Польская мозаика

Кривое зеркало

Шумовская ни в грош не ставит реальный образ современной деревни, она ничего не говорит об переменах, произошедших за последние двадцать лет (от ликвидации малого фермерства до изменения отношения к Церкви). «Лицо» — это экскурсия в начало девяностых, эпоху кооперативных магазинов, сельских дискотек и домашнего забоя свиней, которая по большей части осталась в прошлом. Вместо правдивого образа современной провинциальной Польши у Шумовской мы находим лишь воспоминания о прежней жизни в глубинке, показанные при помощи кривого зеркала: оно не подчеркивает особенности этой реальности, а искажает их.

Склонность к карикатуре присуща не только Шумовской. Этим грешат и польские режиссеры-документалисты, рассказывающие о деревне. В их случае проблема заключается не в незнании реалий, а в убедительной силе их фильмов, которые становятся носителем авторских комментариев к действительности.

Один из самых интересных и вместе с тем самых рискованных портретов провинциальной Польши последних лет — это «Опера о Польше» Петра Стасика. Отправившись в путешествие в глубь страны, Стасик гонится за мощными образами и выразительными контрастами, а картинки польского бездорожья склеивает в гротескное целое. Хотя название фильма подразумевает, что «Опера…» являет собой срез польского общества, Стасика интересует исключительно интеллектуально-бытовая провинция, заповедник польскости, где царит вездесущий китч и поверхностная религиозность.

Стасик, один из самых чутких режиссеров польского кино, в «Опере» смотрит на героев не с присущей ему снисходительностью, а с едкой иронией. Очередные бездиалоговые сцены картины воспринимаются из-за этого как цепочка гротескных образов, непонятных и смешных, но не до конца правдивых.

Село как картинка

Стасика и создателей других насмешливых документальных фильмов о провинции можно упрекнуть в тенденциозном отборе материала и излишней смелости в оценке польской глубинки, но не в незнании описываемого мира. Иначе обстоит дело с более популярными формами культурного досуга, а именно, с телевизионными сериалами.

Образ периферии, укоренившийся в поп-культуре, показывает, насколько творческие и медийные элиты оторваны от польской действительности. Для создателей самых популярных отечественных сериалов Польша маленьких городков и деревень — это неведомое пространство, чужая, далекая страна, о реалиях которой можно лишь догадываться.

В одной из первых сцен сериала «Учитель» («Belfer») главный герой, которого играет Мацей Штур, приезжает в городок Добровице. Приезжает он на автобусе, остановка которого расположена … посреди рыночной площади. Никого не волнует, что остановка наверняка должна быть в другом месте; главное, что автобус, въезжающий на главную площадь, эффектно смотрится на экране.

А создатели польских телесериалов боятся уродства. Они снимают открыточную образцово-показательную провинцию, а если и добавляют отталкивающие вкрапления (бойня в «Учителе»), то быстренько возвращаются к эстетике ландшафта. Одна из причин подобной ситуации — прибыльные контракты, которые заключают продюсеры сериалов с городскими властями: те добавляют денег в съемочный бюджет в обмен на рекламу их региона в сериале. Следовательно, вместо того чтобы показывать истинное лицо отечественной провинции, создатели сериалов создают туристические кинобуклеты, в которых скользят по воде яхты, пленяют своим очарованием старые улочки и не хватает лишь оленей на фоне заходящего солнца.

Исключений найдется немного. В «Вороне» грязь белостокских спальных районов (которые снимали в основном за пределами Подляшья) сочетается с «магическим реализмом», то есть сельско-мифической сюжетной линией старой знахарки-шептухи. Единственным по-настоящему провинциальным польским сериалом остается «Ватага», мир которой состоит из запустелых лесопилен, обветшавших полицейских участков, убогих халуп и приюта для беженцев.

И хотя режиссерам «Ватаги» удалось создать реалистическое пространство, отвратительность которого стала ценностью, большинство авторов сериалов реализма боятся как огня. Именно поэтому в «Диагнозе» в небольшой мазурский городок приезжают не немецкие развалюхи, а новенькие микроавтобусы с затемненными стеклами, а функцию остановки выполняет горшок с воткнутой в него табличкой «Автобус».

Магический не-реализм

Кадр из фильма «Янчо-водяной»,реж. Ян Якуб Кольский, фот. пресс-материалы

Не только телевидение не умеет показывать настоящую деревню. Художественное кино тоже смотрит на ее все более печальное лицо сквозь розовые очки, доказательством чему служит польское кино «магического реализма».

