Польская мозаика

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены
Однако надо признаться, что некоторые работы поэтессы вызвали у нас когнитивный диссонанс.

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены. Надпись: «Доставка прямо до дома»
К эстетическому выбору нобелевской лауреатки мы постарались подойти без предубеждений — поэтому не обращали внимания на политкорректность и мораль.

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены
Несомненно, работы пани Виславы тщательно продуманы и сделаны с умом.

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены. Надпись: «Гарантия — пять лет»
Некоторые «выклеянки» поэтессы выделяются далеко идущим оптимизмом — взять хотя бы такой радикальный подход к отношениям между мужчиной и женщиной.

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены. Надпись: «Секс — это личное дело каждого»
При одинаково трезвом подходе к жизненным вызовам можно оставаться более-менее успешной парой неразлучнико

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены. «Условие — согласовать цену»
Попутно можно проследить, как сильно изменились стандарты женской красоты и наш подход к человеческой фигуре.

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены
Но отношение ни к животным, ни к детям со временем не меняется.

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены. Надпись: «Я спрашиваю не о зарплате, а о том, сколько ты зарабатываешь»
Дама на картинке — это, бесспорно, олицетворение налоговой службы.

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены. Надпись: «Но у меня и правда нет денег»
Звучит знакомо? Ну… Просто так проявляется постоянство человеческой природы…

Работа предоставлена Фондом Виславы Шимборской, все права защищены. Надпись: «С ней танцевали только из вежливости»
Потому что ничто не может обогатить человека так, как общественно полезная деятельность.



Автор: Януш Р. Ковальчик, март 2018

http://culture.pl/ru/article/kollazhi-vislavy-shimborskoy

27 дерзких цитат из произведений самого скандального польского писателя


Витольд Гомбрович, Ванс, фото Богдан Пачовский

Витольд Гомбрович — как мыслитель и писатель — повлиял на польскую культуру больше, чем любой другой автор ХХ века. Мы подобрали цитаты, которые помогут понять, что именно в его особом языке так восхищало почитателей.

О своей литературе
«Литература моя должна остаться тем, что она есть. Особенно тем, что не укладывается в политику и не хочет ей служить. Я провожу единственную политику — свою собственную. Я — суверенное государство» («Дневник»).

О существовании
«Впрочем (думал я), почти всегда приходится отсутствовать или, точнее, присутствовать, но не полностью, и это результат нашего обрывочного, хаотичного и уклончивого, гнусного и подлого общения с окружающими» («Космос»).

О себе
«Я — дитя хаоса, сын темноты, слепого случая и вздора!» («Дневник»)

О становлении личности
«Я осмелел потому, что мне абсолютно нечего было терять — ни почестей, ни заработков, ни друзей. Я должен был найти себя и на себя же опереться, потому что ни на кого другого я не мог опереться. Моя форма — это мое одиночество» («Дневник»)

«Дневник», пер. Лиллиан Валли

Об эготизме
«Понедельник
Я.
Вторник
Я.
Среда
Я.
Четверг
Я»
(«Дневник»).

О том, что значит быть человеком
«Быть человеком — значит прикидываться человеком; быть человеком — значит “вести себя” как человек, не будучи им по сути; быть человеком — значит декларировать человечность» («Дневник»).

О зависимости
«Человек крепчайшим образом скован своим отражением в душе другого человека, даже если это и душа кретина» («Фердидурка»

О неэротической философии
«Я не верю в неэротическую философию» («Порнография»).

Американская обложка «Порнографии»
Американская обложка «Порнографии»
О сексе
«Они внезапно соединились, но не как мужчина и женщина, а в чем-то другом, в их совместной жертве, приносимой неизвестному Молоху, неспособные овладеть друг другом, но способные лишь жертвовать собой — и этот половой подбор между ними сделал крен в сторону какого-то другого подбора, в чем-то более ужасного, а в чем-то, возможно — и более прекрасного. Повторяю, что все это произошло за считанные секунды. А собственно говоря, ничего и не было: мы просто встали» («Порнография»).

