Группа Czerwone Gitary (Червоне гитары) и другие исполнители из стран Восточной Европы

Меж двух культур

Упомянутые выше поэты и композиторы, с одной стороны, создавали польскую популярную музыку с ее локальными вариациями (Власт и Шленгель — варшавские песни, Хеман и Шлехтер — львовские), а с другой, открывали ее для еврейского фольклора. В частности, благодаря им в польскую культуру навсегда вошли такие песни, как «Majn jidisze mame» («Моя еврейская мама») и «Miasteczko Bełz» («Местечко Бельц»).

Стараниями этих авторов и композиторов происходил творческий обмен между польской поп-культурой и ее эквивалентом на идише, у которого во Второй Речи Посполитой также имелась своя разветвленная индустрия развлечений: театры, кабаре, кинематограф, музыка и т.д.

В межвоенный период самые популярные польские песни обычно переводились на идиш. «Nie można kogoś zmuszać do miłości» («Никого не заставишь любить») — песня из кинофильма, которую пел по-польски с экрана Евгениуш Бодо, была известна в среде идиш как «M'ken niszt cwingn cu kajn libe» в исполнении Менаше Оппенгейма, звезды еверйского кинематографа, композитора и текстовика в одном лице. Он же пел на идиш песню Хенрика Варса «Sex Appeal» из кинофильма «Этажом выше» («Piętro wyżej»), которую в изначальном, польском варианте тоже исполнял Бодо (автором текста был Самуэль Корн-Тайер, более известный как Игорь С. Контайер). Песня Ежи Петербурского «Ja się boję sama spać» («Я боюсь спать одна») была записана на пластинку в идиш-версии «Ich hob a mojre schloffen allein».

Процесс протекал и в обратном направлении. Пользовавшуюся огромной популярностью песню Менаше Оппенгейма «Zulejka» («Зулейка) записал по-польски Адам Астон.

Впрочем, Астон работал даже не в двух, а в трех языковых средах, исполняя песни по-польски, на идиш и на иврите (под псевдонимом Бен-Леви). На иврите Астон, в числе прочего, записал шлягер Ежи Петербурского «To ostatnia niedziela» («Последнее восресенье») на слова Зенона Фридвальда. Текст для иврит-версии «Ha-szabat ha-acharona» («Последняя суббота») перевел Исраэль М. Бидерман.

В польскую популярную музыку проникали еврейские мотивы. Самый яркий пример — танго «Ребекка» Власта и Белостоцкого, написанное в 1933 году. Основанное на хасидских мотивах и поднимающее тему культурной пропасти, разделяющей штетл и город, культуру евреев и гоев, танго стало популярнейшим шлягером. Его, наверное, пели даже хасиды.

Еще одним музыкальным отпечатком той эпохи, когда польская эстрадная музыка создавалась текстовиками и композиторами еврейского происхождения, стал жанр «Yiddish-fox» — еврейский фокстрот, представляющий собой разновидность фокстрота и вдохновленный клезмерской музыкой. (Хотя не исключено, что по пути в Польшу вдохновение заглянуло в Голливуд.)

С идиш на польский переводились скетчи, с которыми выступали Джиган и Шумахер — прославленные комики из Лодзи. Их автором был Мойше Бродерзон, один из поэтов крупной аванградисткой группы «Jung Idysz» («Юнг Идиш»), писавший на идиш тексты для кабаре и слова к популярным песням. В числе прочих, Бродерзон работал и с Хенохом Коном, который, наряду с Давидом Бейгельманом, был ведущим композитором музыки идиш межвоенного периода.

А источником вдохновения для основанного Бродерзоном и Коном знаменитого театра марионеток Хад-Гадья послужили, в свою очередь, попуярные в польских кабаре политические вертепы, у истоков которых стояли Тувим, Лехонь и Слонимский. Впрочем, известность театра Хад-Гадья довольно скоро вышла за пределы замкнутого мира культуры идиш. Особой славой пользовались необычные куклы, созданные Ицхаком Браунером — тоже членом «Юнг Идиш».

Посредником в культурном обмене между польской и идиш-средой служил, в числе прочих, и уже упоминавшийся Эммануэль Шлехтер, который записал цикл своих песен, созданных на основе еврейского фольклора, «Awremałe Melamed» («Авремеле меламед»), «Śpiewak sobotni» («Певец субботы»), «Rabi Eli-Melech» («Раби Эли-Мелех») и «Srulek» («Срулик»). Музыку к ним Шлехтер тоже сочинил сам, стилизовав ее под народную.

Холокост польской песни
Текстовики и композиторы еврейского происхождения, создававшие облик польской развлекательной индустрии, были практически полностью ассимилированы, но, несмотря на это, после начала войны они либо оказывались в гетто, либо вынуждены были скрываться.