Настоящим мастером и пионером этого направления в Польше был режиссер Ян Якуб Кольский, который на раннем этапе своей карьеры приглашал зрителей в путешествие по вымышленной мифологизированной деревне. Его родное село Попелявы, в котором режиссер провел большую часть детства, на экране превращалось в магическое пространство. Именно здесь герои открывали для себя кинематограф, переживали бурные романы, проходили через ритуалы инициации и даже…обращали время вспять.

Кольский создал в польском кино собственную вселенную — основу, на которой он мог рисовать свои истории. Со временем рассказы из «Янчолэнда» становились все более традиционными и вторичными, а мифическая реальность превратилась в банальный скансен. Кольский бросил эту тему, почувствовав, что цитирует самого себя, становится своим собственным заложником. К деревенской тематике он вернулся лишь недавно — в фильмах «Убить бобра» («Zabić bobra») и «Лес, 4 утра» («Las, 4 rano»), не лучших, но полных жестокой искренности картинах, в которых автор говорил о своих самых серьезных травмах.

К магическому реализму в кино можно отнести и провинциальные фильмы Анджея Якимовского (превосходные «Зажмурь глаза»/«Zmruż oczy» и «Штучки»/«Sztuczki»), а также «Башня. Ясный день» («Wieża. Jasny dzień») Ягоды Шельц, в котором мы имеем дело с более мрачной разновидностью магии. У Якимовского провинциальные городки и деревни становились местом самопознания для приезжих из мира больших городов. Мазурская деревня, в которую в фильме «Зажмурь глаза» сбегала нелюбимая дочь богатых родителей, изменила жизнь девочки, а жители деревни — простые люди — учили приезжих радоваться простым вещам. Режиссер очень тонко и изящно использует комедийные схемы, и поэтому их уроки были поучительными и вместе с тем забавными.

Освоение смехом

Комедийная тональность многие десятилетия присутствует в фильмах о деревне и жизни за пределами города. Неслучайно большинство самых популярных польских комедий повествуют как раз о столкновении города и деревни — начиная со «Всех своих» и «Люби или брось» Сильвестра Хенчинского, «Гоголя-моголя» Романа Залуского и фильмов Януша Кондратюка (в первую очередь незабвенного «Есть здесь девушка на выданье?») до «У Христа за пазухой» Яцека Бромского и телевизионного «Ранчо». Во всех названных фильмах источником комедийной энергии служит напряжение между городской и сельской стихией, обеспечивающее одно из главных общественных делений (в первую очередь в годы ПНР).

В наши дни деревня, увиденная глазами комедийных режиссеров, становится еще и вместилищем всего странного, пространством, где живут немного гротескные, но вместе с тем трогательные люди. В равной степени это касается и маленьких городков — например, городка из фильма «Готовы на все. Экстерминатор» Михала Рогальского, рассказывающего о провинциальной хэви-метал группе, или городка, в котором в фильме Гжегожа Ярошука «Кебаб и гороскоп» находился магазин с коврами, полный печально-смешных историй, достойных Роя Андерсона

Демоны села

Кадр из фильма «Колоски» Владислава Пасиковского, на фото: Мацей Штур. Фот: пресс-материалы

Пока кинокомедианты радостно высмеивают провинцию, видя в ней своих «братьев меньших» и «страну под увеличительным стеклом», их более смелые коллеги годами повествуют о периферии в духе мрачной легенды. Их объективы превращают деревню в мир картин Босха — этакие настоящие круги ада, утопающие в грязи, алкоголе и человеческой низости.

Образцовым примером подобной режиссерской стратегии уже много лет служит «Плохой дом» Войцеха Смажовского, темная история о человеке, который приезжает на службу в богом забытую деревню и становится жертвой алчности и злобы местных жителей. Смажовский, который в комедии «Свадьба» травестировал Выспяньского и Вайду, говоря о польскости, абсолютно лишенной романтизма, в «Плохом доме» тоже рассказывал историю, вышедшую за пределы анекдота и превратившуюся в повествование о собирательном образе поляков. Режиссер разрушал с ее помощью национальные мифы и легенды о героическом национальном прошлом, а отрицательными героями сделал всех жителей села.

Подобную авторскую стратегию избрал и Владислав Пасиковский в фильме «Колоски». Рассказывая о польском антисемитизме, автор «Псов» отвел жителям деревни роль «черного люда», мстительных аборигенов, неспособных принять правду о собственном прошлом. Пасиковский снял современный вестерн, в котором одинокого всадника из ниоткуда заменил добродушный герой Мацея Штура, а роль злодеев взяли на себя его соседи, «праведные христиане» и «патриоты».

