Польская мозаика

Очень интересно!

Спасибо! Я стараюсь.

http://www.radiopolsha.pl/6/139/Artykul/333227



Начался Фестиваль российского кино «Спутник над Польшей»

02.11.2017 14:27

В Варшаве начался 11-й Фестиваль российского кино «Спутник над Польшей». В программе мероприятия более 140 художественных и документальных фильмов.

Директор фестиваля Малгожата Скульская пообещала, что зрители смогут насладиться всей панорамой российского кино: «Мы уже несколько лет концентрируемся на новых киноработах, потому что классика уже достаточно хорошо знакома польскому зрителю. Как правило, мы показываем фильмы последних двух лет».

За гран-при конкурса художественных фильмов на фестивале этого года поборются 13 фильмов, среди них – фильм «Аритмия» Бориса Хлебникова, «Теснота» Кантемира Балагова, «Жили-были» Алексея Бородачева и Екатерины Сарычевой.

Гости фестиваля смогут также посмотреть документальный фильм «Родные» Виталия Манского о войне в Донбассе.

Откроет мероприятие фильм «Матильда», который, по словам директора «Спутника над Польшей» Малгожаты Скульской, вызвал в России волну критики.
В Варшаве фестиваль продлится до 12 ноября. Фильмы будут показываться в кинотеатрах «Луна», «Электроник» и «Иллюзион».

http://www.radiopolsha.pl/6/139/Artykul/332896

Памяти ушедших из жизни деятелей культуры
01.11.2017 10:00

В День памяти усопших мы вспоминаем выдающихся деятелей польской культуры, скончавшихся в этом году.


В День памяти усопших мы традиционно вспоминаем выдающихся деятелей культуры, ушедших из жизни в данном году.

- 19 февраля не стало Дануты Шафлярской, одной из наиболее ярких актрис польского театра и кино, известной также продолжительностью своей сценической деятельности. Данута Шафлярская скончалась в возрасте 102 лет, и до этого времени она активно работала. Напомним, что в годы Второй мировой войны Шафлярская играла во Фронтовом театре Армии Крайовой, а во время Варшавского восстания была связной. Также организовывала тогда знаменитые подпольные концерты в стенах Варшавской политехники. Играла в первых послевоенных фильмах, в том числе «Запрещенные песни» и «Сокровище». В последние годы актриса блистала в бьющей все рекорды популярности постановке по пьесе Дороты Масловской «У нас всё хорошо». Также снялась в фильме Владислава Пасиковского «Колоски» и «Другой мир» Дороты Кендзежавской, которая еще при жизни актрисы так определила феномен Дануты Шафлярской:
Дорота Кендзежавская: «Во-первых, невероятная история самой актрисы, история ее жизни, очень интересной, хотя и очень трудной. При этом – всегда хорошее настроение, улыбка, благородство манер, радость от пребывания здесь и сейчас и от того, что имеет. Я вообще не помню, чтобы пани Данута на кого-то или на что-то жаловалась. Эта выдающаяся актриса приезжала ко мне - как это было в случае фильма «Черти» - дебютантке, и ни разу не повела себя как капризная звезда. Она буквально снимала с меня стресс, работала со 100-процентной самоотдачей и очень мне помогала. За годы сотрудничества с Данутой Шафлярской нам казалось, что мы знаем ее очень хорошо, не только как актрису, но и замечательную рассказчицу. Но оказалось, что до момента съемок фильма «Другой мир» мы не представляли, насколько драматической была история ее молодости, ее военная судьба».
***
- 22 мая польская музыкальная сцена потеряла еще одного замечательного артиста. Не стало Збигнева Водецкого – эстрадного вокалиста, виртуоза скрипки, трубача и композитора. Несколько летЗбигнев Водецкий как музыкант был связан творческими узами с Симфоническим оркестром Польского Радио, а его вокальный дебют состоялся в 1972 году на Фестивале польской песни в Ополе. И с тех пор его звезда на эстраде в Польше и за границей не меркла. Его знали как многогранного артиста, наделенного талантом, как говорится, от Бога. Но сам Збигнев Водецкий считал, что надо много трудиться и быть очень требовательным к себе:
Збигнев Водецкий: «В течение 40 лет моей деятельности на эстраде большинство концертов было необыкновенным. Каждый концерт можно назвать необыкновенным, каждый. Потому что надо максимально выложиться, сделать всё наилучшим образом. А это не только умение петь и играть. Надо всё проверить, чтобы был хороший звук, свет. Конечно, для этого работает несколько команд. Но я считаю, что именно артист за все отвечает, ведь это он предстает перед публикой».
***
- 19 августа ушел из жизни Януш Гловацкий – замечательный польский драматург, прозаик, сценарист, эссеист. Его пьесы: «Замарашка», «Охота на тараканов», «Антигона в Нью-Йорке», «Четвертая сестра» ставили театры во многих странах, в том числе за восточной границей Польши. Януш Гловацкий – уникальный автор с нежной и чувствительной душой, которому ирония и сарказм служили защитой от жестокости этого мира. Председатель Союза артистов польских сцен Ольгерд Лукашевич выразил мысль, что Януш Гловацкий был настоящим современным интеллектуалом, философом, вскрывавшим глупость и абсурд не только отдельных ситуаций, но и бытия. В свою очередь, директор варшавского Театра «Народовы» (Национальный) Ян Энглерт, отметил необычайное чувство юмора Януша Гловацкого:
Ян Энглерт: «Его шутки были очень высокого класса, Он высмеивал наши слабости, чувствовал двусмысленность наших поступков. Кстати, это общее для трех самых выдающихся польских драматургов, пьесы которых чаще всего ставят за границей, то есть, Гомбровича, Мрожека и Гловацкого, которые пользуются иронией как формой конструирования действительности».
***
- 15 марта 2017 года – это дата кончины Войцеха Млынарского – поэта, сатирика, автора около двух тысяч песен, родоначальника уникального жанра, названного «песенным фельетоном». Млынарский был тонким наблюдателем и комментатором польской действительности еще во времена так называемого «реального социализма». Многие деятели культуры, и не только они, говорили, что благодаря творчеству Войцеха Млынарского, те трудные времена переживались легче. По словам композитора Влодзимежа Корча, «Войцех Млынарский доказывал, что так называемый легкий жанр, то есть, песня, не должна быть глупой, и текст шлягера может стать настоящей литературой». А песню Войцеха Млынарского «Делай свое дело» (польское название „Róbmy swoje”) можно назвать своеобразным гимном польской интеллигенции.

