотилась в реальность для нужного человека в нужное время. Я был с ним в тот день, когда он въехал в дом и перенял владение этим замечательным заброшенным, но не разрушенным готическим особняком у горстки монахинь и священника с сильно дёргавшимся глазом и сломанной рукой. Был февраль, было холодно, и мы выпили по чашке чая в библиотеке.
Дом должны были снести, потому что эти католики не платили за его содержание. Что за дикость, сносить дом, подобный этому! Трудно поверить, что могли привезти огромный железный шар, крушить им дом и расчистить всё при помощи бульдозеров, но они бы сделали это. Я переехал в него после нескольких лет в Эшере, когда мы прошли всю ту марихуану, психоделики и всё то, о чём мы уже говорили: детство, глупых учителей и законы, ‘держись подальше от ‘травки’’ и тому подобное.
Помню, однажды я пошёл в ‘Клэрмонт-Парк’, где жил Клайв из Индии. Его переделали в школу, как часто поступают со старыми домами, и продали часть сада владельцам одноэтажных дач, в одной из которых жили мы. Но с другой стороны можно было попасть в этот парк с рододендронами и озёрами, и это было очень мило. Я часто ходил туда под кислотой, отключался и сидел под деревьями под светящим солнцем.
Но, помню, однажды у меня были сильное расстройство и нервное потрясение, вероятно, ещё и усиленные наркотиками. Оставалось десять минут до закрытия, и там был один старый противный тип сторож, сказавший: “Уходите отсюда, убирайтесь” (потому что мы выглядели ‘забавно’ в те дни, помните?). Он поспешил с выводом, что мы не должны выглядеть так, и, помнится, я был очень обижен и говорил: “Я лишь хочу посмотреть на эти деревья…”. Итогом всего этого стала мысль: “Ну и ладно, я куплю себе свой собственный парк”.
Забавно, что человек, который построил его, сэр Фрэнк, разместил таблички с надписями: “По газонам ходить”1. То есть это было словно рай. Был скверный в бытовом плане год, 1974. Всё в доме рушилось. Песня ‘Simply Shady’ об этом. В одно и то же время я занимался альбомоми ‘Сплинтер’, Рави Шанкара и своим собственным альбомом. Затем, во время репетиций я пытался закончить свой альбом, потому что я старался закончить его вовремя, чтобы выпустить его одновременно с турне, ведь так нужно ‘в этом бизнесе’. Но в итоге Денис О’Брайен2 вытащил меня на мой первый концерт (в Канаде) из студии. К тому времени, я уже побывал в
Вашингтоне, встретился с президентом и кем-там-ещё. Что ж… в действительности я не попал на самолёт до Нью-Йорка на то выступление. Я пытался ‘сесть зайцем’, я пытался позвонить в аэропорт и заказать себе рейс до Лондона! Я собирался отправиться домой и не появиться на воследний восьми – или сколько их там оставалось – концертах, которые ждали впереди в течении ближайших трёх или четырёх дней. Казалось, визит в Белый дом является кульминацией, и он и должен был оказаться ей. Но не оказался. Мне пришлось

1 ‘Don’t keep off grass’ – её можно перевести и как ‘не воздерживайтесь ‘травки’’ (прим. пер.)
2 Управляющий делами Джорджа.
провести эти выступления. После них и после того, как я вернулся
домой, я оказался в прострации.

Когда я сошёл с самолёта и вернулся домой, я отправился в сад, и это было такое облегчение. Тогда я оказался ближе всего к нервному срыву. Я не мог даже войти в дом. Я был немного взвинчен. Затем я зашёл в дом, посмотрел в зеркало и решил про себя: “А ведь я не настолько плох, в конце концов”. Эго. То отражение. Повсюду все эти чепуха и вздор, и осознал, что меня затягивает в эту дыру…
Турне 1974 года по Канаде и Соединённым Штатам стало первой сольной серией выступлений Джорджа на публике со времени распада ‘Битлз’. В 1969 году он выступил несколько раз с Дилэйни и Бонни при содействии Эрика Клэптона и других друзей, защищённый тем, что гвоздём программы являлись Дилэйни и Бонни. Но турне 1974 года не забудет никто из тех, кто видел любой из концертов – неважно, каким было их мнение. С точки зрения Джорджа это был во многих отношениях успех. Джордж вспоминает много теплоты в отношениях между музыкантами и всеми помощниками, независимо от того, являлись ли они жителями Запада, индийцами (ведь среди ‘тысяч ролей’, за которые нёс ответственность Джордж, были прекраснейшие индийские музыканты) или людьми, которые позабыли, откуда они. Напряжение турне, состояние горла Джорджа после пения целыми днями напролёт на протяжении нескольких недель репетиций и выступлений на сцене, влияние новых ярких отношений с Оливией Ариас из Лос-Анжелеса, ни на шаг не отпускавшая битломания, предельная ответственность за всё – это было почти слишком, но не вполне.