Образ деревни в кино очень часто подвергается подобным упрощениям и поспешным оценкам. Мы обнаружим их в нашумевшем «Линче» Кшиштофа Лукашевича о деревенском самосуде, а также в «Следе зверя» Агнешки Холланд и Каси Адамик, в котором отрицательные герои — это архетипические пан, войт и плебан.

Малая родина

Польское кино годами не может покончить со схемой, велящей видеть в деревне пленительный заповедник или адскую дыру, предмет насмешек или идеализации. Лишь немногие могут говорить о периферии без упрощений и приукрашивания действительности. Но и здесь заметны перемены. Это заслуга молодых режиссеров, которые сами зачастую родом из провинции и умеют говорить о ней с нежностью и при этом честно. Петр Домалевский в «Тихой ночи», Агнешка Эльбановская в «Первом поляке на Марсе» и Анна Ядовская в «Диких розах» рассказывают о провинции, но она для них не отдельная тема, а лишь достоверные декорации для экранных драм.

Фильм «Дикие розы» — это особый случай деревенского реализма. Ядовская не демонстрирует здесь своих социологических амбиций, в ее фильме ни на секунду не звучит публицистический тон, но несмотря на это режиссеру удается рассказать правду о повседневной жизни не-центральной Польши образца 2018 года. Мир фильма — это мир недостроенных халуп, семей, расколотых эмиграцией, одиноких матерей, воспитывающих детей с помощью родственников, и вкалывающих за границей отцов, которые в родном доме бывают только наездом. Дороги здесь в ямах, автобусная остановка по вечерам превращается в клуб молодежи, а чтобы добраться до города, нужно договориться с соседом с древним «гольфом», потому что общественный транспорт остался в далеком прошлом.

Ядовская не смеется над провинцией. Мы не найдем в ее фильме карикатурной грубовато-смешной Польши как в «Лице» Шумовской. В «Диких розах» люди выпивают, порой ведут себя вульгарно, но в этом нет ничего необычного. Село, может, и гудит от сплетен и интриг, но когда у одного из жителей пропадает ребенок, каждый бросает все свои дела и спешит на помощь. Кто знает, возможно, фильм Ядовской — это одна из редких картин последних лет, показывающих, что людей в Польше еще что-то объединяет. И пускай эта общность неоднородна, зато она умеет сплачиваться ради общего дела.

Подобное изображение села как места, в котором еще существует общность людей, чаще можно увидеть в документальном кино. Взять, к примеру, «Первого поляка на Марсе» Агнешки Эльбановской, рассказ о пенсионере пане Станиславе, который мечтает присоединиться к экспедиции на Марс, организованной NASA. Эльбановская заглядывает в квартиры, где по-прежнему гордо стоят сорокалетние мебельные стенки, на стенах висят ковры, а мебель привезена не из IKEA, а с местных рынков, но режиссер не делает из этого этнографической сенсации. Она просто показывает людей — искренне болеющих за соседа, знающих его с детства, восхищающихся его упорством, и вместе с тем со здоровым крестьянским скептицизмом иронизирующих на тему его мечты. И вновь — из этой открытки проявляется образ общины, которая не отгораживается от мира стеной, а сохраняет близость в отношениях с другим человеком.

Пускай мейнстримовое кино ставит знак равенства между деревней и примитивностью, позволяя себе смеяться над ней или приписывать ей все то худшее, что есть в обществе, зато именно истории Ядовской, Эльбановской и Домалевского показывают, что за пределами метрополии нас ждет много прекрасных тем. Нужно лишь открыть глаза и снять розовые очки.

https://culture.pl/ru/article/neizvedannaa-zemla-provincia-polskogo-kino

http://kulturapolshi.ru/events.php?id=767

«МЯЧ В ИГРЕ!»: ПОЛЬША И ДРУЗЬЯ ПРИГЛАШАЮТ НА ПИКНИК В СОКОЛЬНИКИ

10 июня, в преддверии Чемпионата мира по футболу 2018, Польский культурный центр и его партнеры приглашают в московский парк «Сокольники» на культурно-спортивный пикник. Всех, кто проведет этот день с нами, с 10:00 до 22:00 ждет разнообразная программа, подготовленная представителями стран, которые в качестве участников или гостей приедут на это самое крупное в мире спортивное событие. Хотите посмотреть матчи, поболеть за национальные команды, попробовать национальные угощения и потанцевать под живую музыку звезд из Польши, Израиля и России? Приходите 10 июня в парк Сокольники!

С 10:00 до 14:00 – спортивная программа. На специально выделенных площадках парка пройдут товарищеские матчи между сборными посольств Польши, Венгрии, Словакии, Чехии, Израиля, Японии и команды из России. Самым активным болельщикам достанутся призы!