Автор: Ирина Завиша

Wojciech Młynarski - Róbmy swoje. Opole '88

ZBIGNIEW WODECKI - Zacznij od Bacha (1978)

http://kulturapolshi.ru/events.php?id=690

КИНОКЛУБ «КИНО ПО-ПОЛЬСКИ»: «ИСТОРИЯ РОЯ»

7 ноября в связи с приближающимся Днем независимости Польши приглашаем Вас на просмотр военной драмы Ежи Залевского «История Роя» (2016).
Картина основана на драматической судьбе Мечислава «Роя» Дземешкевича — молодого солдата польского антикоммунистического подполья, а также судьбах других «проклятых солдат».

Действие фильма происходит весной 1945 года. Двадцатилетний Мечислав Дземешкевич "Рой" теряет своего старшего брата, командира отделения Национальных вооружённых сил в Мазовии, которого убили советские солдаты. Рой возвращается в родные места и вступает в Национальный военный союз. Как командир партизанского отряда он шесть лет ведёт борьбу за свободу Польши, сея ужас среди функционеров органов госбезопасности и коллаборантов. Власти делают всё, чтобы его выследить и ликвидировать...

В ролях: Кшиштоф Залевский-Брейдыгант, Войцех Жолондкович, Петр Новак, Мариуш Бонашевский, Ежи Святлонь, Марцин Квасьны, Магдалена Кута, Пётр Домалевский, Роберт Москва, Славомир Ожеховский, Юстына Гугала и др.

Фильм идет на польском языке без субтитров, продолжительность 140 минут, 18+
Место: Польский культурный центр в Москве, ул.Климашкина, 4, вход с большого Тишинского переулка. С собой нужно иметь паспорт или водительские права.
Вход свободный по предварительной регистрации:

Жажда другого мира: Юзеф Чапский в Петрограде 1917-1918 годов

Юзев Чапский, Фото Богдан Пачовский / Fotonova/East News

Юзеф Чапский, художник и писатель, автор «Старобельских воспоминаний» и «На бесчеловечной земле», в юности жил в Петербурге. Здесь он закончил гимназию, курс юрфака в Университете, был призван на воинскую службу. В Первую мировую войну служил в кавалерии, пока в 17-м не вышел из полка из-за пацифистских убеждений. Был свидетелем революции. Здесь в 1918 году со своими единомышленниками, группой юных польских аристократов, решил основать фаланстер – религиозно-философскую коммуну толстовского типа. Как и где это происходило и что из всего этого вышло рассказывает Татьяна Косинова

Cто лет назад Санкт-Петербург патриотично именовался Петроградом и переживал самый большой в своей недолгой истории польский наплыв: фактически каждый десятый житель российской столицы был поляком. «В годы Первой Мировой войны в Петроград хлынули массы беженцев-поляков из бывшего Царства Польского, западных и прибалтийских губерний. В 1917 численность поляков в Петрограде и губернии была максимальной – около 100 тысяч человек. Эвакуировалась и часть культурно-просветительных учреждений из затронутых войной местностей» – пишет историк Тамара Смирнова .

К лету 1917 года, на шестом году своей жизни в Петербурге-Петрограде, граф Иосиф Георгиевич Гуттен-Чапский (так Юзефа Чапского называли в то время в России) успел выучить русский язык настолько, что с отличием в физико-математических предметах и золотой медалью окончил XII-ю государственную мужскую гимназию, встал на воинский учет, с высшей оценкой «весьма» проучился два семестра на юрфаке Императорского Петроградского университета, который покинул в связи с призывом в армию и поступил в Пажеский корпус на ускоренные офицерские курсы

XII-я государственная Гимназия, Фонтанка 40, Санкт-Петербург. Фото Татьяна Косинова
Здание XII-ой государственной гимназии, Фонтанка 40, Санкт-Петербург. Фото Татьяна Косинова

Мы мечтали, что Польша будет свободна, а Россия будет в России...