Если бы Брайан был жив, вероятно, я не оказался бы в этом доме, потому что покупка его значила, что я живу не по средствам, совершенно, и в плане кармы единственный способ, каким я мог это сделать, было взять менеджера, который тоже превысил свои средства. В его (Аллена Клейна) интересах было заботиться о нашем счастье, поэтому в каком-то отношении, он поступал правильно, и это очень хорошо, ведь если бы я беспокоился о том, покупать или не покупать этот дом, что ж, я бы этого не сделал. Я рад, что сделал это, это было правильно, на самом деле беспроигрышное дело, и это место без конца улучшает мою жизнь. Это был не первый мой сад. Когда мы переехали в Спик, у моего отца появился садик примерно три на три метра перед домом, и довольно большой сад позади него, может быть, около восьми метров, и он выращивал всё там.
Он выращивал клумбы, лужайки, и под навесом у нас были прыгающие бобы, зелёная фасоль, капуста, да всё, что угодно. В переднем саду у нас были другие приятные штуки; золотарник, люпины, специи. Ещё у нас был участок земли в Хэйле, за Ливерпулем: тогда это была сельская местность. Помню, я вскапывал его и погружал в землю пальцы. То есть я на самом деле всегда любил сады. Когда был маленьким, я сажал разные вещи, собирал их, рылил землю тяпкой и тому подобное. После Спика у меня не было сада до Эшера, где я познакомился с моим нынешним главным садовником, Морисом, который там жил. Он был садовником, проживающим по месту работы, в школе Клэрмонта.
Джорджу вспомнилось ‘полено’, которое мы сожгли во время одного разговора в Калифорнии. Это было одно из современных ‘полено-заменителей’, которые являются и не поленьями вовсе, но которые имеют форму полена. Они набиты стружками, химикатами и всевозможной ерундой, упакованы в весёлую 'чурбанную’ бумагу, и в эту американскую штуковину изготовители вкладывают цветные огоньки, которые горят на протяжении трёх часов, жёлтые, зелёные, оранжевые. Название этого крупного брэнда было ‘Дюрафлэйм’, и мы покупали их в спермаркетах. Они послужили одной из причин, по которой мы оставили Лос-Анжелес и переехали жить в Саффолк. В Саффолке – никаких ‘дюрафлэймов’, а поленья. В Саффолке полений – море. Ясень, дрова ясеня мокрые или дрова ясеня сухие, но ты сможет погреть свои тапочки.
Джордж: Морису бы понравилось это полено, ‘Дюрафлэйм’, то, какое оно. Даже и не знаю, оно явно подтверждает, что это ‘Дюрафлэйм’, что оно продержится три часа. У меня дома в спальне были угольные камины, и я заполнял их дровами. Хорошо делать это самому. Хорошо, когда ты не окружён прислугой, потому что для всей прислуги, которая есть у тебя, ты тоже являешься их прислугой. Не знаю, чем у тебя всё проще, тем лучше. Но Морис, он – чудесный. Он создал все чудеса в ‘Парке’. Ему бы понравилось это полено. Оно было такое ‘из ряд вон выходящее’. Садовники в Британии это замечательные люди, не как те парни в Лос-Анжелесе, которые просто сметают листья с дороги с помощью специального аппарата. Британские садовники работают, будь то холод или дождь. Американцы стоят на кухне в ‘Парке’ и спрашивают: “А они идут домой, когда идёт дождь?”

Я заметил, что вне дома штат служащих намного больше, чем внутри. Кажется, что садовники находятся повсюду, но, в сущности, их лишь семеро; возглавляет их Морис. Но хороших садовников в большом оживлённом разнообразном комплексе садов часто навещают гости, поэтому их вездесущность обманчива. Я спросил Джорджа, не занимался ли он больше садом, чем внутренним убранством.
Он сказал: Это началось в 1969 году, когда я попытался оценить внутреннюю и внешнюю части и запланировать, что сделать сначала. Я знал, что в любом случае можно не суетиться и не спешить и главным было заполучить этот дом, чтобы он не развалился на части. Во время первой весны я прогуливался с Терри1 и, помнится, просто заметил один цветок, растущий из дерева, пробивавший себе путь через траву, ежевику и подлесок. И вот Терри и я принялись расчищать место вокруг магнолии, чтобы позволить ей дышать, и в тот день, когда мы занимались этим, пришёл наш старый садовник Морис и сказал: “Я вот тут размышлял, не могу ли я приехать и работать на Вас? Меня начинает немного воротить от жизни и работы в том месте в Эшере”. И Морис переехал в ‘Парк’, и он там уже девять лет, даже больше. Сначала его отыскал Билл Корбетт, наш первый шофёр, шофёр ‘Битлз’, когда мы переехали в Эшер, и я попросил: “Найди мне кого-нибудь, кто займётся газоном”. Трава была высотой полтора метра. Билл ушёл и вернулся с Морисом. У того была старая коса, и выглядел он, как кто-то из средневековья. Был знойный жаркий день, он косил траву, и я подошёл к нему и предложил: “Может, Вам принести выпить, чего-нибудь холодного попить?”. Долгое время он даже не смотрел в мою сторону, но теперь

1 Терри Доран, один из старой ливерпульской шайки, друг и партнёр Брайана Эпстайна, глава ‘Издательство Эппл’, друг всех в битловских кругах и далеко за их пределами. В ранние дни проживания Джорджа с Патти в ‘Парке’ Терри служил управляющим имением.
он более открыт.
Мы привезли в ‘Парк’ газонокосилку, он начал постригать траву и пытался найти других людей, чтобы они помогли, и всё началось с этого. Выкопали озёра и всё в таком роде, выкопали скважину глубиной в 110 метров для воды. Чем больше ты вникаешь во что-то, тем более невероятно это.
У Дилана Томаса в конце его сада была маленькая хижина, возвышавшаяся над устьем реки, и он черпал там вдохновение, которое помогало ему сочинять. Что ж, в нашей жизни, некоторые музыканты находятся в пути, глядя на другие рок-н-ролльные ансамбли и слушая радио, а так как я в любом случае оторвал себя от всего этого, мой источник вдохновения находится прямо здесь, где атмосфера настолько отличается от повсеместной благодаря тишине и покою.