С 14:30 – культурная программа на Фестивальной площади парка. Здесь вас ждут конкурсы, специальные предложения туристических организаций стран Вышеградской четверки (PL, HU, CZ, SK), национальные польские угощения, подарки и сувениры с символикой чемпионата.
Музыкальную программу откроет известный польский фолк-коллектив «Капелла Нивиньских» с традиционной народной польской и еврейской музыкой и мастер-классом по польским народным танцам. Русские народные песни западной части России прозвучат в исполнении актрисы Ольги Лапшиной. Эстафету подхватят зажигательные ритмы московской афро-группы «Kimbata» и концерт звезды из Израиля – группы «Aveva», исполняющей смесь африканского грува с городскими ритмами Тель-Авива. Завершит пикник специальный гость из Польши – этно-«DJ Woj» с большим танцевальным сетом, заряжающим настоящей славянской энергией!

Организатор: Польский культурный центр в Москве

Партнеры проекта: Парк культуры и отдыха «Сокольники»,
Посольство республики Польша в Москве,
Посольство Венгрии в Москве,
Посольство Словацкой Республики в Москве,
Посольство Чешской Республики в Москве,
Посольство государства Израиль в России,
Венгерский культурный центр в Москве,
Чешский центр в Москве,
Словацкий институт в Москве,
Польская туристическая организация (POT) и культурно-образовательный проект «Эшколот» (при поддержке фонда «Генезис»),
компания OOO БЕЛЛА Восток.

Программа:
10:00 – 14:00 – товарищеские матчи между сборными посольств Польши, Венгрии, Словакии, Чехии, Израиля, Японии и команды из России.
14:30 – открытие музыкальной части (главный вход в парк) и выступление хора ПКЦ
15:00 – «Капелла Нивиньских» и их танцевальный проект (Польша)
16:00 – Ольга Лапшина с сольным проектом (Россия)
16:30 – афро-группа «Kimbata» (Россия)
17:40 – «Капелла Нивиньских» со специальной еврейской программой «Время свадьбы» (Польша)
20:00 – «Аveva» (Израиль)
21:00 – этно-«DJ Woj»

https://culture.pl/ru/article/chto-takoe-sileziya


Представитель Движения за автономию Силезии во время протеста у здания польского Сейма в Варшаве, 18.07.2014, фот. Филип Блажейовский / Forum

Что такое Силезия?

«Я люблю карты за то, что врут», – написала в одном из своих стихотворений Вислава Шимборская, лауреат Нобелевской премии по литературе.

Польша исчезла с политической карты мира больше чем на сто лет, но все это время она продолжала существовать в головах людей, кому пришлось либо покинуть страну, либо остаться на родине, которую поделили между собой три соседние державы. История Силезии оказалась еще более запутанной.

Сосновец и Катовице — это два расположенных неподалеку друг от друга города в Силезии, одном из шестнадцати польских воеводств. Когда я впервые услышал шутки, которые рассказывают о Сосновце жители Катовице, я было подумал, что это типичное противостояние между двумя соседними городами, как, например, между Торунью и Быдгощем, или двумя большими городами, например, Краковом и Варшавой. Однако чуть позже меня поразило утверждение, будто Сосновец — это не Силезия. По словам многих жителей Катовице, для поездки в Сосновец мне даже понадобился бы загранпаспорт.

Я решил изучить карты и доказать им, что они не правы. Если верить карте, Сосновец находится в Силезии, стало быть, загранпаспорт мне не потребуется. Но почему же многие думают иначе?

Ответ на этот вопрос дать не так уж просто. История Силезии сильно отличается от истории других польских регионов, ведь эти земли вошли в состав Польши лишь после окончания Первой мировой войны. Сосновец и многие другие города к Силезии не относились.

Первая карта Силезии, Мартин Хельвиг, 1561, фот. Wikimedia

Коротко об истории

До начала V столетия Силезию населяли в основном кельтские и германские племена. Позже здесь появились славяне, в частности, белые сербы, чьи потомки — лужицкие сербы или лужичане — сегодня проживают в Германии на территории Саксонии и Бранденбурга (прежде всего в окрестностях городов Будишин/Бауцен и Горлице/Герлиц).

Поляки и чехи появились на территории Силезии еще до того, как в конце Х века эти земли вошли в состав Польши в годы правления представителя династии Пястов князя Мешко I. В 1335 году польский король Казимир III отдал Силезию королевству Богемия, которое, в свою очередь, в 1526 году попало под власть австрийских Габсбургов. В 1748 году в результате Войны за австрийское наследство Силезию захватила Пруссия. Прусская провинция Силезия позже стала частью Германской империи.