В чине прапорщика Чапский ожидал отъезда на фронт, в части формирующегося Первого Польского Корпуса, «страшно интересовался литературой и политикой, большевиков всерьез совершенно не принимал и зачитывался [Львом] Толстым». «В те времена все площади до поздней ночи были запружены народом: все дискутировали о том, что будет с Россией, как отдать землю мужикам, брать с них за это деньги или нет. Есть Бог или нету – все метафизические проблемы, все это обсуждалось на улицах. Я никогда потом в жизни ничего подобного не видел. В России это продолжалось, конечно, недолго. И меня тоже увлек этот революционный дух, но совершенно не в коммунистическом смысле, а в смысле жажды другого мира, где мы будем свободны, где Польша будет свободна, где Россия будет в России и где мы сможем все по-братски жить. Все выглядело совершенно хорошо и спокойно, хотя был фронт, были поражения, – никому не приходило в голову, что это вдруг, в три минуты, рухнет» – говорил Юзеф Чапский в декабре 1987 в интервью газете «Русская мысль».

Он жил в то время в Озерном переулке, 12, в доме барона Александра Мейендорфа и его жены, абхазской княжны Варвары Мейендорф-Шервашидзе. Двоюродного брата своей бабушки, баронессы Елизаветы Карловны Мейендорф-Чапской, Юзеф называл «дядей». Барон Мейендорф, правовед, приват-доцент университета, депутат Государственной Думы, последовательно «боролся за свободу наций и свободу вероисповедания» и был прозорливее многих. После Февральской революции 1917 он писал премьер-министру Временного правительства князю Георгию Львову о «единственной силе», «которая организуется в России» и на которую «надо обращать внимание – коммунизм». Но кадет Львов полагал, что Мейендорф «не знает русской души» и не верил, что после «единственной в мире бескровной революции» «русский мужик согласится, чтобы им управляли коммунисты». «А теперь кажется, что мы должны были видеть то, что произойдет, невооруженным глазом» – вспоминал Чапский через 70 лет после большевистского переворота.

В то время в Петроград навестить своих братьев Юзефа и Стаса приехала Мария Чапская. Она ехала в поезде, полном солдат-дезертиров, бежавших с фронта. «Керенский объезжал фронты с патриотическими речами с целью воодушевления солдатских масс, он был талантливым оратором. Но солдат жаждал мира, а не войны. Командиров он не слушал, а от революции ждал земли и свободы. <…> Хаос захватил страну. На Невском проспекте бронзовая Екатерина в правой руке вместо скипетра держала красный флаг».

Уланы-непротивленцы

Юзеф Чапский называл себя «непротивленцем» (от толстовского «непротивление злу насилием»). «Ни отец, ни брат, никто вообще не знал, что я зачитываюсь Толстым. <...> Брат всегда меня считал помешанным, таким тихим безумцем» – говорил Чапский в интервью Петру Клочовскому. «И чувствовал я себя таким важным по сравнению с этим бедным «народом», который интересуется чем-то другим. У меня было чувство интеллектуального превосходства» – вспоминал Чапский.

Левых взглядов в семье Чапских придерживался его любимый младший двоюродный брат Войцех, сын дяди Карла, минского губернатора. Вместе со своим родным старшим братом Эмериком он учился в Петербурге в Императорском училище правоведения, но не успел его закончить. «Один – коммунист, другой – сноб», – говорил про них Юзеф Чапский. Эмерик отлично учился, но держался обособленно. Потом он смог сделать достойную карьеру сначала в независимой Польше (был и губернатором, и адвокатом, и политиком – депутатом Сейма, и дипломатом), затем в эмиграции. Судьба младшего Войцеха сложилась трагически. Очень способный («бегло говорил по-английски», прекрасно рисовал), но не желавший учиться в Училище правоведения («страшно скандалил из-за этого с матерью»), невероятно общительный («в начале революции сошелся с английскими матросами») и «очень набожный» при своих левых взглядах – с любовью вспоминал о младшем двоюродном брате Юзеф Чапский. – «Жаль мне Войтека». Как именно «сгинул в России» Войцех, Юзеф Чапский не знал. Войцех Карлович Гуттен-Чапский был расстрелян в период Большого террора, он упоминается в Книге памяти жертв политических репрессий жителей Московской области: уроженец Минской губернии; родился в 1899 году в поместье Станьков; на момент ареста работал токарем Коломенского завода имени Куйбышева; жил в Московской области, в Коломне, на Шоссейной улице, 78, кв. 52.

С конца лета 1917 Юзеф Чапский служил в польских частях на фронте. Он пребывал в смятении и внутреннем конфликте. Заповедь «Не убий!» и толстовское «непротивление» постоянно входили в противоречие с патриотическим энтузиазмом. Промучившись полгода, Чапский отважился заявить о своем пацифизме. «Я сказал командиру своего эскадрона, что приехал в армию не из смелости, а из трусости, потому что мне не хватило смелости сказать «нет» в такую минуту» – вспоминал он. В январе 1918 года подпоручик 1-го полка Креховецких уланов Юзеф Чапский вышел из 1-го Польского корпуса. Вслед за ним о своем выходе из Польского корпуса объявили его сослуживцы из другого полка: граф Антоний Марыльский и его младший брат Эдвард. Все трое сорвали лампасы, погоны и знаки отличия. Им повезло с военным начальством: их отпустили без скандалов

Юзеф Чапский с сестрой. Фото CAFPAP

Почему мы решили идти в Петроград? Чёрт знает!