Да,Джордж аскетом не был-одних садовников семь.Но это не тот случай,который может вызвать раздражение и зависть.Жаль,наслаждался он всем этим не очень и долго.В сущности,умер совсем не старым.

Глава VI

АВТОГОНКИ? Джордж: Право, я не знаю, почему я полюбил их, и это было так давно, но половина людей, которые были связаны с ними и которые участвовали в гонках тогда, сейчас отошли в тень. Знаете, люди постарше, вроде Стёрлинга Мосса, Грэма Хилла, Джека Брэбхэма и Роберта Уокера. Чемпионом был Фанхио, Хуан Мануэль Фанхио, пятикратный чемпион мира, но это давно позади, ведь мы не стоим на месте.
В мотогонках в то время большим идолом являлся Джефф Дьюк. Большинство мотоциклов имели большой двигатель ‘Манкс Нортон’ объёмом 500 см³; наступил сезон 1953/54, и у итальянцев появился мотоцикл ‘Гилера’, который легко всех обставил во всём, точно так же, как позже это сделали японцы. Я часто ходил смотреть всевозможные гонки, и я видел одно гран-при (тогда его проводили в Эйнтри), а ещё были хорошие гонки спортивных автомобилей. Стёрлинг Мосс выступал за команду ‘Мерседес’, замечательную, но так и не стал чемпионом мира. Команда ‘Мерседес-бенц’ была до катастрофы в Ле-Мане, когда они перестали участвовать в гонках, потому что из-за их машины погибли все те люди. Они были первыми, вторыми, третьими и четвёртыми почти во всех гонках, в которых участвовали.
Я помню только-только появившуюся БРМ; ‘Бритиш Рэйсинг Мотор’1 – патриотическая штука, и она выиграла много гонок. Будучи ребёнком, я часто писал во все места и получал фотографии всех их. У меня была БРМ с двигателем из шестнадцати цилиндров впереди, ‘Коннот’, ‘Вэнуолл’, ‘Феррари’ и ‘Мазерати’; это было до того, как появились автомобили с задним расположением двигателя. Затем я на какое-то время отошёл от этих дел, потому что увлёкся гитарами, но всё равно в 60-е года, на всём их протяжении, я был в курсе, кто является чемпионом мира. Особенно это касается конца 60-х, когда Джекки Стюарт шёл к своему чемпионству, потому что было интересно знать, у кого длинные волосы в спорте. В автогонках таким был Джекки, и он был искренним. Помнится, я читал в газетах его интервью, где он говорил, что после гонки сгоняет домой в
1 Британский Гоночный Автомобиль’
Женеву и купит себе новый битловский альбом… ну вот.
С тех пор я много лет видел их всех в гонках, в основном в Монте-Карло. Однажды я ужинал с Джеком Брэбхэмом и Деннисом Халмом в одной маленькой закусочной неподалёку от Монте-Карло. После ужина, я сидел в автомобиле Брэбхэма, когда механики готовили его к гран-при. Вот и всё, гонки были всегда, на заднем плане.
Я глубоко увяз в мире ‘Формулы-1’ в 1977 году. Было трудно попасть куда-либо без преград и не будучи полностью в курсе, что происходит. На Лонг-Бич в Калифорнии я решил отправиться туда на день раньше, достать у кого-нибудь несколько билетов, чтобы познакомиться с этим делом, а на следующий день я повстречал Джекки Стюарта, и мы с ним погуляли. Что ж, это как и во всём остальном, удача. В музыке мне достаточно повезло встречаться с Бисмилла Ханом, Ах Акбар Ханом, Рави Шанкаром и лучшими музыкантами мира, а если говорить о рок-н-ролле, мне посчастливилось встретить и узнать Элвиса, Литтл Ричарда и Фэтса Домино. Это всегда было встречей с людьми, которые вляются лучшими в своём поле деятельности – например, Шекспир, Дерек Ниммо и Ежи Козински. А здесь это Эмерсон Фиттипальди, Ники Лауда, Джоди Шехтер, Марио и все другие. Это люди, которые оказались лучшими в своём деле. Если вы чем-то интересуетесь, если у вас есть возможность, вы также могли бы потусоваться с лучшими, где впечатления могут быть самыми сильными.
Теперь что касается меня, автогонок и моих других увлечений. Я знаю, что, возможно, с духовной точки зрения для многих людей автогонки кажутся туповатыми. Гоночные автомобили – загрязняют атмосферу, убивают, калечат, являются источником шума. Но хорошая автогонка приводит к повышенному осознанию соревнующихся. Таким гонщикам приходится быть очень едиными в своей концентрации, а у горстки из них, которые являются лучшими, появляется нечто вроде расширения их сознания. По сравнению с музыкантами и музыкой, варианты, с которыми работают люди мира автогонок, являются трудными. Всё является настоящим компромисом. Существует так много различных вещей, которые они способны сделать с основной ходовой частью автомобиля, что для любого из них является тяжелейшей работой в мире попытаться получить преимущество над остальными. Но они всё равно делают это.