Писатель Юзеф Ломпа так описал Силезию в своей книге «Краткий очерк географии Силезии для начальных классов» («Krótki rys geografii Szląska dla nauki początkowej», 1847):

«Посреди Силезской долины течет Одра, главная река, которая делит эти земли на две неравные части. В левой части живут главным образом немцы, а в правой части большинство жителей говорят по-польски».

Это неравенство можно истолковать и как метафору, поскольку немецкое население Силезии всегда было богаче польского. Польский язык в Силезии сильно отличался от литературного стандарта. Вообще-то силезцы считают свой язык не польским, а отдельным силезским языком, поскольку в результате контактов с немецким и чешским в языке Силезии появилось много специфических особенностей, отличающих его от литературного польского

Так кто такие современные силезцы?

По мнению драматурга Станислава Беняша и профессора Силезского университета писателя Збигнева Кадлубека, силезец — это каждый, кто чувствует себя силезцем и живет или жил в Силезии.

«Одни живут в Гае-ве-Слезску неподалеку от Опавы, в Базеле, Вюрцбурге, Дортмунде или Фульде. Других выселили отсюда после Второй мировой войны, и они говорят 'wir fühlen uns als Schlesier', — пишет Кадлубек пишет в своей книге «Myśleć Śląsk». — Силезцы — это те, кого переселили из Львова во Вроцлав и кто говорит: “Мы любим этот город, потому что это самый красивый город в мире – после Львова, конечно. И мы хотим видеть в трамваях силезского орла”».

Кадлубек считает, что силезцы — это и те, кто называет польский город Ополе на немецкий манер Oppeln и говорит: «Wir sind Oberschlesier. Wir sind daheim» (Мы верхние силезцы. Мы дома»).

ХХ век

Исторический регион Силезии сегодня входит в состав трех государств: Германии, Польши и Чехии. В 1919 регион был поделен на две части: Нижнюю и Верхнюю Силезию.

В 1921 году, после двух восстаний в Верхней Силезии, по условиям Версальского договора необходимо было провести референдум, чтобы определить, как пройдут государственные границы Германии и Польши, которая лишь за несколько лет до этого вернулась на карту Европы.

По результатам референдума примерно 40% населения высказалось за вхождение в состав Польши, а 60% пожелали остаться частью Германии. Голосовавшие за Германию жили в больших городах, за Польшу голосовали в основном сельские жители. Право голоса имели также силезцы, проживавшие в Западной Германии. Это были прежде всего уроженцы Силезии, в конце XIX века перебравшиеся в Рурскую область Германии в надежде на лучшие заработки.

Результаты плебисцита не принесли удовлетворения ни одной из сторон. В результате разразилось Третье силезское восстание. После урегулирования конфликта решено было разделить земли Силезии между двумя конкурирующими странами. В итоге Польша получила больше территории, на которой находилось большинство угольных шахт и примерно половина металлургических заводов. В этом и заключалась основная ценность и привлекательность Силезии для обеих соперничающих стран.

Памятник силезским повстанцам, скульптор Густав Земля, архитектор Войцех Заблоцкий, фот. Анджей Богач / Forum

Последствия войны

Вторая мировая война принесла силезцам новые испытания. Им всем пришлось стать немцами, чтобы пережить нацистский режим. Польское правительство в изгнании сочло, что польским силезцам тоже необходимо назваться немцами.

После окончания Второй мировой войны в Силезии наступило время настоящего террора, поскольку советские власти не разделяли силезцев на поляков и немцев. Для них все они были немцами, пособниками нацистов.


Отныне запрещалось говорить по-немецки, а СССР стремился насадить польскую идентичность, построить новую нацию под властью коммунистов. Всем силезцам пришлось говорить по-польски. В их собственной стране к ним относились как к гражданам второго сорта. Запрет на использование немецкого языка был отменен лишь в 1991 году, уже после падения коммунизма.

Угольная электростанция в Лазиске, 19.05.2014, фот. Войцех Вуйчик / Forum

Что такое современная Силезия?

Несмотря на бурное политическое прошлое, сегодня на улицах силезских городов можно встретить людей, которые говорят по-немецки и по-силезски.

В центре Катовице, столицы исторической Верхней Силезии, немецкий можно услышать по крайней мере изредка в районе площади Рынок или улицы Св. Яна, где находится кафе «Kattowitz» — место, где сохранился дух прежней Силезии.

Долгие годы центр был бедным районом, а зажиточные горожане жили в пригороде Катовице. Ситуация начала меняться лишь несколько лет назад.

У Национального оркестра польского радио появилось новое здание рядом с новым Силезским музеем, который откроется этим летом. Рядом с ними находится новый конгресс-центр, где проходят встречи мирового уровня, например, Intel Extreme Masters.