Вскоре после этого начался самый удивительный эпизод петербургского периода жизни Юзефа Чапского (январь-май 1918) – попытка юных польских аристократов основать религиозно-философскую коммуну толстовского типа. Его соратниками в этом начинании стали братья Марыльские и старшие сестры Каролина и Мария Чапские. Марие Чапской принадлежит дефиниция «фаланстер», так она называет этот эпизод в своих воспоминаниях «Czas odmieniony». Сегодня в описании этого периода мы можем опираться на мемуары Юзефа и Марии Чапских, их эссеистику и краткие мемуарные тексты Антония Марыльского (на русском языке впервые опубликованные в 2006 году в журнале «Новая Польша» Петром Мицнером), интервью Юзефа Чапского Петру Клочовскому и парижской газете «Русская жизнь», книгу биографа Антония Марыльского Яцека Москвы.

В своих сохранившихся дневниках Чапский практически не возвращался к прошлому (первый том расшифрованных и откомментированных дневников Юзефа Чапского 1939-1945 годов должен появиться в 2018 году). Недавно выяснилось, что не все интервью Чапского опубликованы: известно, что интервью с ним записывал Анджей Вайда (опубликован лишь небольшой фрагмент), польский журналист Анджей Метковский также не расшифровал и не опубликовал своих интервью с Чапским.
Почему решили отправиться в Петроград? «Cholera wie! [«Черт знает!]» – говорил в 1989 году Чапский Петру Клочовскому. «Мы должны идти в центр революции, в Петербург, и там провозгласить нашу новую веру» – призывал Антоний Марыльский. Антек Марыльский увлекался философией, толстовством и переосмыслением христианства и сразу занял место духовного лидера, «настоящего пророка», как говорил Чапский. Из-под Бобруйска бывшие уланы приехали в имение Чапских в Прилуках, где к ним присоединилась Каролина Чапская. Мария Чапская приехала в Петроград в феврале 1918.

К тому моменту, когда они прибыли в Петроград, большевики уже разогнали Учредительное собрание, в России началаcь гражданская война. Но Юзеф Чапский воспринимал большевиков просто как «одну из социалистических партий», не видя и не представляя опасностей.

Ночной сторож и Пророк новой веры

В Петрограде Марыльский истово исполнял роль пророка новой, толстовской веры: «целиком посвятить жизнь исполнению заповеди Любви», «привнести христианские ценности в новый, на наших глазах рождающийся мир», «любить и прощать весь мир со всей его нищетой», «помогать тем, кто чувствует правоту идеи Христа, но не находит в себе сил порвать с миром, проповедовать любовь к тем, кто нас ненавидит, везде бороться за Правду, страдать и умирать за нее»– писал он. Антоний Марыльский (1894-1973), будущий сооснователь знаменитого Центра для слепых и слабовидящих в Лясках под Варшавой, под конец жизни – ему было 77 лет – стал священником.

«Петербург лежал еще под снегом. После пережитых конвульсий и переворотов город застыл в ожидании, онемел, заледенел. Улицы были пусты, магазины закрыты. На общественных зданиях висели огромные плакаты с революционными лозунгами в футуристическом оформлении. Сдираемые ветром, с текущей краской, они трепетали как паруса. С запада столице грозило немецкое наступление. Под Псковом собирались контрреволюционные силы. Ожидали английского десанта в Финском заливе и наступления флота Антанты с архангельской базы. Время от времени до нас доносилось эхо канонады. Откуда и в кого стреляли? Никто не знал, не было никакой прессы. Что ни день, ожидали какого-нибудь переворота или неожиданных выступлений. Большевистские власти переехали в Москву. Никто, даже наш мудрый и политически осведомленный дядя Мейендорф, не верил в прочность большевистского правления. Однако он считал, что эти попытки следовало бы довести до конца и тем самым вылечить страну от заблуждений максимализма» – так описывала Петроград Мария Чапская.

Где был этот фаланстер, где они жили в это время? Нужно отдать должное Марии Чапской. Она единственная указывает названия улиц в своих воспоминаниях. Когда Мария в Петроград приехала в Петроград, она нашла Юзефа с Каролиной и братьями Марыльскими «в Столярном переулке, в нескольких комнатах, предоставленных госпожой Клаверовой». Юзеф Чапский, не называя адреса, говорил Петру Клочовскому: нашли жилье легко, было «до холеры» брошенных домов, «жили у знакомых польских адвокатов».

Столярный переулок, Санкт-Петербург. Фото Татьяна Косинова

Адресно-справочная книга Весь Петроград на 1917 год среди владельцев домов в Столярном переулке называет Вильгельма Генриховича Клейбера. Он владел угловым домом №11/9 (дом 11 по Столярному переулку, дом 9 по Казначейской улице, которые сегодня именуются также, как в 1917 году). Можно допустить, что Мария Чапская, писавшая свои мемуары 60 лет спустя, немного ошиблась: Клейбера перепутала с Клавером.

Таким образом, наши герои оказались в районе Петербурга, сначала описанном в фантастической повести М. Ю. Лермонтова «Штосс», затем обжитом и неоднократно описанном Ф. М. Достоевским, входящим сегодня во все маршруты «Петербурга Достоевского». Антоний Марыльский первым нашел работу, он нанялся ночным сторожем. «Много часов проводил на морозе, обходя наш жилой блок, знал всех жильцов дома, помогал, где мог, разбивал окаменелые насыпи снега и молился, стоя на коленях в снегу» – писала Мария Чапская. С того времени и до самой смерти Марыльский хранил у себя в Лясках под Варшавой изображение Исаакиевского собора (так рассказывала в 2006 году Петру Мицнеру его коллега в Лясках Зофья Моравская).