На этом месте, без какой-либо утончённости, мы закончили общение о автогонках ‘Формула-1’, и плёнка остановилась. Там был один продолжительный отрывок, теперь отброшенный, в котором упоминались детали, несомненно утомительные, о каждом автомобиле, которым когда-либо владел Джордж: марка, модель, где куплена, за сколько, даты, информация о перепродаже, причины приобретения и продажи, эксплуатационные характеристики, расход топлива, распределительный вал, цепная передача и так далее. А ‘и так далее’ автомобилей что-то с чем-то, как известно тем маньякам, которых не убили близкие родственники.
Часть безумных деталей о личных автомобилях явно нужно было исключить: всё это дело внесло бы сумятицу. А где - вполне резонно мог бы кто-нибудь спросить – раздел об инструментах, которые использовались, были в наличии, одалживались, звучали и так далее? А где же - мог бы не без причины ожидать объяснения кто-то – описание нитки за ниткой одежды и туфлей? Любимые актёры и актрисы? Еда, напитки… Боже мой, мы бы ни за что не закончили вовремя к рождеству следующего года, а мы ведь и так уже не успевали. Нет, машины нужно было исключить; слишком сильные мучения.
Мы начали всё это, утверждая, что в этом повествовании будет ясное указание, что пока в 60-е годы все остальные были ‘заняты тем, что взрослели’, битлы также делали своё дело в этом отношении, а не ‘валяли дурака, являясь звёздами рок-н-ролла’. Может быть, это стало немного яснее. Надеюсь, что так. Также правдой могло быть и то, что они вчетвером действительно немного повеселились во время этих безумных лет. Конечно же, будет несколько дурацких воспоминаний, которыми можно будет поделиться с внуками, чтобы смягчить жёсткий 21-й век, если к тому времени не окажется, что прошло слишком много времени. Но в основном для Джорджа и остальной троицы после 60-х годов наступил период восстановления: выздоровления, обновления и отдыха.
Это были оживлённые и опасные времена – те дни и ночи, занятые вскарабкиванием на вершину материального мира, и они потребовали такой ограниченной сосредоточенности, что Джордж лишился некоторых привычных навыков, которые мы, возможно, недооцениваем. Это умение прогуливаться, ходить за небольшими покупками, садиться на поезд, и то и дело требовать от кого-то обратить своё раздражение на самого себя, вместо понимания всей никчёмности скучных мероприятий, которые раньше или позже механически повторяются в популярной прессе. Вот почему слава является опасной птичкой, но вне всяких сомнений, что с ней можно обращаться более решительно и даже приручить, и я бы предположил, что нет более живой комбинации оружий, чем суровое детство в близости к Ливерпулю, чувство юмора и вера в силы, которые выше нас.
Для меня было бы облегчением чувствовать, что я мог бы написать о ‘том Джордже, которого я знаю’ без ограничений. Тем не менее, начиная со вступления к этому повествованию и до сего момента, я был скован его острым и непредсказуемым чувством смущения, которое он испытывал, читая что-нибудь о самом себе, что, пусть и немного, расходилось с истиной в том отношении, как понимает он себя сам. С тех пор, как я впервые встретился с ним, почти семнадцать лет назад, я написал о нём сотни тысяч слов и иногда – но не часто – я забивал себе голову какой-нибудь довольно замысловатой похвалой. Было менее проблематичным назвать его сварливым, чем великодушным, и эта книга покажет оба качества в его характере. Фактически, он является ходячим противоречием, что я нахожу весьма убедительным. Он чрезвычайно свободный и беспечный со своей доброжелательностью в материальном и духовном смысле, и в то же время он весьма живо, иногда грубо, начинает защищать свои права, которые – едва ли это нужно говорить – часто оспаривают.
Во время изысканий эти прошедшие месяцы я прочитал несколько любопытных ‘исторических’ точек зрения на великолепную четвёрку. Самого удивительного сторонника я обнаружил в Уильяме Дидсе, в 1963 году, министре без полномочий, но зато с множеством точек зрения. В тогда не являвшейся бульварной ‘Дэйли Экспресс’ процитировали его высказывания: ‘Битлы возвещают о культурном движении, которое может стать частью истории нашего времени… ’
‘… их целью является быть первоклассными в своей работе, неудача в достижении чего-то замечается и безжалостно критикуется многими крайне разборчивыми критиками. Чтобы оказаться на вершине бит-бизнеса, требуется работа, мастерство, пот’.
‘Там совершенно нет места для ленивых, некомпетентных, небрежных.’
‘Здесь происходит нечто важное и сердечное. Молодёжь отвергает некоторые из слезливых популярных песен старших, под влиянием которых в последние годы находилась слишком значительна часть нашей музыки.’
Всё это на самом деле было очень-очень давно, но я считаю, что это было точное описание, хотя с тех и было сказано очень много всего про влияние ‘Битлз’; но то, что давным-давно говорил мистер Дидс, остаётся при ближнем рассмотрении верным в отношении Джорджа Харрисона. Он по-прежнему старается быть первоклассным в своей работе, по-прежнему подвергается безжалостной критике, по-прежнему отвергает слезливые популярные песенки своего старшего поколения, а сейчас – достаточно необычно – и слезливые модные песенки той части молодёжи, которая не гонится за умением и качеством.
Мне нужно было отыскать одно слово для описания, каков этот человек. ‘Мужественный’ подходит близко, но оно имеет слишком близкое отношение к страданиям, и поэтому я заключил, что пират, которым он является, заслуживает слова ‘отважный’, ведь он поистине самый отважный человек, которого я когда-либо встречал.

Невероятно интересный человек,как,впрочем,любой из них.Любой из них-феномен.Больше ничего не хочу говорить-всё давно сказано,и ещё будет сказано.СПАСИБО.

