Группа Czerwone Gitary (Червоне гитары) и другие исполнители из стран Восточной Европы

Еva Kostolányiová, Eva Máziková & Braňo Hronec Sound - Žltá rieka (Yellow River) 1971
original: Christie - Yellow River 1970

Žltý piesok v dlani osievam, o žiarlivosti vám zaspievam
čo rastie v nás a ja nazývam ju žltá rieka

Počítať chvíle ťa prinúti,
premieňa na večnosť minúty
dni vlečú sa pomaly plynú ti tá žltá rieka...

R: Žltá rieka žltá rieka z tvárí nám úsmev odnáša
žltá rieka žltá rieka no s láskou žltá sa neznáša
žltá rieka pod nohami zem ti podmelie
na jej brehu zas len samý žltý podbel je
tá žltá rieka žltá rieka.

Žltá vie byť veľmi silný jed,
každý ju v sebe musí plieť
veď žltá nám kriví tvár aj svet tá žltá rieka

Stokrát lásku by si počítal
žltá ti vždy len nosí kal
a to nemá v moci ani sám král čo žltá rieka...

R: Žltá rieka žltá rieka z tvárí nám úsmev odnáša
žltá rieka žltá rieka no s láskou žltá sa neznáša
žltá rieka pod nohami zem ti podmelie
na jej brehu zas len samý žltý podbel je
tá žltá rieka žltá rieka

http://www.kameleonrecords.pl/sklep/skaldowie/german-radio-sessions-vol-1-1970-1971-kopia/


Harmonia świata (2018 edition)

Skaldowie


Reedycja dawno wyczerpanej płyty Skaldów z 2006 roku.

CD ma teraz nową i naszym skromnym zdaniem o wiele ciekawszą okładkę, a w książeczce znajdziecie masę zdjęć z sesji nagraniowej płyty.

Oryginalny zestaw utworów uzupełniają dwa nagrania dodatkowe.

Nowy mastering nadał materiałowi muzycznemu nieco więcej wyrazistości, przestrzeni i naturalności.

19 nagrań, ponad 76 minut muzyki !!!

Po longplayu Nie domykajmy drzwi (nagranym bez udziału Andrzeja Zielińskiego) oraz dwóch płytach tematycznych (Moje Betlejem i Skaldowie dzieciom), Skaldowie powrócili na nasz rynek fonograficzny w 2006 roku albumem Harmonia świata.

Na płycie znalazły się kompozycje Andrzeja i Jacka Zielińskich, nawiązujące do całej gamy stylów i gatunków muzycznych. Znajdziemy tutaj m.in: arcymelodyjne utrzymane w dawnym stylu (Mieszkasz w moim śnie), nawiązujące do muzyki pop (Świat cały z tobą), bluesa (Blues zmęczony nocą), oparte na motywach góralskich (Lej dyscyku, lej), okraszone cytatami z muzyki klasycznej (Jestem stąd), mocniejsze i rockowe rockowe (Białe lawiny), przepełnione liryką (Pierwszy pocałunek, Harmonia świata), nawiązujące do poezji śpiewanej (Wiatr, deszcz i ja), czy retrospektywne Tyle.

Płyta pomimo zawartego na niej bardzo dobrego, różnorodnego materiału, nie miała szczęścia. Radio nie promowało dostatecznie pochodzących z niej utworów i w rezultacie o albumie dowiedziała się głównie rzesza najwierniejszych fanów zespołu.

Mamy nadzieję że dzięki naszej reedycji ten zdecydowanie niedowartościowany krążek zostanie wreszcie należycie doceniony przez jak najszersze spektrum słuchaczy.