Фаланстер на Галерной улице

«Вскоре после моего приезда мы поменяли жилье»– писала Мария Чапская. Александр Мейендорф помог им перебраться на Галерную улицу. Яцек Москва указывает особняк Бобринских как единственный адрес фаланстера: это большая усадьба на Галерной улице, 58-60. Особняк в конце Галерной улицы возвели в 1790-х по проекту Луиджи Руски для внебрачного сына Екатерины II, графа А. Г. Бобринского. Дворец выходит также на набережные Адмиралтейского канала, 31 и Ново-Адмиралтейского канала, 6.

Последний хозяин усадьбы из рода Бобринских – граф Алексей Александрович Бобринский (1852–1927), историк, археолог, сенатор, предводитель дворянства Санкт-Петербургской думы, вице-президент Академии художеств (1889–1890), с 1896 года – председатель Археологической комиссии. В годы Первой мировой войны хозяева разместили во дворце военный госпиталь. В 1919 году семья Бобринских эмигрировала во Францию. Сегодня в особняке Бобринских располагается факультет свободных искусств и наук СПбГУ.

В апреле 1918 года Антоний Марыльский писал своему отцу из Петрограда: « <…> После полудня мы или посещаем близких нам людей, или сидим дома, читая и разговаривая (я обычно на дежурстве). Бываем у семейства Дымша, пани Жуковской, пана Ярошинского, пана Пшевлоцкого, пана Свентицкого (офицера нашего полка, отошедшего от Бобруйска), барона Мейендорфа, дяди Чапских, одного из выдающихся людей мысли и характера в России. У него мы собираемся по воскресеньям на музыкальные вечера. Чапские и Свентицкий играют, мы поем и общаемся с необыкновенным хозяином. Кроме того, если нам позволяют средства (зарабатываем на жизнь я и сестры Чапские), ходим на концерты или в театр. Вечером <...> обычно сидим дома. Таков наш день. Ты спрашиваешь, отец, чего мы достигаем этим нашим новым житьем? Хорошего очень мало, но стараемся здесь и сейчас зла и обиды людям не делать, но и это нам пока не удается».

Жизнь четверки на Галерной день ото дня все больше расходилась с реальностью: практическая бессмысленность и бессилие перед переменами окружающего мира, который менялся стремительнее, чем они могли себе вообразить, конфронтация между великим идейным переломом и разбуженными надеждами, становились невыносимыми. Всем участникам фаланстера на Галерной не хватало знаний и опыта в организации какого-либо дела.

Фонтанка, Санкт-Петербург. Фото Татьяна Косинова

Польский русский Вандербильт

Мария и Юзеф Чапские предлагали более практичный подход, чем Антек и Каролина (младшего Марыльского, Эдварда, отец вызвал в Польшу раньше). В поисках средств для жизни Юзеф Чапский вскоре познакомился с Карлом Иосифовичем Ярошинским (1878-1929), предпринимателем и финансистом польского происхождения. Богатейший из поляков своего времени, Ярошинский владел заводами, банками, землями и домами (из них только в Петрограде было восемь). Сам себя он называл «русским Вандербильтом». Юзеф Чапский надеялся вдохновить магната идеей открытия в Петрограде религиозно-философского центра. «<…> я узнал, что есть такой дивный Ярошинский, который владеет сотней сахарных заводов или чем-то вроде.

Миллиардер, которому принадлежит, как говорили, половина собственности в России. Милейший человек. Никогда не вступает в сделку дешевле миллиона рублей – такая шла о нём молва. Он был также мечтателем: волнует его не то, что у него в тарелке, а лишь то, что получит Россия. А тогда – бабка надвое сказала – вполне был возможен поворот реакции, царская армия еще сражалась. Господину Ярошинскому принадлежала также половина акций во всех российских банках. У него были колоссальные деньги, роскошная вилла на островах, огромный дом, в который он в начале 1918 года поселил сорок польских скаутов, оказавшихся в революционном Петрограде, вместе с их учителем и каждый день кормил их рисовым супом. И я к нему пошел. Зачем? Естественно, хотел что-нибудь организовать, какой-нибудь христианский центр, вдруг он поможет. Прихожу (...) и с напором выкладываю нашу идею. Он слушает, слушает, слушает… Знакомится с Антеком и говорит: «Как же зелено у вас в головах, какими пустяками они полны, – но вы мне нравитесь, я вам помогу. Я пришлю к вам машинисток, чтобы они записывали ваши манифесты». А мы ему с полным презрением: да на что нам эти машинистки?! У нас есть духовный лидер, который знает, что делать! И тогда он начал сбивать наш пафос и отправлять к нам разных мудрецов, раввина прислал. Антек всех отметал. Он стал ночным сторожем дома, в котором мы жили, и впал в прострацию: отказался есть, лишь молился, стоя в снегу на коленях, писал письма моей [младшей] сестре [Розе] об абсолютном отречении от эроса, как наивысшего греха. «Мы должны оплакивать одну Кровь Христову» – все в таком стиле».

Между тем Ярошинский предложил и Юзефу Чапскому приходить к нему в особняк Половцева за ежедневным супом для их фаланстера. И Юзеф каждое утро ходил за этим жидким супом: «другой еды на завтрак не было, – вспоминает Мария Чапская, – Ярошинский не принимал всерьез наших реформаторских амбиций, но решил дать нам выжить».