КОММЕНТАРИИ К ПЕСНЯМ

‘DON’T BOTHER ME’ (‘Отстань от меня’). Первая песня, которую я когда-либо написал – в качестве упражнения, чтобы понять, могу ли я сочинять песни. Я сочинил её в одном отеле в Борнмуте, в Англии, где мы играли летний сезон в 1963 году. Я болел и был в постели, может быть, именно поэтому она оказалась 'Отстань от меня'.
Я был в подавленном настроении, принимал тонизирующие средства, чтобы поднять себе дух. Мне пришла в голову мысль написать песню, просто так, шутки ради. Взяв гитару, я начал наигрывать всякие мелодии, пока не родилась эта песня. Я совершенно забыл о ней до той поры, когда мы не стали записывать нашу следующую долгоиграющую пластинку. Не думаю, что это особенно хорошая песня; она могла вообще не стать песней. Как только ее записали, я снова забыл о ней. Но, так или иначе, она показала мне, что всё, что мне нужно – это продолжать писать, и, в конце концов, может быть, я напишу что-нибудь хорошее. Я всё ещё чувствую: мне хотелось бы суметь сочинить что-нибудь хорошее. Всё относительно. Это дало мне занятие, по крайней мере. Я знал немного о сочинении от других, из привилегии сидеть в машине, когда сочинялась песня или когда к этому шло. Джон всегда был готов помочь. Он говорил вещи вроде: “Когда ты сочиняешь, старайся закончить песню сразу, потому что если ты её оставишь, её будет труднее завершить”, что правда. По крайней мере, иногда. Он дал мне несколько хороших подсказок, и, на самом деле, мы с ним сочиняли вместе позже. Сочинение в одиночестве стало единственным способом, возможным для меня, потому что я начал именно так. Поэтому годами я никогда не сочинял ни с кем, и я стал немного изолированным. Думаю, из-за этого я был немного параноиком, ведь у меня не было никакого опыта, – каково это, сочинять с другими людьми. Это непросто. Что допустимо для одного, может быть недопустимо для другого. Нужно доверять друг другу. В студии №2 есть огромная лестница, которая ведёт в контрольную комнату. Под ней есть шкаф, где хранилось всякое оборудование. Вот почему, мы использовали все эти звуки на наших записях – потому что они были там. Когда мы доходили до наложений, мы обыскивали шкаф, есть ли там что-то, что подойдёт, как, например, забавное звучание ударных на этой песне.

‘THINK FOR YOURSELF’ (‘Живи своим умом’) должно быть, о 'ком-то', судя по её словам. Но спустя всё это время, я не совсем помню, что вдохновило на эту мелодию! Вероятно, правительство. Пол использовал в ней фузз-бокс. Когда Фил Спектор создавал 'Зип-э-ди-ду-да', инженер, который обслуживал дорожку, перегрузил микрофон гитариста, и гитара оказалась очень искажена. Фил Спектор сказал: “Оставь так, это здорово”. Несколько лет позднее все начали копировать это звучание, то есть они изобрели фузз-бокс. У нас был один, и мы попробовали пропустить бас через него, и он звучал на самом деле хорошо.

‘IF I NEEDED SOMEONE’ ('Если бы я нуждался в ком-нибудь') подобно миллиону других песен сочинена на основе аккорда ре. Если поводить там пальцем, то могут получиться различные небольшие мелодии (а иногда могут получиться различные небольшие нелады). Эту гитарную фразу, или вариации на неё, можно отыскать во многих песнях, и меня изумляет, что люди по-прежнему находят новые перестановки одних и тех же нот.

‘TAXMAN’ ('Сборщик налогов'). Я бы не сказал, что мои песни автобиографичны. 'Сборщик налогов' – возможно. Она появилась, когда я впервые осознал, что хотя мы и начали зарабатывать деньги, на самом деле мы отдаём большую их часть в виде налогов. Это было и всё ещё остаётся символичным. Почему это было так? Нас наказывали за что-то, что мы забыли сделать? Я обнаружил, что плачу огромную сумму денег сборщику налогов. Ты так счастлив, когда, наконец, начинаешь зарабатывать деньги, а затем ты узнаёшь о налогах. В те дни мы платили 19 шиллингов и 6 пенсов с каждого фунта, а в фунте было 20 шиллингов, а с налогом на сверхприбыль, с добавочным налогом, с налогом на налог, это становилось смешно – тяжёлое наказание за зарабатывание денег. Это был большой минус для Британии. Все, кто зарабатывал деньги, переезжали в Америку или куда-нибудь ещё. Мы получали 25 фунтов в неделю в начале 60-х, когда мы впервые оказались с Брайаном Эпстайном, когда мы играли в клубах. Но 25 фунтов в неделю каждому было довольно неплохо. Мой отец зарабатывал 10 фунтов в неделю, то есть я зарабатывал в два с половиной раза больше, чем мой отец. Затем мы начали зарабатывать намного больше, но деньги держал Брайан, а нам платил зарплату. Однажды он пытался заставить нас подписать сделку, по которой он нам гарантировал бы по 50 фунтов в неделю навсегда, а он бы получал остальное. Мы подумали: “Нет, Брайан, мы рискнём. Мы попробуем зарабатывать больше, чем 50 фунтов в неделю”. Я был доволен, что Пол сыграл в ней соло. Если прислушаться, он сыграл для меня в ней словно небольшой индийский отрывок. Джон был раздосадован, что я не сказал, что он сочинил одну строку этой песни. Но я также не сказал, как сочинил две строчки 'Come together' или три строчки 'Eleanor Rigby'!