Świat cały z tobą (3'52)

Mieszkasz w moim śnie (2'57)

Szepty i wiara (4'42)

Lej dyscyku, lej (3'23)

Morskie Oko - dwa zachwyty (3'48)

Białe lawiny (5'27)

Ulica Stachowicza (3'26)

Za dużo w naszym lesie drzew (3'31)

Pierwszy pocałunek (3'17)

Wiatr, deszcz i ja (2'02)

Nie niszczmy zieleni (4'04)

Kosmogonie (4'00)

Jestem stąd (5'10)

Blues zmęczony nocą (4'45)

Tyle (4'53)

Nasza patetyczna (4'10)

Harmonia świata (5'34)

Mieszkasz w moim śnie (alternatywny mix) (3'06)

Tyle (alternatywny mix) (3'37)

Mieszkasz w moim śnie - Skaldowie

Skaldowie - Harmonia Świata.

muz.Jacek Zieliński sł.Jacek Zieliński.

http://www.kameleonrecords.pl/sklep/skaldowie/nie-domykajmy-drzwi-card-sleeve-edition/


Nie domykajmy drzwi (card sleeve edition)

Skaldowie




Chcę powrócić (3'45)

Niebo w twoich rękach (3'31)

Agata sałata (3'34)

Żaglowiec siedmiu mórz (3'38)

Gwiazda piołun (3'56)

Błogosławiona bezsenność (3'44)

Nie domykajmy drzwi (4'28)

Kruku czarny, gołębico (4'10)

Karty życia (3'35)

Jaka słodka, cudowna noc (5'15)

Księżycowa zatoka (4'21)

Nie domykajmy drzwi (wersja radiowa) (4'54)

Kruku czarny gołębico (wersja radiowa) (5'05)

Żaglowiec siedmiu mórz (wersja radiowa) (3'44)

Niebo w twoich rękach (wersja radiowa) (3'26)

Agata sałata (wersja radiowa) (4'01)

Gwiazda piołun (wersja radiowa) (3'51)

Księżycowa zatoka (wersja radiowa) (4'57)

Ten album był naszym powrotem na rynek muzyczny po kilku latach milczenia. Unowocześniając nieco brzmienie, chcieliśmy jednocześnie kontynuować wypracowany przez lata styl. Staraliśmy się również nie obniżyć poprzeczki, którą bardzo wysoko ustawiły kompozycje Andrzeja. Czy nam się to udało? To już muszą ocenić słuchacze.

Jacek Zieliński, Konrad Ratyński (2012)

Skaldowie - Nie domykajmy drzwi (1989)

Muzyka: Andrzej Zieliński
Słowa: Ewa Lipska
Album: "Nie domykajmy drzwi" (1989)

Skaldowie - Niebo w Twoich rękach

http://culture.pl/ru/article/polskaya-pesnya-evreyskogo-proishozhdeniya



Польская песня еврейского происхождения


Шлягеры межвоенного двадцатилетия создавались в кабаре. Музыкальные дебаты в кабаре «Банда» — на переднем плане слева: пианист Кароль Гимпель, композитор Мечислав Хохерман, музыкальный директор Марьян Хемар, композитор Владислав Дан-Даниловский. Справа — Юлиан Тувим, фот. NAC / www.audiovis.nac.gov.pl

Большая часть польских песен межвоенного периода написана поэтами и композиторами еврейского происхождения, однако заметить это из зрительного зала было практически невозможно. Почему всё было именно так, и что это говорит о польской культуре до Второй мировой войны?

«Ja się boję sama spać» («Я боюсь спать одна»), «U cioci na imieninach» («У тёти на именинах»), «Nie masz cwaniaka nad warszawiaka» («Не проведёте вы варшавяка»), «To ostatnia niedziela» («Последнее воскресение» — более известное российскому слушателю под названием «Утомленное солнце»), «Umówiłem się z nią na dziewiątą» («Я условился с ней точно в девять»), «Dziś panna Andzia ma wychodne» («У панны Андзи выходной»), «Ach, jak przyjemnie» («Ах, как приятно»)… Знаменитые польские шлягеры двадцатых–тридцатых годов прошлого века, периода, который в Польше называют золотым или межвоенным двадцатилетием. Эти песни объединяет не только время и место создания, но и то, что все они были написаны польскими поэтами и музыкантами еврейского происхождения.

Авторы тестов Юлиан Тувим, Марьян Хемар, Анджей Власт, Ежи Юрандот, Людвик Старский, Эмануэль Шлехтер и Владислав Шленгель, композиторы Хенрик Варс, Артур Голд, Ежи Петербургский и Зигмунт Белостоцкий — это они написали подавляющее большинство польских довоенных шлягеров, и именно они в немалой степени сформировали облик современной польской развлекательной культуры. Но хотя польскую поп-культуру и создавали в основном аккультурированные евреи, на эстраде и сцене выступали поляки… Почему всё было именно так, и что это говорит о польской культуре межвоенного периода?