Трагический жребий не минул и короля песни — Великий и Могучий Анджей Власт оказался в варшавском гетто, где, согласно одной из версий, погиб при попытке к бегству. В гетто он написал свою самую пронзительную песню «Warszawo ma» («Варшава моя») — переработку традиционной еврейской «Miasteczko Bełz».

В варшавском гетто — по всей вероятности, во время восстания — погиб также и Владислав Шлегель. В кафе «Икусство» Шлегель стал одним из создателей так называемого «живого дневника»: это были ежедневные комментарии текущей ситауции в лучших традициях кабаре. Наверное, именно там был впервые исполнен иронический парафраз песни «Siekiera, motyka» («Топор, мотыга»), популярной по другую сторону стены. Версия Шлегеля — ироническое memento межвоенной польско-еврейской культуры — ярко акцентирует драматические различия, разделившие польское общество, и открывает глаза на фундаменальное различие между судьбой поляков и евреев во время войны.

Мотыга, мяч (но не о том я…)
опять еврейская автономия
прыжки, ужимки, гмина, гмах…
все равны — и к черту страх!

[...]

Мотыга, мяч, шкафы и крынки,
И Лейкин, Шмерлинг и Треблинки,
мешок — вагон — и апельплац,
барак, аусвайс, бляха, Кац…

Zakazane piosenki - Siekiera, motyka

В варшавском гетто погиб (вероятно, в 1943 году) и Юзеф Липский, написавший в соавторстве со Шленгелем слова к «Tango Notturno» («Танго ноттюрно»). В гетто он был одним из авторов «живого дневника».

Тексты для «живого дневника» писал также Ежи Рыба, кинокритик и автор текстов к песням 1930-х годов «Bo to się zwykle tak zaczyna» («Обычно так и начинается») и «Za późno» («Слишком поздно»), подписывавшийся псевдонимом Ежи. Обстоятельства его смерти остались неизвестными.

Чудом выжил в варшаском гетто другой знаменитый текстовик и сатирик Ежи Юрандот.

В своем родном Львове — а точнее, в львовском гетто, во время его ликвидации — погиб Эммануэль Шлехтер, сценарист множества фильмов, автор слов к песням «Umówiłem się z nią dziewiątą» и «Sex Appeal».

Среди композиторов потери были столь же ужасающи.

Зигмунт Белостоцкий, автор «Ребекки», был убит в лагере уничтожения Треблинка во время ликвидации варшавского гетто.

Из братьек Голдов войну пережил Хенрик — капельмейстер в «Qui Pro Quo»; его брат Артур — композитор, автор танго «Jesienne róże» («Осенние розы») и мелодии «Ta mała piła dziś» («Эта малютка сегодня пила») — погиб в Треблинке. Но прежде немцы заставили его организовать лагерный оркестр.

В варшавском гетто погиб также Болеслав Муцман, написавший музыку варшавских песен «Jadziem, panie Zielonka» и «U cioci na imieninach».

Тоже в варшавском гетто (вероятно, в 1942 году) погиб Якуб Каган, автор танго «Złota pantera» («Золотая пантера») и песни «Syn ulicy» («Сын улицы»).

Шимон Каташек, пионер польского джаза, автор шлягера «Każdemu wolno kochać» («Каждому можно любить»), попал в варшавское гетто, но сбежал и руководил оркестром на арийской стороне; его узнали, донесли, и он был арестован и расстрелян в варшавской тюрьме Павяк в мае 1943 года.

Феликс Гальперн — автор музыки знаменитой песни «Czarna Mańka» — погиб в лодзинском гетто 3 марта 1942.

Давид Бейгельман, музыкальный директор лодзинского театра идиш «Арарат» и автор песен «Nisim nisim» и «Jidn, szmidn», во время войны находился в лодзинском гетто и погиб, по всей вероятности, в Гливице, куда были отправлены заключенные из лагеря уничтожения Аушвиц, в 1944 году.

Хелм
– город в восточной части Польши. По легенде, над этим городом ангел случайно выронил из мешка всю глупость мира. В фольклоре и народном юморе на идише «хелмские мудрецы» служат олицетворением наивности и глупости. Например, когда с расшатанного моста начинают то и дело падать брички и коляски с людьми, они решают построить рядом больницу, чтобы не возить раненых далеко.

Festung Warschau
– Варшавская крепость (нем.). Так немцы называли Варшаву в тех ситуациях, когда город вынужден был обороняться. В XX веке этот термин употреблялся трижды: во время Первой войны в 1914 г., в 1939 – когда началась Вторая мировая, и в сентябре 1944 – январе 1945 гг.