‘I WANT TO TELL YOU’. 'Я хочу рассказать тебе' – о потоке мыслей, которые так тяжело записать, сказать или передать. (Как сейчас в этой книге.)
Если бы мне нужно было переписать мост сейчас, то мне пришлось бы сказать:

Хотя и кажется, что я веду себя некрасиво,
Это не я, это мой разум,
Эти вещи сбивают с толку

Разум – это вещь, которая возникает, чтобы сказать нам делать то или это, когда то, что нам нужно, это отрешиться от разума. Мимолётная мысль.

‘NORTHERN SONG’. Сначала было замечательно иметь одну песню на каждом альбоме, это было словно, ‘эй, я тоже участвую’! Спустя какое-то время я начал негодовать по этому поводу, особенно, когда у меня были хорошие песни. Иногда мои песни были лучше, чем у них, но нам приходилось записывать по восемь их песен прежде, чем они прослушают одну мою. 'Всего лишь северная песня' была шуткой по отношению к Ливерпулю, святому городу на севере Англии. Кроме того, эта песня охранялась авторским правом компании ‘Северные песни Лтд’, которой я не владею, поэтому:

Не имеет значения, какие аккорды я играю…
…ведь это всего лишь северная песня

Я осознал, что Дик Джеймс облапошил меня в отношении прав на мои собственные песни, предложив стать моим издателем. Будучи 18- или 19-летним юношей, я думал: “Здорово, кто-то будет публиковать мои песни!” Но он и не подумал сказать: “Да, кстати, если ты подпишешь этот документ, ты отдаёшь мне права на песни”, а было именно так. Это было чистое воровство. Ко времени, когда я понял, что произошло, когда они публиковали и делали на этом каталоге деньги, я сочинил 'Всего лишь северная песня' в качестве того, что мы называем 'насмешкой', просто чтобы пошутить по этому поводу. До меня начала доходить, что лишь я напишу половину какой-нибудь песни, он начинает пытаться отдать права на неё.

‘LOVE YOU TO’. Я сочинил 'Люблю тебя до' на ситаре, потому что ситар звучал так красиво, и мой интерес становился всё сильнее в то время. Я хотел сочинить мелодию специально для ситара. И она стала одной из первых мелодий, сочинённых мной для ситара. ‘Norwegian wood’ была случайной в том, что касалось партии ситара, а это была первая песня, где я попробовал использовать ситар и таблу на основной дорожке осознанно. Я наложил гитары и вокал позже. Это был первый раз, когда мы использовали исполнителя на табле.

‘IT’S ALL TOO MUCH’. 'Это всё – слишком' была сочинена в простой и искренней манере из понимания, которое возникло во время и после нескольких приёмов ЛСД, и которое позже подтвердилось в медитации.

Когда я смотрю в твои глаза,
там для меня твоя любовь,
и чем больше я погружаюсь вглубь,
тем больше её там вижу

Я просто хотел написать рок-н-ролльную песню о всей той психоделии того времени – 'отвези меня на серебряное солнце, где я знаю, что я свободен, покажи мне, что я – везде, и верни меня домой к чаю'. Потому что ты галлюцинируешь на всех этих вещах, а затем – ой! – ты оказываешься дома со своей вечерней чашкой чая! 'Твои длинные белокурые волосы и твои голубые глаза' – это всё было длинное окончание, которое у нас было, затухание. И, как это обычно было в те дни, у нас духовики сыграли небольшую импровизацию, вот как тот отрывок 'Принца датского' был сыгран в затухании. А Пол с Джоном вступили и спели строчку 'твои голубые глаза'. ЛСД не является ответом. Оно может помочь тебе попасть из А в В, но когда ты попадаешь в В, ты видишь С, и ты понимаешь, что для того, чтобы достичь настоящего блаженства, нужно оставаться чистым. Есть специальные способы достичь блаженства без наркотиков – с помощью йоги, медитации и такого рода вещей.

‘SEE YOURSELF’. 'Посмотри на себя' имеет самое прямое отношение к приёму ЛСД и отношениям между Полом и прессой. Джон и я принимали его на протяжении примерно двух лет, прежде чем об этом было опубликовано. После того, как мы (Джон и я) испытали его на себе, нам захотелось, чтобы остальные узнали о нём, потому что внезапно между нами и остальными двумя возник большой разрыв. Затем Ринго принял немного, но Пол не стал. В конце концов, примерно через два года, он принял, и затем каким-то образом всё это оказалось в газетах.
К Полу пришли и спросили: “Вы принимали опасный наркотик ЛСД?” Он ответил: “Послушайте, я собираюсь сказать вам правду. Но ответственны будете вы, как газетчики, за передачу этого”. Они продолжали: “Слушайте, просто скажите нам – Вы принимали или нет?” Он сказал: “Да”. И, конечно же, они передали всё это жаждущему миру. Поднялся невообразимый гвалт, люди говорили: “Вам следовало сказать ‘нет’!” Я написал большую часть этой песни ещё в 1967 году, но закончил её много позже:

Легче говорить ложь,
чем говорить правду.
Легче убить муху,
чем выпустить её.
Легче увидеть книжки на полке,
чем посмотреть на себя

Это была одна из мелодий, о которых я забыл, но в 1976 году я вспомнил о ней, закончил в стихах мост, второй и третий куплеты и записал её в том году.