Песня, рожденная в кабаре

Ревю «Под зонтиком» в кабаре «Малое Qui Pro Quo» в Варшаве, 1939, фот. Станислав Бжозовский / Национальный цифровой архив / www.audiovis.nac.gov.pl

Поэты и композиторы, чьи имена перечислены выше, были в межвоенный период основными авторами, писавшими для кабаре. Именно в кабаре и ревю довоенная публика впервые слышала песни, которые становились потом главными польскими шлягерами и пелись, напевались и насвистывались на улицах.

В такой атмосфере — за авторским столиком, на расстоянии вытянутой руки от фортепьяно — Хеман и Тувим творили песни и скетчи для самого известного варшавского кабаре «Qui Pro Quo». Точно так же рождались песни Анджея Власта, самого плодовитого текстовика межвоенной эпохи (его называли «королем пошлости» и даже графоманом). В течение многих лет Власт еженедельно поставлял новые тексты для очередных программ тех театров, которыми руководил, — музыку писали Петербурский, Варс и Артур Голд.

В кабаре начинали и представители следующего поколения — Людвик Старский и Эммануэль Шлехтер, прославившиеся в первую очередь своей деятельностью в кинематографии, сценаристы и авторы бессчетного количества песен для фильмов (нотабене: кинематограф в межвоенный период был вторым после кабаре местом, где рождались музыкальные шлягеры). Если добавить сюда Ежи Юрандота и Владислава Шленгеля — представителей самого младшего поколения авторов кабаре, чей дебют состоялся за несколько лет до войны, — мы получим более или менее характерный образ польской межвоенной развлекательной музыки.

Пути всех этих творческих деятелей пересеклись в кабаре, словно магнитом притягивавшем к себе молодёжь из полонизированных еврейских семей. Что же в нем было такого привлекательного?

Helena Grossówna - Ach jak przyjemnie

Kalina Jędrusik- Ja się boję sama spać

Индустрия развлечений как свободная ниша

Знаменитый оркестр Петербургского и Голда — это о них Анджей Власт написал: «Не беспокойся ни о чем / Забудь о суете / Сиди и слушай в Qui Pro Quo / С блаженством на лице / Как Петербурский с Голдом, два аякса/ Играют джаз все ночи напролёт», фот. Национальный цифровой архив / www.audiovis.nac.gov.pl

Первые кабаре появляются в Польше с начала XX века («Зеленый шарик» / «Zielony balonik» в Кракове, «Момус» / «Momus» в Варшаве). Число их быстро растёт после 1918 года, когда Польша возвращает себе независимость. Как и вся зарождающаяся в те годы индустрия развлечений, кабаре — область относительно новая, и подобно другим, еще не занятым нишам, становится самым доступным полем деятельности для молодых евреев, которые претерпевают сильные цивилизационные изменения, но при этом подвергаются дискриминации в других жизненных сферах. Отсюда — огромная роль еврейских творческих деятелей в создающейся в начале XX века индустрии развлечений: кинематографе (не только в Польше, но и в Америке) и звукозаписи (одна их первых в Польше студий звукозаписи — «Сирена» / «Syrena» — основана в 1912 году Юлиушем Фейгенбаумом) и т.д.

Это — социально-экономическое объяснение. Но существует и другое.

Специалист по довоенным кабаре Рышард Марек Гронский отмечает, что кабаре созвучно присутствующему в еврейской традиции чувству юмора, в котором всегда проявлялась некая забавная мудрость (в качестве примера он приводит рассказы о хелмских мудрецах). По словам Гронского, для этой традиции характерно обилие анекдотов «о теще» и «о наследстве». Присущей им наблюдательности и житейской иронии — свойственным, по утверждению Гронского, еврейской культуре в целом — вскоре суждено было стать ключевым элементом польского кабаре, в котором, как известно, важная роль отводилась умению остроумно комментировать изменчивую политическую реальность и общественные отношения.

Польское (анти) семитское кабаре?