Марыльский писал отцу, что все четверо бывали у Ярошиньского регулярно. Ярошиньский очень помогал членам фаланстера. Он устроил Марию и Юзефа Чапских и Эдварда Марыльского в библиотеку, которую сам основал (библиотека экономической литературы, как вспоминала Мария Чапская; адрес неизвестен), руководил ею оставшийся без работы «профессор Белов, директор библиотеки Думы». Ярошинский с Беловым скупали за гроши книги, Юзеф Чапский доставлял их в помещение библиотеки, где они с Марией их описывали.

Наконец, Карл Иосифович принял на себя заботу о лечении больного Антония Марыльского: разместил его у себя в особняке на островах, откармливал и лечил. Встречи с Ярошинским проходили в «доме Половцева» на Большой Морской улице, 52. С 1934 года и до сих пор здесь расположен Дом архитектора.

Иногда наши толстовцы заходили и в Польскую студенческую столовую. Она находилась на Забалканском проспекте, 18/20 (ныне это Московский проспект). В годы I Мировой войны эта столовая являлась местом встреч польской элиты – профессоров, журналистов, врачей, юристов. Чапские с Эдвардом Марыльским приходили в столовую из библиотеки, «когда от голода у них уже темнело в глазах», пишет Яцек Москва. Здесь они встречали Антония Марыльского. Мария Чапская вспоминает, что в этой столовой они получали порцию из куска конины, «жесткого, как подошва, и каши с каким-то маслом, без хлеба», которую мгновенно съедали.

Юзеф и Мария Чапские искали в Петрограде какой-либо формы практической деятельности, страстно желая приносить общественную пользу. По совету Александра Мейендорфа они решили обратиться к большевистскому правительству с идеей допустить в тюрьмы миссию Красного Креста, чтобы следить за положением заключенных. Единственным связующим звеном с большевиками был Чичерин. По линии Мейендорфов Чапские состояли с Чичериным в родстве, однако не были с ним близки. Мария Чапская в мемуарах называет его «дядя Ежи Чичерин» и уточняет, что к Чичерину ходил Юзеф.

«Дядя Ежи Чичерин»

В 1918 году Георгий Васильевич Чичерин (1872-1836) вернулся в Петроград. С 1904 года он жил на Западе, после Февральской революции был арестован в Англии, интернирован в тюрьме в Брикстоне. В 18-м году был обменен большевистским правительством на английского посла в царской России Бьюкенена. С конца января по май 1918 он служил заместителем народного комиссара иностранных дел РСФСР Льва Троцкого. Когда молодые Чапские обратились с этой идеей к Чичерину, он направил их к «товарищу Петрову – кристальному человеку». От Петрова они ушли ни с чем. Чапские были поражены, как легко зарубили их благородную идею, которая, правда, довольно быстро выветрилась из их голов, – пишет Яцек Москва. Это было в феврале-марте 1918 (в конце марта 18-го Народный комиссариат иностранных дел переехал в Москву).

Несмотря на революцию и голод успевали заниматься музыкой. Целую главу в мемуарах Мария Чапская посвятила певице Елене Михайловне Вендзягольской (1891-1963), которую она называет Хелютой. Виленские поляки Вендзягольские жили в Петербурге с конца XIX века, здесь получали образование их пятеро детей. Младшая сестра известного авантюриста и революционера Кароля Вендзягольского (член партии социалистов-революционеров, он был связан с антибольшевистским подпольем и Борисом Савинковым) и архитектора Павла Вендзягольского закончила петербургскую консерваторию. Как пишет Мария Чапская, «мужского типа, с красивым, альтовым голосом» Хелюта давала музыкальной Каролине Чапской уроки вокала, ставила ее меццо-сопрано. «Все мы ходили в один из подвальных салонов с фортепиано, Хелюта пела, сама себе аккомпанируя, и так, с того петроградского предвесенья музыка вошла в нашу жизнь».

Адресная и справочная книга «Весь Петроград на 1917 год» сообщает о проживавшей в домах 4-6 по Забалканскому проспекту девице Елене Михайловне Вендзягольской. Проспект сегодня называется Московским, доходные дома-близнецы княгини Марии Владимировны Вяземской, вдовы генерала кавалерии, построены в 1910-1911 гг. по проекту архитектора Александра Хренова на месте знаменитой «вяземской лавры», описанной Крестовским в «Петербургских трущобах».

Под знаком Польского коло

На улице Стремянной в доме № 16 жили семьи Евгения и Любомира Дымша. Последний был более известен, поскольку был депутатом Государственной Думы. Депутатом ГД II созыва был и их брат Генрих Дымша, который к тому же был кандидатом в депутаты Учредительного собрания от Витебского избирательного округа. Члены этой семьи имели отношение к Польскому Коло. Вместе с Любомиром Дымшей учился на юрфаке, затем работал в Министерстве просвещения, затем был депутатом Думы III и IV созывов Александр Мейендорф. Инженер путей сообщения граф Евгений Клеофасович Дымша (1853-1918) с женой Ливией Титовной (дочерью румынского писателя и премьер-министра Титу Майореску) и братом Любомиром и его семьей жил в этом доме с 1900 по 1918 годы.

Доходный дом И. Л. Логинова был построен по проекту архитектора Александра Пеля, любимого ученика Монферрана, в 1859 году, это 45-ое его здание в Петербурге.

По всей видимости, сюда в период с января по май 1918 года приходили по вечерам участники толстовского фаланстера, о чем мы не узнали бы, если бы не сохранилось письмо Антония Марыльского отцу от 8 апреля 1918 из Петрограда.