В названии обыгрывается выражение «W tym sęk» (sęk – букв. «сук», то, за что цепляется, перен. значение «загвоздка», «в том-то и фишка»). Персонаж шмонцеса не понимает этого оборота — точнее, понимает его буквально: «Какой такой сук?», — и на этом построен комизм.

В Европе и Америке это танго прославилось под названием «О, донна Клара».

«Все обеты» (арам. букв.) – молитва, читаемая в синагоге в начале вечерней службы Йом-Кипур. – Примеч. пер.

Срулик – уменьшительное от имени Израиль на идиш.

Автор: Миколай Глинский

Za późno - Maciej Klociński

Ady Rosner's Orchestra, Voc. Albert Harris - Piosenka o mojej Warszawie

Mieczysław Fogg - Tango Milonga

SENOR GRA, DONNA TAŃCZY - ADAM ASTON 1935!

Today i present old song composed by Bolesław Mucman. The lyrics wrote Władysław Szlengel. The song recorded Adam Aston in 1935. Also the song recorded Tadeusz Faliszewski and Janusz Popławski.

Eugeniusz Bodo - Sex appeal

"Ladies and gentlemans, and now attraction of our evening! Our charming, home-made Mae West!"

One of the best scenes of polish 1930's films: Eugeniusz Bodo (most popular polish actor) in woman clothes is singing a hit song "Sex appeal" in "Piętro wyżej" (Upstairs) film from 1937.

Mieczysław Fogg - Ostatnia niedziela, 1936

The „Last Sunday" -- erroneously called „THAT Last Sunday" -- was composed by Jerzy Petersburski in 1936. It is a nostalgic tango with lyrics by Zenon Friedwald describing the final meeting of former lovers who are parting. The Polish title was "To Ostatnia Niedziela" ("The Last Sunday"). The song was extremely popular and was performed by numerous artists (best kown performance by Mieczysław Folg). Along the way, it first gained the nick-name of "Suicide Tango" due to its sad lyric (although, the real „suicie song" in the night restaurants of Eastern Europe -- where the shoot in the brow at 12 at night was not any unusual happening - was In 1930s another sad „Sunday": the „Gloomy Sunday" (in Polish: „Smutna niedziela") by a Hungarian composer Rezső Seress. (Soon, an international hit; in the US sung by Billie Holiday).

But this Polish „Last Sunday" song also had a terribly sad fate. During World War II In the concentrations camps it was often played while Jewish prisoners were led to the gas chambers and ovens, to be executed. During World War II its Russian version was prepared by Iosif Alveg and performed by Leonid Utyosov under the title of "Weary Sun" (Russian: "Utomlyennoye Solntse"). After World War II, the song remained largely successful and appeared in a number of films, including Yuriy Norshteyn's 1979 "Tale of Tales" (considered by many international critics to be the greatest animated film ever made), the award-winning Krzysztof Kieślowski's "White" (1994) and Nikita Mikhalkov's "Burnt by the Sun" of the same year. The Russian title of the song also became the name-sake for the latter film and -- as the result - even the more educated and worldly Russians nowadays consider the old tango from Warsaw their „Russian national song".

Recording: Mieczysław Fogg - To ostatnia niedziela (Petersburski/Friedwald), Syrena-Electro 1936

Stare polskie tango: 'Już nigdy !' - Sława Przybylska
.
Tango 'Już nigdy' (Never again) was first sung by Vera Bobrowska a star of the cabaret Morskie Oko, Warsaw, 1930 and became such a success that through decades a lot of singers used to include it to their repertoire again and again. But it was not until 1958 when a young at that time and very ambitious girl, Sława Przybylska, ventured to present it on the radio and on her first record. The song acquired a new light. I like it very much.

Muzyka: Jerzy Petersburski.
Słowa: Andrzej Włast

"Tango Notturno" - Wiera GRAN - 1938 !

Sława Przybylska - Gdzie są kwiaty z tamtych lat?

"Gdzie są kwiaty z tamtych lat? Jasne kwiaty...
Gdzie są kwiaty z tamtych lat? - Czas zatarł ślad...
Gdzie są kwiaty z tamtych lat? Każda z dziewcząt wzięła kwiat...
Kto wie czy było tak... Kto wie czy było tak...

Gdzie dziewczęta z tamtych lat? Jak te kwiaty...
Gdzie dziewczęta z tamtych lat? - Czas zatarł ślad...
Gdzie dziewczęta z tamtych lat? Za chłopcami poszły w świat...
Kto wie czy było tak... Kto wie czy było tak...