Эльжбета Яницкая, автор книги «Festung Warschau», видит проблему иначе. По ее мнению, подобная аргументация — скорее признак эссенциалистского мышления, когда данному социуму приписываются некие свойства как априори ему принадлежащие. Сама же Яницкая утверждает, что эти свойства обусловлены социально и исторически.

Исследовательница замечает, что такие качества как наблюдательнсть или особая интуиция присущи в большей мере женщинам и рабам, иначе говоря — людям, зависимым от чьего-либо благоволения. Тем самым она указывает на культурную и социальную базу польско-еврейских отношений, определявшую и формировавшую эти качества. Они отражают характерный для евреев в польском обществе статус бесправных и обездоленных людей. Яницкая полагает, что именно этот аспект еврейского опыта может оказаться наиболее полезным для понимания невероятной привлекательности кабаре для еврейских авторов и артистов.

В сильно иерархизированной польской межвоенной культуре кабаре могло казаться евреям пространством, свободным от привычных общественных правил и условностей, а значит — и от тех ограничений, которые они налагали на представителей меньшинства. Кабаре давало возможность открыто, без обиняков высказываться и комментировать социальную и политическую реальность. Как поясняет Яницкая,

Артисту/автору кабаре положена роль шута, в рамках которой он может всё и даже больше… Он может оскорблять короля и даже обличать несправедливость и насилие.

Но штука в том, что это ровным счетом ничего не значит, ибо, по законам кабаре, все и так заключено в кавычки, изъято из обыденной реальности и полноценной дискуссии. В этом смысле кабаре можно сравнить с карнавалом с его временной сменой ролей без последствий для порядка и социальной иерархии в реальном мире.

Яницкая называет польское кабаре «скользким полем интеграции». В итоге оно создало такие формы, как тот же «шмонцес», типичный для польского кабаре вид юмора, основанный на гротескно-карикатурной передаче особенностей языка и быта ассимилированных евреев. Исследовательница этого явления Агнешка Жолкевская отмечает, что шмонцес использует простейшие, если не сказать примитивнейшие способы вызвать смех:

Это этнические стереотипы еврея — хорошо известные и прочнее всего укоренившиеся в сознании среднестатистического зрителя: хитрость, жадность, сообразительность, скупость, плутовство и трусость. Шмонцес раскрывает их, разворачивает, черпает из них содержание и комизм.

Впрочем, шмонцес и вред, причиняемый им обществу, служили объектом критики еще в межвоенной еврейской прессе. «Его шутовство имеет столько же общего с исправлением нравов, сколько, к примеру, канкан с равноправием граждан», — отмечал в 1927 году пионер журналистики на иврите, многолетний сионистский лидер и писатель Нахум Соколов.

Примечательно, что такие произведения зачастую создавались авторами еврейского происхожения (признанными мэтрами шмонцеса были, в частности, Тувим, Юранодот и Конрад Том, перу которого принадлежит самый известный польский шмонцес «Sęk»), — в этом-то de facto и заключается причина амбивалентного статуса шмонцеса. Это, в свою очередь, можно рассматривать как своего рода интернализованный антисемитизм, или, другими словами — принятие перспективы доминирующей культуры как своей собственной. В данном случае еврейские авторы использовали шмонцес, чтобы наладить контакт и взаимопонимание с культурой польского большинства.

Сцена и об-сценность

При том, что подавляющее большинство авторов, писавших тексты и музыку для кабаре, были еврейского происхождения, на сцене дело обстояло ровно наоборот. Среди тех, кто выступал в программах кабаре, исполнителей еврейского происхождения было крайне мало. Единственным исключением, которое лишь подтверждало правило, был, например, Казимеж Круковский (сценический псевдоним Лопек) — впрочем, основным его жанром был шмонцес.

Похожая ситуация наблюдалась и в других видах сценических искусств: в театре, кинематографе, да и в том же песенном жанре. Из всех актеров еврейского происхождения блестящую карьеру в кино сделали, пожалуй, только Михал Знич и Нора Ней. На песенной эстраде — Адам Астон и Вера Гран. Похоже, что здесь разделительная линия примерно совпадает с границей, отделяющей кулисы от сцены. Эльжбета Яницкая описывает эту ситуацию в категориях «об-сценности», означающей принцип недопустимости на сцене определенных явлений.