‘WITHIN YOU WITHOUT YOU’. 'В тебе, без тебя' была написана после того, как я увлёкся медитацией. После ЛСД-периода мы прониклись сознанием ‘Всё, что тебе нужно, это любовь’. Она появилась после того, как я провёл немного времени в Индии и попал под очарование этой страны и её музыки. Она была сочинена дома у Клауса Воормана в Хэмпстэде, Лондон, одним вечером после ужина. У Клауса есть педальная фисгармония, на которой я прежде никогда не играл. Я дурачился с ней, и начала появляться эта песня. Сначала появилась мелодия. Из нашего времяпрепровождения в тот вечер появилось первое предложение: 'мы говорили'. Дальше этого тем вечером не пошло. У Клауса я больше ничего не сделал. Остальные слова написал потом, дома.
Это было в период ‘Сержанта Пеппера’ и после того, как я какое-то время брал уроки на ситаре у Рави Шанкара, пытаясь постичь, как сидеть и держать ситар, как на нём играть, поэтому я стал играть немного лучше на этом инструменте. Я постоянно играл упражнения индийской музыки, которые являются основой различных раг. Вот почему в то время я не мог не писать мелодий вроде этой, которые были основаны на необычных гаммах. 'В тебе, без тебя' была на основе одной музыкальной пьесы Рави, которую он записал для индийского радио. Это была очень длинная пьеса – может быть, минут 30 или 40 – и она состояла из различных частей с прогрессией в каждой. Я написал её мини-версию, используя звучания, похожие на те, что я обнаружил в его пьесе, я записал их тремя сегментами и соединил их вместе позже.
Пол как-то спросил меня, не написал ли я ещё каких-нибудь 'индийского рода мелодий'. Сейчас они внезапно стали ему нравиться. Но в то время он не играл на них. 'В тебе, без тебя' – это был лишь я и несколько индийских музыкантов в студии. Если оглядываться в прошлое, теперь она звучит немного вяло. Лучшая часть в ней для меня это инструментальное соло в середине, которое в темпе 5/4. Это первый из необычных ритмических циклов, который я просёк – раз-два; раз-два-три; раз-два-раз-два-три.

‘BLUE JAY WAY’. 'Блю-Джей-Уэй' появилась в то время, когда я снял один дом в Лос-Анжелесе – на Блю-Джей-Уэй, а прибыл я туда из Англии. Я ждал Дерека и Джоан Тэйлоров, которые жили тогда в Л-А. Дерек задерживался. Он позвонил и сказал, что задержится. Я сказал ему по телефону, что дом находится на Блю-Джей-Уэй. А он сказал, что найдёт его. Он всегда может спросить полицейского. Я ждал и ждал. Я чувствовал себя выжатым после полёта и смены часовых поясов, но я не хотел ложиться спать, пока он не появится. Был туман, и становилось позднее и позднее, а они какое-то время не могли отыскать тот дом. Чтобы заставить себя бодрствовать, просто чтобы шутливо провести время во время ожидания, я сочинил песню об ожидании его на Блю-Джей-Уэй. В углу этого дома был небольшой электрический орган 'Хэммонд', который я до той поры не замечал. Я валял дурака на нём, и появилась эта песня. Её настроение слегка индийское. Дерек Тэйлор – слегка валлиец.

‘THE INNER LIGHT’. 'Внутренний свет' появилась на самом деле из ‘Within you without you’. По телевидению шло шоу Дэвида Фроста о медитации – это было живое интервью Махариши Махеш Йоги с Джоном Ленноном и мною. Помимо многих других среди публики находился Хуан Маскаро, который является преподавателем санскрита в университете Кембриджа. Позже он прислал мне письмо, в котором говорилось: ‘…несколько дней назад два друга из-за границы дали мне запись Вашей песни ‘Within you without you’. Я очень рад, это трогательная песня, и, может, она затронет души миллионов; а будет ещё больше, ведь Вы только начинаете Великое путешествие’.
Также он прислал мне экземпляр книги под названием ‘Светочи огня’, а в своём письме он писал: ‘…может, Вам будет интересно положить на Вашу музыку несколько слов из Тао, например, стих 48, страница 66 этой книги’. Вот откуда появились слова к ‘Внутреннему свету’; это перевод из ‘Тао Те Чинг’. Его письмо приводится здесь вместе с той страницей книги.
Все инструменты были индийскими, на всех играли индийские музыканты, которые были записаны в студии ‘Эйч.Эм.Ви.’ в Бомбее. Думаю, для большинства людей эта песня прошла незамеченной, потому что я становился немного ‘не от мира сего’ в отношении западной поп-музыки в тот период.
В первоначальных стихах куплет идёт: 'не выходя за мою дверь, я могу узнать пути небес'. И для того, чтобы предотвратить какие-либо неверные интерпретации – а также чтобы сделать песню немного дольше – я повторил его, как второй куплет, но сделал его таким:

Не выходя за свою дверь,
ты можешь узнать всё на земле,
не выглядывая в своё окно,
ты можешь узнать пути небес

– чтобы он относился ко всем.
То есть песня написана специально для Хуана Маскаро, потому что он прислал мне эту книгу и является славным стариком. Она была милой, слова говорили всё. АМИНЬ.