О духе и писательстве
«Дух рождался из имитации духа, и писатель должен был притворяться писателем, чтобы в конце концов стать писателем» («Дневник»).

О человечестве
«Не без удовольствия могу заявить своим величавым коллегам, пишущим для человечества и во имя человечества, что я не написал ни единого слова кроме как из себялюбивых целей; но каждый раз произведение предавало и ускользало от меня» («Завещание»).

О существовании
«Революции, войны, катаклизмы — что может значить эта пена по сравнению с фундаментальной угрозой существованию?» («Дневник»)

Оригинальная обложка романа «Фердидурке», иллюстрация Бруно Шульца

О поэзии
«Почему этот фармацевтический экстракт под названием “чистая поэзия” наскучивает мне и утомляет меня, особенно в рифмованной форме?» («Против поэтов»)

О чтении романов
«Я не боюсь, что “будущие поколения не будут читать романы” и т. д. Видимо, полнейшее недоразумение рассматривать серьезное искусство в категориях производства, рынка, читателей, спроса, предложения. Какое они имеют к нему отношение? Искусство — это не производство повестушек для читателей, а духовное общение, нечто столь напряженное и столь отличное от науки, и даже противоречащее ей, что здесь даже и речи не может быть о конкуренции между ними. Если в будущем родится кто-то замечательный, выдающийся, достойный, плодовитый, блестящий (так надо говорить о художниках, это тот язык, которого требует для себя искусство), если родится кто-то единственный и неповторимый, Бах, Рембрандт, то он привлечет к себе людей, очарует их и обольстит…» («Дневник»)

О влюбленности
«Впрочем, как знать, может ли мужчина... может ли в принципе мужчина влюбиться в женщину без участия, я бы даже сказал без посредничества, другого мужчины. Может быть, мужчина вообще не воспринимает женщину иначе, как через другого мужчину. А может это какая-то новая форма любви? Раньше хватало двоих, а теперь — нужны трое?» (Хенрик, пьеса «Венчание»)

О мире
«Отступать было слишком поздно — мир существует потому только, что всегда слишком поздно отступать» («Фердидурка»).

Об эмиграции
«Любой уважающий себя художник должен быть — причем во всех смыслах этого слова — эмигрантом».

О родине
«Родина – это не место на карте, а живое существо человека» («Дневник»).

О разных типах интеллектуалов
Интеллектуалы делятся на две категории: на тех, кому пока не дали пинка под зад, и тех, кто получил пинок под зад. Вторые посерьезнее будут («Оперетка»).

О разных типах интеллектуалов (II)
«Разница между западным и восточным интеллектуалом в том, что первому как следует не врезали по ж… В соответствии с этим замечанием, наше преимущество (я включаю сюда и себя) состоит в том, что мы являемся представителями культуры огрубленной, а стало быть, стоящей ближе к жизни» («Дневник»).

О вещах
«Мы говорим “лес”, но что же это значит, из скольких деталей, мелочей, пустячков состоит один-единственный листочек, мы говорим “лес”, но это слово сложено из неведомого, непонятного, необъятного. Земля. Камешки-комочки. Ты отдыхаешь в ярком свете дня, среди вещей обычных и привычных, знакомых с детства, трава, кусты, собака (или кот), стул, но только до тех пор, пока не осознаешь, что каждый из предметов — неисчислимая армада, клубящаяся туча» («Космос»).

О воробьях
«Показалась птичка небесная — застывшая в высшей точке — гриф, ястреб, орел? Нет, это не был воробей, но благодаря именно тому, что он не был воробьем, он все же был неворобьем, а будучи не-воробьем, был немного воробьем». («Космос»)

О Татрах
«Нагромождение, месиво, хаос… чересчур, чересчур, чересчур, толчея, движение, скопище, давка и выдавливание, всеобщая анархия, гигантские мастодонты, заполняющие пространство, которые в мгновение ока рассыпались в несуразном беспорядке на тысячи частей, груд, глыб, казусов, и внезапно все эти части вновь соединялись в чудовищной форме!» («Космос»)

О боли
«В детстве я истязал животных. Вспоминаю, как в Малошицах я играл с деревенскими ребятами. Мы хлыстами били лягушек. Сегодня я боюсь — вот оно, нужное слово! — мучений мухи. И этот страх, в свою очередь, ужасает меня, как будто в нем заключено какое-то чудовищное ослабление по отношению к жизни, я действительно боюсь того, что не смогу перенести боли, испытываемой мухой» («Дневник»).