Недавно в Катовице после долгой реконструкции открыли главную площадь с лавочками и деревьями. В центре появились многочисленные бары и кафе, а также торговый центр Galeria Katowicka, соединенный с обновленным зданием железнодорожного вокзала. Центр становится излюбленным местом проживания студентов и среднего класса, а бедность уступает место бурной общественной и культурной жизни.

Танцоры из ансамбля «Силезия» в национальных костюмах, фот. Ирек Дорожаньский / Forum

Региональная идентичность

В Силезии сильно развита региональная идентичность. Более 800 тысяч силезцев считают себя отдельным народом. Набирает силу Движение за автономию Силезии (Ruch Autonomii Śląskiej). Участники движения вовсе не стремятся к выходу Силезии из состава Польши, как полагают многие поляки. Они добиваются иметь возможность влиять на политические решения, касающиеся Силезии, и инвестировать финансы региона в развитие региональной силезской культуры.

«Люди говорят, что мы хотим быть немцами, — рассказывает в интервью блогер Лукаш Тудзеж. — Для меня это абсурдно и больно, потому что я чувствую себя польским гражданином и хочу быть частью Польши. Почему я должен объяснять людям, что я действительно чувствую себя поляком?»

С другой стороны, профессор Кадлубек уверяет, что Силезия — это не только боль и страдания. «Силезия — это еще и карнавалы, и счастье, и надежда на лучшее будущее». Отказ польского правительства признавать силезцев этническим меньшинством мешает заботиться о местной культуре и традициях.

Тем не менее, профессор Кадлубек главную угрозу видит не в том, что Польша не признает силезцев меньшинством. «Самая большая угроза — это глобализация и потребительство. Не политика, а мир, который стремится к единообразию. Мир постепенно становится одинаковым».

С другой стороны, кашубы, этническое меньшинство на севере Польши, несколько лет назад смогли добилиться такого статуса. Благодаря этому они могут развивать свой язык, на котором говорит более 100000 человек.

В ходе переписи 2011 года 847 тысяч граждан Польши назвали себя силезцами по национальности: получается, их в несколько раз больше, чем кашубов (233 тысячи) и немцев (148 тысяч). Однако из этих 847 тысяч половина указала еще и вторую национальность — поляки. Профессор лингвистики Силезского университета Иоланта Тамбор считает, что силезский соответствует всем критериям регионального языка, но проблема заключается в том, что многие ошибочно боятся сепаратистских настроений среди силезцев.

«В Силезии гораздо больше сопротивляются признанию силезского региональным языком, чем в других регионах», — говорит профессор Тамбор.

Ее бабушка и дедушка говорили по-силезски и пели по-немецки. Она помнит, что силезский можно было часто услышать в магазинах. Сама она уже не говорит на силезском, языке своего детства. В молодости она стеснялась говорить на нем, а сегодня использует его только для шуток. По ее наблюдениям, в университете некоторые ее студенты говорят с ней по-польски, а обернувшись, с друзьями говорят по-силезски.

На вопрос «Что потеряет Польша, если никогда не признает силезский региональным языком?», она ответила: «Чем более мультикультурной будет Польша, тем богаче будет наша национальная культура. Это огромное богатство — смотреть на мир с разных точек зрения». Профессор Тамбор не видит в силезском языке угрозы сепаратизма. «Если о чем-то не заботиться, оно исчезает», — уверена она.

В 2015 году в Силезском университете запустили новую учебную программу, посвященную культуре региона. Но это еще не все. Молодые художники продвигают региональную идентичность с помощью своих арт-проектов. Их изделия можно приобрести в магазинчике «Geszeft» в районе Кошутка или «Gryfnie» на улице Мярка. В этих магазинах продаются также книги силезских авторов: Щепана Твардоха или профессора Кадлубека. Цель в том, чтобы доказать, что в Силезии, как и в любом другом регионе, есть свои писатели, которые вносят вклад в становление силезской идентичности.

Среди силезской молодежи появляется все больше местных гражданских активистов. Недавно организация под названием «Napraw sobie miasto» («Почини город сам») пригласила мэра Катовице в маленький бар под названием «Kato», чтобы обсудить необходимость участия местных жителей в процессе распределения бюджетных средств.

Профессор Кадлубек настаивает, что так называемая «текучая современность», описанная социологом Зигмунтом Бауманом, исчезает. Все больше и больше людей находятся в поисках своего собственного места. Места, которое позволит им заботиться об окружающем их пространстве.

Автор: Алексис Ангуло, весна 2015

Алексис Ангуло изучал журналистику в Национальном автономном университете Мексики, в настоящее время студент факультета польской филологии Силезского университета.