Упомянутые выше имена (псевдонимы) демонстрируют еще один действующий здесь механизм. Сценический псевдоним стал той ценой, которую пришлось заплатить актерам еврейского происхождения за право предстать в лучах софитов перед польской публикой.

Звезды Бродвея над Вислой?

Как известно, мир эстрады живет по своим законам, и псевдонимом там никого не удивишь, однако складывается впечатление, что для артистов еврейского происхождения псевдоним был чуть ли не обязательным условием. Это касалось практически всех: от авторов текста и музыки до исполнителей, выступавших на сцене. Вспомним таких поэтов-песенников, как Марьан Хемар (Ян Марьян Хешелес), Анджей Власт (Густав Баумриттер), Людвик Старский (Людвик Калушинер) и Альберт Гаррис (Аарон Гекельман); композиторов Хенрика Варса (Хенрик Варшавский) и Фанни Гордон (Фейга Иоффе); исполнителей — Адама Астона (Адольф Левинсон), Михала Знича (Михал Фейертаг), Нору Ней (Соня Нейман) и Веру Гран (Двойра Гринберг).

Можно сказать, что евреи, сыгравшие огромную роль в создании польской развлекательной культуры межвоенного двадцатилетия, могли либо творить за кулисами, либо выйти на сцену ценой неизбежных «ассимилятивных» процедур, то есть надев своего рода маску. Принимая самые обыденные (Знич, Власт) или стилизованные на американский манер псевдонимы (Харрис, Гордон и т.п. — псевдоним «Старский» можно считать ироническим гибридом и в то же время сознательной автопародией на обе традиции), евреи покупали билет в польскую доминирующую культуру. И лишь тогда получали возможность выступить в роли субъектов этой культуры, иными словами — появиться в лучах софитов, будь то на театральной сцене, концертной эстраде или киноэкране. Отсюда напрашивается вывод, что сценическую карьеру на берегах Вислы могли сделать только поляки и звезды с голливудскими или бродвейскими фамилиями.

Появление польского городского фольклора
Все упомянутые выше творческие деятели — прежде всего композиторы и авторы текстов — работали в области, которая требовала высочайшей культурной компетенции и тонкого понимания польских культурных традиций. Однако именно авторы еврейского происхождения сыграли огромную роль в формировании нашего представления о довоенном городском фольклоре.

Самые типичные варшавские песни — такие как «Nie masz cwaniaka nad warszawiaka» («Не проведёте вы варшавяка»), «Syn ulicy» («Сын улицы») и «U cioci na imieninach» («У тети на именинах»), известные хотя бы из репертура Станислава Гжесюка и по многочисленным переработкам, — песни, которые мы без колебаний отождествляем с «исконно польской» городской культурой довоенной Варшавы, написаны авторами еврейского происхождения.

Особенно важную роль сыграл здесь Анджей Власт, чрезвычайно плодовитый автор, тонко чувствовавший вкусы публики. Это он написал тексты для уже упоминавшихся варшавских песен «U cioci na imieninach» (муз. Болеслав Муцман), блатной баллады «Syn ulicy» (муз. Якуб Каган) и знаменитого «Tango Milonga» («Танго Милонга», муз. Ежи Петербургский). Из варшавского репертуара Власта можно упомянуть еще песню «Na wolskiej sali iskry szły» («По Вольской зале искры шли», муз. Зигмунт Вилер) и «Tango andrusowskie» («Озорное танго», муз. Ежи Петербурский). Но самым лирическим доказательством тесной связи Власта с Варшавой служит песня «Warszawo, moja Warszawo» («Варшава, моя Варшава», муз. Зигмунт Карасинский), которую исполнял Адам Астон.

Слова одной из популярнейших варшавских песен «Nie masz cwaniaka nad warszawiaka» написал Арон Гелькман — текстовик, исполнитель и композитор, родившийся в Варшаве в 1911 году и работавший под псевдонимом Альберт Гаррис. А музыку к знаменитой балладе «Czarna Mańka» («Черная Манька»), повествующей о легендарной героине варшавских улиц, сочинил на слова Чеслава Гумковского еще один варшавянин — Феликс Гальперн.