‘WHILE MY GUITAR GENTLY WEEPS’. Во время сочинения ‘Пока моя гитара тихо плачет’ у меня был экземпляр книги ‘Ай Чинг – (Китайская) Книга перемен’, которая кажется мне основанной на восточной концепции, что всё связано со всем остальным, в противоположность западной точке зрения, что все вещи лишь случайны. Я верю в судьбу, что всё в каждый момент имеет отношение к данной ситуации. На Западе мы считаем случайным то, что происходит – просто так уж случилось, что я сижу здесь, и ветер развевает мои волосы и так далее. Но восточная концепция состоит в том, всё, что происходит, должно было произойти, и нет такой вещи, как случайность – каждая вещь, которая происходит, имеет свою цель.
Эта мысль засела в моей голове, когда я гостил в доме своей матери на севере Англии в Уоррингтоне. ‘Пока моя гитара тихо плачет’ была простым исследованием, основанным на этой теории. У меня была гитара. Но у меня не было особенной идеи для песни. Я решил написать песню, основанную на первой вещи, которую я увижу, открыв любую книгу – потому что это будет соотноситься с этим самым моментом, этой секундой. Я взял наугад книгу, которая была рядом, открыл её, увидел ’тихо плачет’, затем отложил книгу и начал эту песню. С этого начала работать моя мысль, и у меня появилась идея. Часть слов была изменена перед тем, как я окончательно записал её – как можно увидеть здесь:

Я гляжу на неприятности
и ненависть, которые бушуют,
Пока моя гитара тихо плачет
Пока я сижу тут,
Ничего не делаю, только старею

Я как-то работал над этой песней одним вечером с Джоном, Полом и Ринго, и какой-либо энтузиазм отсутствовал. Когда мы начали записывать её, это была лишь моя игра на акустической гитаре и пение, и никому не было интересно. Ну, вероятно, Ринго было, но Джону и Полу – не было. Пол и Джон так привыкли к проталкиванию своих мелодий, что временами бывало очень трудно записать даже одну мою. Этого не происходило. Они не воспринимали её серьёзно, и я не думаю, что они все даже играли на ней. Поэтому я пошёл домой тем вечером, я был очень разочарован, думая: “Вот досада”, ведь я знал, что это действительно хорошая песня, она не настолько уж и дерьмова! На самом деле, я был действительно разочарован первым дублем. Позднее я понял, какую дерьмовую работу я проделал, поя её. Туалетное пение! Но за годы я научился большей уверенности. Я не столько учился технике пения, сколько учился не волноваться. И мой голос стал лучше. На следующий день я ехал в Лондон с Эриком Клэптоном и спросил его: “Что ты сегодня делаешь? Почему бы тебе не прийти в студию и не сыграть на этой песне для меня?” Эрик, нервничая, сказал: “О, нет, я не могу. Никто никогда не играл на битловских записях, и другим это не понравится. Что они скажут?” Я ответил: “Да пошли они куда подальше, это – моя песня, и я хочу, чтобы ты на ней сыграл! Просто приди и сыграй на этой сессии, а я спою и сыграю на акустической гитаре”. И на следующий день я привёл с собой Эрика. Он очень нервничал. Я сказал: “Эрик сыграет на этой вещи”, и это было неплохо, потому что это заставило всех вести себя лучше. Просто появление чужака среди нас успокаивало всех. Интересно наблюдать, как мило люди ведут себя, когда приводишь гостя, потому что они не хотят, чтобы все знали, что как они собачатся. Внезапно все выдают своё лучшее поведение. Это была хорошая запись. Пол сел за фортепиано и сыграл славное вступление к ней, и все они восприняли её более серьёзно. Пол всегда помогал, когда ты записал десять его песен – тогда, когда он вовлекался в мою песню, он помогал. Это было нелепо, очень эгоистично. Я был доволен окончательной версией с Эриком. Мне она нравится. Люди пишут мне письма, в которых говорят: “В том, как вы играете на гитаре, настоящее ощущение блюза”. Мы не обнародовали это, но мы не хотим хранить это в тайне. Эрик – мой хороший друг, и я действительно люблю его, как гитариста и парня. Он хорош в импровизациях.

А чёй-то про Патти ни слова

2VadLit:

>А чёй-то про Патти ни слова

Ну почему же, упоминалась пару раз. А вообще, личная жизнь - на то и личная, чтобы оставаться за рамками общего внимания.

Самая первая его песня вовсе не так уж плоха-ничем не уступает ранним песням знаменитого тандема.Я её всегда любил и поначалу думал,что авторы Пол и Джон.

Don't Bother Me - на самом деле хорошая бит-песня. Она мне то же всегда очень нравилась. Ее иногда принижают, в том числе и сам автор, но я не понимаю за что.

2Cool Jerk:

>поначалу думал,что авторы Пол и Джон.

Это естественно. Ведь она очень напоминает их ранние сочинения.

2Свойский трюфель:

>Ничего не делаю, только старею

Отличная строчка, я однажды использовал её в своей песне, где писал о том, что люди иногда не решаются познакомиться, и теряют годы, которые могли бы провести вместе (we're doing nothing but aging), хотя в тот момент у меня песня Джорджа в голове не звучала.

2HMSL:

>2VadLit:
>>А чёй-то про Патти ни слова
>Ну почему же, упоминалась пару раз. А вообще,
>личная жизнь - на то и личная, чтобы оставаться
>за рамками общего внимания.

Я имел в виду комментарии к WMGGW - вроде бы считается что она посвящена Патти

И всё же,всё же...Многие его песни битловского периода просто шедевры.А вот о сольной карьере этого не скажешь-есть настоящие жемчужины в море проходных песенок,балласта.А вокал бывает просто удручающим.Порой думаешь-уж лучше бы он этого не записывал.