Победители 11-го Фестиваля польских фильмов «Висла»

Жюри в составе: Председатель, кинокритик Виктор Матизен, актриса Ольга Лапшина и кинорежиссёр Михаил Сегал признало Гран-при в Конкурсе художественных фильмов 11-го Фестиваля польских фильмов «Висла» фильму «Я – убийца» Мацея Пепшицы «за мастерское совмещение детектива и социально-психологической драмы».

Специальный диплом Жюри был присуждён фильму «Послеобразы» Анджея Вайды «за неповторимый интеллектуальный тандем режиссера и актера».

Приз за «Лучшую женскую роль» получила Агнешка Мандат за фильм «След зверя» Агнешки Холланд и Каси Адамик.

За «Лучшую мужскую роль» Жюри наградило Якуба Гершала за фильм «Лучше всех» Лукаша Пальковского.

Приз зрительских симпатий получил фильм «След зверя» Агнешки Холланд и Каси Адамик.

После московского выпуска Фестиваль «Висла» отправляется в кинопутешествие по России. До ноября 2018 года фестивальные показы пройдут в Екатеринбурге, Барнаул, Новороссийске, Ростове-на-Дону, Краснодаре, Оренбурге, Нижним Новгороде, Великим Новгороде, Петрозаводске и Бийске.

http://www.festiwalwisla.pl/2018/aktualnosci-ru_p1_i457

http://www.kulturapolshi.ru/news.php?nid=554

70 ЛЕТ СО ДНЯ ГИБЕЛИ РОТМИСТРА ВИТОЛЬДА ПИЛЕЦКОГО


70 лет назад в тюрьме на ул. Раковецкой в Варшаве был убит Витольд Пилецкий – польский офицер, активист Польского подпольного государства, единственный добровольный узник немецкого нацистского концентрационного лагеря Аушвиц, автор т.н. «Отчетов Пилецкого».

Витольд Пилецкий служил в Армии Крайовой и участвовал в Варшавском восстании. После войны продолжил бороться за свободу Польши. В 1947 г. его арестовали и пытали коммунистические власти, в 1948 г. суд вынес и привел в исполнение смертный приговор. После восстановления независимости Польши в 1990 году Пилецкий был реабилитирован, получил посмертно звание полковника и Орден Белого Орла. Британский историк Майкл Фут называет Пилецкого в числе шести самых отважных героев сопротивления времен Второй Мировой войны.

Витольд Пилецкий предложил руководителям Польского подпольного государства идею, что он проникнет в немецкий концлагерь Аушвиц-Биркенау. Его задачей был сбор и передача информации об условиях в лагере. Кроме того, он основал Союз военных организаций с целью подготовки восстания и освобождения заключенных. После побега из Аушвица он написал отчеты, документирующие нацистские преступления, свидетелем которых он был. Отчеты были переданы союзникам; наряду со свидетельствами Яна Карского они стали важнейшим в мире документом, подтверждающим Холокост.

- Что сегодня может сказать человечество, то человечество, которое хочет доказать прогресс культуры и поставить XX век гораздо выше минувших веков? Можем ли мы вообще, мы, люди XX века, посмотреть в глаза тем, кто жил когда-то, и – смешно сказать – доказывать свое превосходство, когда в наши дни вооруженная масса уничтожает не вражескую ей армию, а целые беззащитные народы, используя новейшие достижения техники, - писал ротмистр Пилецкий в отчете 1945 года, описывая свое пребывание в лагере.

Михаэль Шудрих, Главный раввин Польши, говорит о героических поступках Пилецкого так: «Это пример невероятной доброты во времена невероятного зла. У нас есть все больше свидетельств о том, как поляки помогали евреям во время Холокоста и расплачивались за это собственной жизнью. Нужно следовать примеру таких людей, как Пилецкий, всюду, где творится зло.

https://culture.pl/ru/article/vecnoe-odinocestvo-o-filme-ana-kidavy-blonskogo-obrecenny...


Вечное одиночество. О фильме Яна Кидавы-Блоньского «Обреченный на блюз»

Автор: Владимир Громов Опубликовано: 25 мая 2018

Одиночество — это судьба или выбор? Могут ли слава и любовь помочь справиться с экзистенциальным ужасом? О вечно актуальных проблемах Ян Кидава-Блоньский рассказывает на примере судьбы певца Рышарда Риделя в фильме «Обреченный на блюз». Своими мыслями об этой картине делится Владимир Громов.