В этом контексте можно вспомнить и «Bal na Gnojnej» («Бал на Навозной улице») — балладу, воспевающую несуществующий ныне мир, который для создателей песни был как нельзя более реален. В ночном ресторане «У Толстого Юзека» (U Grubego Joska) близ Гжибовской площади варшавский полусвет встречался с варшавским светом: польские рабочие с Воли, еврейские грузчики и торговцы с Хали Мировской, политики и литераторы, представители польской интеллигенции. Музыку на слова Юлиана Кшевинского и Леопольда Бродзинского написала Фанни Гордон — автор многих необыкновенных песен, родившаяся в России и жившая в Варшаве в период межвоенного двадцатилетия.

Такую же роль, как Власт для варшавского городского фольклора, сыграли для Львова Марьян Хемар и Эммануэль Шлехтер. Первый создал на «балаке» — типичном польском львовском говоре (с большим количеством заимствований из украинского, немецкого и идиша) несколько десятков песен и скетчей для кабаре, в известной степени кодифицировав его образ в поп-культуре.

Второй — один из самых одаренных текстовиков молодого поколения, родившийся в 1904 году — написал не только множество популярных и в наши дни «польских национальных» шлягеров, таких как «Sex Appeal» или «Umówiłem się z nią na dziewiątą», но и слова к многочисленным львовских песенкам, к примеру, «Tylko we Lwowie» («Только во Львове») и «My dwaj – obacwaj» («Мы с тобою – оба-двое»). Вместе с другим выдающимся текстовиком, Людвиком Старским (автором таких песен как «Zimny drań»/«Бессовестный подлец» и «Już nie zapomnisz mnie»/«Не забудешь меня»), Шлехтер написал сценарий и диалоги на «балаке» для фильма режиссёра Михала Вашинского «Będzie lepiej» («Будет лучше»).

Кроме того, Шлехтер и Старский — авторы двух звучавших с экрана колыбельных, которые сегодня знает любой польский ребенок: «Ach śpij kochanie» («Ах, усни, мой милый», сл. Старский, муз. Варс) из кинофильма «Paweł i Gaweł» («Павел и Гавел», 1938) и «Dobranoc, oczka zmruż» («Баю-бай, глазки закрывай», сл. Шлехтер, муз. Варс) из кинофильма «Włóczęgi» («Бродяги», 1939). Последнюю исполнял знаменитый актерский дуэт Щепко и Тонько.

Польская песня и антисемитизм

Среди самого молодого поколения текстовиков, дебютировавших за несколько лет до войны, особая роль выпала Владиславу Шленгелю. В наши дни он известен главным образом как один из самых значимых поэтов варшавского гетто. Однако до войны Шленгель был прежде всего сатириком и автором текстов знаменитых варшавских песен «Panna Andzia ma wychodne» («У панны Андзи выходной»), «Chodźmy na piwko na przeciwko» («Пойдем пить пиво напротив»), «Jadziem, panie Zielonka» («Поехали, пан Зелёнка»), музыку к которым написал Болеслав Муцман. По словам Томаша Лерского, это были «блестящие пастиши, песни, исполненные изящества и юмора, воспроизводившие атмосферу аутентичных баллад рабочих предместий Варшавы». Впрочем, и сами они очень скоро стали неотъемлемой частью варшавского фольклора.

Шленгель и Муцман, начавшие свою деятельность во второй половине 1930-годов, принадлежат к уже полностью ассимилированному поколению, выросшему в польской культуре, и их творчество, в свою очередь, может служить доказательством репрессивности этой культуры в последние предвоенные годы. Создавая «аутентичные варшавские песни» и польские национальные шлягеры, Шленгель одновременно публикует в польскоязычной еврейской прессе всё более потрясающие стихи, представляющие собой обвинение польскому антисемитизму и декларацию полного фиаско процесса ассимиляции. Муцман в тот же период пишет музыку к песне на слова Власта «Письмо в Палестину» («List do Palestyny»), в которой использует тему «Kol Nidre» Макса Бруха, чтобы выразить тоску по Земле Обетованной. Такая раздвоенность четко характеризовала ситуацию, в которой оказались на закате межвоенного двадцатилетия творческие деятели еврейского происхождения, — полностью ассимилированные, слившиеся с польской культурой, они тем не менее не были приняты большинством польского социума