О боли (II)
«Реальность — это то, что сопротивляется, то есть то, что болит. А реальный человек — это такой человек, у которого болит. […] Что бы нам ни говорили, во всей Вселенной, во всем пространстве Бытия существует один-единственный ужасный элемент, невозможный, неприемлемый, одна-единственная вещь по-настоящему и абсолютно противоположная нам и уничтожающая нас — боль. На ней и ни на чем другом базируется вся динамика существования. Уберите боль — и мир станет равнодушным, безразличным…» («Дневник»)

Кредо
«Не дай подкупить себя симпатией! Не допусти того, чтобы ты растаял от слащавых сентиментализмов и зыбкого взаимопонимания с массой, в котором утонуло столько польской литературы. Всегда будь отстраненным! Будь апатичным, недоверчивым, трезвым, острым и неожиданным. Держись, парень!» («Дневник»)

О своем романе «Фердидурка»
«Вот и всё — пропел петух,
А читал кто, тот лопух!» («Фердидурка»)



Большинство процитированных произведений Витольда Гомбровича изданы на русском языке: «Фердидурка» (пер. А. Н. Ермонского), «Дневник» (пер. Ю.Чайникова), «Космос» (С. Н. Макарцева), «Порнография» (С.Н. Макарцева), «Венчание» (пер. Ю. Чайникова).


http://culture.pl/ru/article/27-derzkih-citat-iz-proizvedeniy-samogo-skandalnogo-polsko...

http://culture.pl/ru/work/ulichnaya-zhizn-staroy-varshavy


Уличная жизнь старой Варшавы

Станислав Милевский, скончавшийся в 2013 году писатель – исследователь и знаток Варшавы, в своей последней книге «Уличная жизнь старой Варшавы» красочно описывает развитие столицы: состояние улиц и зданий, городской транспорт и меняющиеся правила уличного движения, повседневный быт и теневую жизнь города — преступность и проституцию.

1. Улица Рыба́ки в Варшаве

Улица Рыба́ки в Варшаве. Рисунок Александра Герымского

Францишек Собещанский в «Историко-статистическом очерке развития и состояния Варшавы [с древнейших времен до 1847 года]» приводит фрагмент брошюры 1791 года, в которой некий горожанин жалуется на городские власти: «В таком большом городе, как Варшава, жители которого уже десятки лет платят мостильный сбор, приходится утопать в бездонной грязи. Наш город имеет твердый и значительный доход, но вместо мощения и столь необходимой уборки улиц тратит его на празднества и иллюминацию ратуши, которые обходятся в десятки тысяч, в то время как на улицах Новогродской, Смочей, Рыбацкой и прочих такие грязные лужи, что их местами даже вброд не перейдешь, разве только вплавь, а ведь там тоже живут люди и платят налоги. Никакого порядка, никакого надзора! Любой приезжий стоит, где ему понравится, посреди улицы, будто он тут хозяин, и даже не думает, что перейти негде».