Одно из значительнейших зданий в истории «польского Петербурга» – костел Святой Екатерины и прилегающие к нему постройки. Со стороны Итальянской улицы, в доме №5 располагался жилой дом служащих костела. Это здание в стиле классицизма: фасад спроектирован Карлом Росси, весь дом построен по проекту архитектора Людвига Шарлеманя (1835-1838). В 1916-1918 годах здесь жил Хенрик Пшевлоцкий (1884-1946), в России именуемый Генрихом Константиновичем Пржевлоцким, дальний родственник Юзефа Чапского из ветви графского рода Платеров. Его отец Пржевлоцкий Константин Иосифович (1857—1930) был членом Государственного совета Российской империи по выборам от землевладельцев Царства Польского (1906-1909), входил в Польское Коло. Хенрик Пшевлоцкий работал в Ликвидационной комиссии по делам Царства Польского, учрежденной Временным правительством в марте 1917 года. Комиссия занималась делами эвакуированных из Польши учреждений и граждан и их архивами, организацией польских школ, изданий и культурной жизни в эвакуации, возвращением польских культурных, художественных и исторических ценностей. Располагалась комиссия в доме 27-29 на Моховой улице.

Также упоминается адрес на улице Сергеевской, 30, где, по данным петербургской исследовательницы Тамары Смирновой (Т.Смирнова. Польские общества в Санкт-Петербурге. Конец XIX – начало ХХ века. СПб.: «Европейский дом», 2013. С. 203), располагался Польский комиссариат, который находился в подчинении Народного комиссариата по делам национальностей. Упоминаются и другие адреса.

Вместо мистики – брачный союз

Как вспоминал Юзеф Чапский, Хенрик Пшевлоцкий «хитрил, ничего не понимал в наших религиозных исканиях, имел свой интерес в Петрограде в 1918 году». «Тогда были простые надобности: тут достать яблоки, там ухватить ананас – продавалось все», нужно было только знать, где, и иметь деньги. Хенрик как-то крутился и помогал добывать пропитание Чапским и Марыльским. При этом он был сильно, как отмечает Юзеф Чапский, привязан к Каролине Чапской, которая в тот период на самом деле была безумно влюблена в «полу-святого» Антония Марыльского и рьяно поддерживала его в молитвах, разделяя с ним его религиозный экстаз. В 1919-м Каролина все же стала женой Хенрика Пшевлоцкого.

«Ничего у нас не выходило, никого мы в нашу веру не обратили, мы вообще не знали, как это делается» – вспоминал Чапский. Антоний Марыльский перестал есть и слег.

В конце весны 1918 отцы молодых людей призвали их срочно возвращаться: Ежи Чапский ссылался на свою болезнь и звал детей в Минск. Старший Антоний Евстахий Марыльский (1965–1932), публицист и депутат Сейма II Речи Посполитой, требовал срочного возвращения Антония в Киев. Юзеф, Мария и Каролина Чапские отправились в Варшаву, а затем в Минск. Истощенного и больного Антония Марыльского Карл Ярошинский «за огромные деньги», как рассказывал Чапский, вывез в Киев по договоренности с их отцом. Так при участии Карла Ярошинского и других благодетелей (графа Александра Мейендорфа, Генриха Пшевлоцкого и других) жаждавшие нового мира толстовцы выехали из охваченной Гражданской войной большевистской России.
Петроградский фаланстер Чапских и Марыльских действовал до лета 1918 и в итоге породил один союз – но не религиозно-мистический, а брачный – Чапских и Пшевлоцких. Жажда другого мира привела Антония Марыльского к глубокой вере. Уже в старости, став католическим священником, он придумал себе шуточную надгробную эпитафию: «Участник революции – ксендз».

Текст – Татьяна Косинова, главный редактор Сogita.ru. Автор краеведческого описания фаланстера Чапских и Марыльских в виртуальной экскурсии по Петербургу Юзефа Чапского. Осенью 2017 г. получила стипендию Польско-российского Центра Диалога и Согласия для продолжения исследований петербургского периода биографии Чапского


http://culture.pl/ru/article/zhazhda-drugogo-mira-yuzef-chapskiy-v-petrograde-1917-1918...

http://culture.pl/ru/article/tayna-odnogo-stihotvoreniya-anna-ahmatova-i-yuzef-chapskiy

Тайна одного стихотворения. Анна Ахматова и Юзеф Чапский


Репродукция портрета Анны Ахматовой, фото: RIA NOVOSTI / EAST NEWS , Анна Ахматова 1926, ITAR TASS / Forum

«В ту ночь мы сошли друг от друга с ума, Светила нам только зловещая тьма, Своё бормотали арыки, И Азией пахли гвоздики...» Кому посвящены эти знаменитые строки? Исследователи творчества Ахматовой ломают копья не одно десятилетие. Писатель и литературный критик Наталья Громова рассказывает об одной ташкентской встрече Ахматовой. Встрече, которая могла послужить поводом к созданию стихотворения.


Далее по ссылке...

Чай: освежающий напиток, лекарство или яд?