Gdzie są chłopcy z tamtych lat? Dzielne chwaty...
Gdzie są chłopcy z tamtych lat? - Czas zatarł ślad...
Gdzie są chłopcy z tamtych lat? Na żołnierski poszli szlak...
Kto wie czy było tak... Kto wie czy było tak...

Gdzie żołnierzy naszych kwiat? Tych sprzed laty
Gdzie żołnierzy naszych kwiat? - Czas zatarł ślad...
Gdzie żołnierzy naszych kwiat? Tam gdzie w polu krzyża znak...
Kto wie czy było tak... Kto wie czy było tak...

Gdzie mogiły z dawnych lat? - Tam gdzie kwiaty...
Gdzie mogiły z dawnych lat? - Czas zatarł ślad...
Gdzie mogiły z dawnych lat? Tam gdzie kwiaty posiał wiatr...
Kto wie czy było tak... Kto wie czy było tak..."

Niniejszy film dedykuję bohaterom wojny - wielkim i tym małym - nieznanym...

http://culture.pl/ru/article/shpilman-shlengel-gran-uznayte-ob-artistah-getto


Шпильман, Шленгель, Гран… Узнайте об артистах гетто


До войны их знали и любили. Они писали, пели, говорили на идише или по-польски, а попав в Варшавское гетто, не перестали быть артистами. Владислав Шпильман в «Cafe Sztuka» («Кафе Искусство») аккомпанировал на фортепиано Вере Гран (после войны их пути разошлись из-за обвинений в адрес Веры Гран в сотрудничестве с нацистами), Владислав Шленгель писал пронзительные стихи, Гила Секштайн рисовала портреты. Почти все они отправились из гетто в путешествие, из которого не возвращаются.

Владислав Шленгель

Владислав Шленгель, фотография публикуется с разрешения Еврейского исторического института

Это путешествие Владислав Шленгель описал в стихотворении «Станция Треблинки»:

Путь занимает пять часов
И сорок пять минут.
Другие в том пути всю жизнь
До смерти проведут (пер. Кирилла Медведева)

В гетто Шленгель стал – по его собственному определению – «хроникером тонущих». В опереточных по форме и пронизанных горькой иронией стихах он рассказывал о жизни и уничтожении закрытого района. Был среди тех немногих людей искусства, кому довелось дожить до восстания в гетто. В одном из своих последних стихотворений, написанном в январе 1943 года, т. е. уже после первого вооруженного столкновения еврейских повстанцев с немецкими солдатами, Шленгель писал:

Слышишь, немецкий Боже:
евреи молятся в «диких» своих домах,
в руках сжимая камни и жерди.
Дай нам, Господь, кровавую битву,
одари нас жестокой смертью.
Пусть наши глаза при жизни не видят
Уходящие вдаль составы.
Но дай нашим дланям, Господь, забрызгать
Их мундиры пеной кровавой.
И покуда стон не сдавил нам глотки,
Дай разглядеть — в их гордых руках,
В их лапах, крепко хлысты сжимавших,
Наш простой, человечий страх»

(«Контратака») Пер. Кирилла Медведева

Вера Гран

Вера Гран, фот. из коллекции Агаты Тушинской / East News

Вера Гран прославилась еще до войны, к сентябрю 1939 года она выпустила 28 пластинок. В гетто Гран стала звездой «Cafe Sztuka», где ей аккомпанировал Владислав Шпильман. Самым известным ее хитом стала песня «Jej pierwszy bal» («Ее первый бал») на слова Шленгеля. В августе 1942 года Гран удалось выбраться из гетто, и до конца войны она скрывалась под Варшавой. После войны ее обвинили в сотрудничестве с немцами. Вина Гран так и не была доказана, но дурная слава тянулась за ней до конца жизни. Она страстно желала очиститься от обвинений и посвятила этому книгу «Эстафета клеветников: автобиография певицы» («Sztafeta oszczerców: Autobiografia śpiewaczki», 1980), в которой обвинила Владислава Шпильмана в том, что в гетто тот состоял в еврейской полиции.

Хершеле Данелевич

Фрагмент рукописи стихотворения «Di kronik fun Herszeles Tojt», написанного в гетто после смерти Хершеле Данелевича его другом Ицхаком Каценельсоном,
источник: Дом-мемориал борцов гетто, Израиль

Поэт и собиратель еврейского фольклора. Писал исключительно на идише. Два стихотворения Данелевича, стилизованные под народные, были положены на музыку и завоевали популярность в виде песенок – «Gej ojf bojdems, krich in kelers» («Иди на чердаки, полезай в погреба») и «Raszke iz a mojd a wojle» («Рашке добрая девушка»). Хершеле умер от голода в Варшавском гетто. Его близкий друг Ицхак Каценельсон, один из самых известных поэтов, пишущих на идише, посвятил ему стихотворение