Томаш Кот и Иоланта Фрашиньская в фильме «Обреченный на блюз», 2005. Фото: ITI CINEMA

«Одиночество страшно терзает/Пронизывает меня и поглощает/Знаешь, мама, мне показалось, что/Что нет Бога, нет!» — так заканчивалась песня, которая в девяностые годы была одним из главных польских хитов. Ее написал и исполнил Рышард Ридель — некогда солист культовой группы Dżem, играющей композиции на пограничье рока и блюза. Грустный, нелюдимый человек, он удивительно точно смог уловить настроение одиночества, которое охватило многих в последние десятилетия прошлого века.

Судьба Риделя стала примером того, что иногда справиться с жизненными вызовами невозможно, даже если у тебя, казалось бы, есть все: популярность, любящая семья… В своих песнях музыкант постоянно возвращался к мотиву пугающего одиночества и экзистенциального ужаса. Этот ужас не смогли заглушить даже наркотики. В возрасте 38 лет Рышард Ридель, совершенно сломленный, опустошенный, истощенный наркотическими ломками и амнезией, выдворенный из собственной группы, скончался в больнице от сердечной недостаточности.

В 2005 году режиссер и сценарист Ян Кидава-Блоньский снял о Риделе фильм «Обреченный на блюз». Можно назвать это попыткой вернуть в польское кино жанр фильма-биографии или, как сейчас говорят, байопика. Этот жанр, существовавший в коммунистические времена, многие считали неполноценным. Связано это было с тем, что история Польши, особенно XX века, наполнена событиями и важными переменами. Рассказать о судьбе одного человека, не упустив важных моментов из истории страны, казалось невозможным. Однако Кидава-Блоньский и не собирался создавать эталонное жизнеописание.

Жизнь известного певца дает режиссеру возможность порассуждать о философских вопросах. Существует ли на самом деле судьба? Что привело Риделя к такому финалу? Была это обреченность или случайность? И была ли у Риделя возможность прожить иную, спокойную жизнь?

Томаш Кот в фильме «Обреченный на блюз», 2005. Фото: Рафал Мачонга / Forum

Чтобы это выяснить, Кидава-Блоньский обращается к трем периодам жизни героя. Мы видим Рыделя в семидесятых, когда он был длинноволосым неформалом, который своим поведением раздражал родителей и коммунистическое общество; в 90-х, когда он был уже популярным вокалистом, и в 60-х — на это время пришлось детство музыканта. Детство, в котором счастье было перемешано с унижением со стороны отца. Вдобавок вся жизнь Риделя проходила в провинции, в Силезии, промышленном регионе, где царит характерная для таких мест тоска.

Судя по фильму, хорошо Риделю не было никогда. Его не спасла ни любовь, ни слава, ни признание. Он всю жизнь ощущал собственную несостоятельность, невозможность вписаться в общество. Дело было даже не в поведении отца (он, как мы потом понимаем, на самом деле безумно любил своего сына) и не в коммунистическом обществе, которое не так уж сильно давило на музыканта. Просто одиночество стало для Риделя единственной формой отношений с миром. Он был не в состоянии вырваться из него и в какой-то момент перестал воспринимать реальность объективно, стал разговаривать с ушедшими, копаться в памяти, пытаясь хотя бы там найти утешение. Не вышло. Одиночество было страшным и всеобъемлющим. Такое состояние может пережить глубоко верующий человек, когда вдруг почувствует, что Бога нет.

Из фильма следует, что Ридель просто не мог быть другим человеком. Он все время представлял себя кем-то иным, обывателем, семьянином, благообразным гражданином, но сам же иронизировал над этим. Возможно, его судьба и заключалась в том, чтобы прожить жизнь, полную одиночества. А может быть, так сложились обстоятельства.

В картине постоянно повторяется мизансцена, в которой Ридель сидит со своим лучшим другом по прозвищу Индеец на крыше многоэтажного дома. Дома все время разные, но крыша всегда оказывается самым уютным местом. Оттуда все видно, но достать на ней тебя никто не может. Ты вроде бы среди людей, но при этом сам по себе. В фильме Ридель и умирает, сидя на крыше.

Главную роль в «Обреченном на блюз» сыграл Томаш Кот, тогда еще недавний выпускник Краковской театральной школы. Несмотря на то что это был его кинодебют, роль одинокого, умирающего от наркотиков певца он сыграл очень убедительно. В то время никто не мог представить, что несколько лет спустя Кот выступит в совершенно ином амплуа: сначала в римейке «Ставки больше, чем жизнь» сыграет Ганса Клосса, образец мужественности, а потом блеснет в другой биографической ленте, «Боги». Глядя на то, как уверенно Кот перевоплощается в профессора Религу, врача, первым пересадившего донорское сердце пациенту, трудно поверить, что относительно недавно он исполнял роль лохматого маргинала, певшего об одиночестве.