2. Характеристика Саксонского сада

Характеристика Саксонского сада. Массовая жажда: кто не успел, тот опоздал. Зарисовки Хенрика Пиллати

В летний зной там [в Саксонском саду] был истинный ад. В июле 1873 года корреспондент «Варшавского курьера» (№ 149) сетовал: «Не только на улицах, но и в Саксонском саду платья щеголих поднимают тучи раскаленной пыли, которая летит в глаза прохожим, не щадя, впрочем, и самих подметальщиц. Зрелище этих дам, затянутых в корсеты, несущих как крест многие фунты материи и крахмала вкупе с тяжеленными куафюрами из волос разного происхождения, раскрасневшихся отнюдь не от румян, покрытых слоем пота и пыли, — даже у самого жестокосердного себялюбца выжимает слезу сочувствия. О мученицы, достойные воистину лучшей участи!» А в осеннее ненастье платья таких «мучениц», еще более тяжелые, загребали целые фунты грязи…

3. Уличное движение

Уличное движение у костела Святого Креста в Варшаве. Рисовал с натуры Адольф Козарский

В XVIII веке Краковское Предместье — как можно прочитать в энциклопедическом труде Евгениуша Шванковского «Улицы и площади Варшавы» — «по-прежнему оставалось улицей контрастов: рядом с дворцами и костелами стояли деревянные дома с пристройками, а в подворьях дворцов и монастырей — конюшни, каретные сараи, сарайчики и даже коровники». В правление Станислава Августа Понятовского на этой улице селилась знать и богатые горожане, которые переезжали из Старого Города. Купцы открывали здесь свои лавки и магазины.

«В гигантских магазинах Ресслера, Хуртига, Хемпеля (в павильоне радзивилловского дворца), Прота Потоцкого, — пишет Станислав Тугутт, межвоенный публицист в очерке об этой улице, опубликованном в «Земле» (1910, № 45), — можно было найти всё что угодно: от зубочистки до роскошной кареты, и хотя цены были заоблачные, владельцам не приходилось сетовать на застой в делах — при тогдашнем оживлении и наплыве в город своих и чужих. Тут — рядом с кармелитками, первая в Варшаве кафе-кондитерская Робби, там — книжная лавка Посера (опять-таки, в доме Василевского), здесь, напротив Святого Креста, знаменитый портной г-н Пердю, который, правда, заламывал дикие цены, зато покои у него были обставлены лучше, чем у любого магната, а его супруга, вся в брабантском кружеве, целыми днями сидела, полулёжа, на мягких кушетках». «Улица уже в те времена была одной из самых красивых, — читаем дальше, — что, однако, не исключало ни мусора, ни пыли, ни грязи по колено, ни темноты, которую приходилось самому себе освещать фонарем». Правда, […] во времена маршалка Белинского и Комиссии по строительству дорог [1] ее, как и Новый Свет, вымостили и привели в порядок, но надлежащего содержания дорог в порядке и каждодневного ухода за их состоянием так до сих пор и не было».

4. Повозка

Повозка. Копия картины Хенрика Пиллати с выставки Общества поощрения художеств в Царстве Польском

На заставах веками взимался налог за въезд в город, так называемый «копытковый» сбор, и постоянно велись тяжбы со сборщиками, которые причисляли взимаемые суммы к своим доходам. Лишь в августе 1845 года наместник принял решение, что этот доход будет администрироваться городом и контролироваться им совместно с Правительственной Комиссией Финансов и Казначейства. До «копыткового» собирали своего рода натуральный налог: царский рескрипт 1777 года гласил следующее: «чтобы каждый, приезжающий с подводой, один камень при въезде около рва оставил». Камни использовались для мощения улиц; тот, кто не выполнял этого условия, был обязан заплатить шесть грошей эквивалента.

5. Конка

Варшавская конка проезжает по Маршалковской улице на углу улицы Свентокшиской. Рисунок 1867 г. Войцеха Герсона

И только на рубеже веков [XIX и XX] Маршалковская сделалась серьезной конкуренткой Нового Света и отняла у него пальму первенства по числу прохожих и праздных гуляк, а также приобрела важное значение в качестве основного пути сообщения. […]

«На Маршалковской, — вспоминала одна из мемуаристок годы до Первой мировой войны, — тротуары были значительно шире, чем на примыкающих улицах, и обсажены деревьями в узорчатых железных решетках, оберегавших их от пешеходов и всемогущей дворницкой метлы. Проезжая часть была вымощена не булыжником, а брусчаткой, по которой тарахтели пролетки и экипажи. Посередине ехали трамваи — разумеется, еще конные»