«Танцующий ястреб», реж. Гжегож Круликевич, 1977. Фото: Ежи Трощиньский/Национальная фильмотека, fototeka.fn.org.pl

Еще во второй половине XVIII века писатели-просветители относились к чаю с таким же недоверием, как к бычьей крови, лягушкам, змеям и улиткам. В их числе был и Станислав Трембецкий — поэт и камергер последнего польского короля. В небольшой книге «Питание» он пропагандировал диету, основанную на исключении различных продуктов, в том числе и чая, благодаря которой можно якобы дожить до 140 лет.

Помогает при слабом желудке или вызывает чахотку?

Первое упоминание о чае в Польше относится к XVII веку. Совета, как его заваривать и пить, просил у супруги Марии Людвики король Ян Казимир. Об экзотическом напитке упоминал и поэт эпохи барокко Веспасиан Коховский. В календарях начала XVIII века обращали внимание на возбуждающее действие чая: «Кто его использует, может провести без сна несколько дней и ночей». Указывали и на лечебные свойства травяного напитка (польское название «herbata» происходит от латинского «herba» — трава). Считалось, что чай помогает при «слабом желудке», «предотвращает летаргию» и «спасает при подагре», а также дарит легкость, спасает от плохого настроения, укрепляет желудок, предотвращает и лечит камни, головную боль, останавливает рвоту, помогает при вялости, останавливает кровь, лечит язвы.

И все же еще в конце XVIII века этому к этому напитку относились с недоверием, а ксендз Казимеж Клюк даже считал его вредным. В своем «Словаре растений» (1786) он говорил о чае как об опасном яде: «Если бы Китай прислал нам все свои яды, он все равно не смог бы нам навредить сильнее, чем своим чаем (…). Частое употребление этой теплой воды ослабляет нервы и органы пищеварения». Не менее критическую оценку «тошнотворного напитка» высказывал и ксендз Енджей Китович в своей знаменитой книге «Описание обычаев». По его мнению, чай вызывает чахотку и «охлаждает желудок».

«Filip z konopi», реж. Юзеф Гембский. В кадре: Барбара Крафтувна, 1981. Фото: киностудия «Кадр»/Национальная фильмотека, fototeka.fn.org.pl

В 1822 году Ян Фредерик Вольфганг в своей «Речи о чае, прочитанной на заседании Императорского медицинского общества в Вильне 12 декабря 1822 года» отмечает, что:
Чай не так давно вошел в повседневный обиход, поскольку до этого его чаще всего считали почти лекарством. Однако несомненно, что в 1754 году в Вильне, во время перехода русских войск в Пруссию в период Семилетней войны, крайне многочисленны были публичные дома, как сейчас кофейни, где в больших количествах пили чай, что подтверждают воспоминания множества людей, поскольку в эту эпоху кофе в городе был почти неизвестен.

Танцевальные чаи и самовар

Несмотря на эти сомнения, поляки по примеру англичан и французов постепенно заменяют чаем и кофе крепкие алкогольные напитки (например, водку), с которых в саксонские времена зачастую начинался день. Отныне чай и кофе становятся знаком хороших манер.

В Речь Посполитую завозили не только сами чайные листья, но и заварочные чайники. Европейские сервизы для чая (а также кофе и шоколада) появятся позже. Но несмотря на это, в отличие от кофе, еще во второй половине XVIII века импорт чая не рос.

В ежедневниках, справочниках и брошюрах давались советы, как хранить чай: «чтобы он не утратил аромата, подстелить свежее сено (…). Ведь чаю вредит не только запах крепкого алкоголя, приправ, оливкового и растительного масла, мыла, копченостей, жиров, мяса и табака, но и запах белья, который забирает аромат чая и портит его вкус». А какую воду следует использовать для заваривания? Это должна быть не твердая, а мягкая вода: лучше всего из Вислы, речная или же… дождевая.

«Различные чаи и польский чай», номер журнала «Польские травы», Варшава, 1935. Фото: Национальная библиотека (Polona.pl)

В Варшаве организовывались «танцевальные» чаи — танцевальные приемы, участников которых угощали чаем. Во время таких приемов в домах устанавливали столы, где расставлялись чай и десерты. В менее зажиточных семьях чай подавался вместо шампанского на свадебных приемах.
На польских территориях, принадлежавших Австрии и Пруссии, чай заваривали в специальных чайничках. В Российской империи чай готовили в самоваре, по московскому обычаю.

В довоенной брошюре «Различные чаи и польский чай» Ян Беганьский замечает:
В польских домах в российской Польше самовар вошел в повседневное употребление и стал непременным атрибутом в каждом зажиточном доме. Когда его вносили в комнату и горячим ставили на стол, он излучал некое очарование, создавал благостное настроение у гостей и домашних. Хозяйка дома с благоговением наливала чай и раздавала его гостям, лица прояснялись, и разговор в компании оживал.

В Российской империи главным импортером был Китай. Чай везли через всю Россию (поэтому он назывался «караванным чаем»). Беганьский пишет:
Хороший чай привозили на польские земли в т.н. цыбиках сухопутным путем, через китайско-российскую таможню (…). Этим путем, почти через всю Сибирь, чай попадал в крупные фирмы в Москве, которые упаковывали ее соответственно торговой необходимости.

И хотя чай иногда подделывали (ферментировали другие травы таким образом, чтобы они напоминали черный чай), все равно напиток, поставляемый по суше, был лучшего качества, нежели тот, который завозился морским путем. Это подтверждает заметка из справочника «Прикладная ботаника, или сведения о свойствах и жизни растений» (1799): «с российского рынка к нам по суше доставляется чай, гораздо лучше того, что приходит на пароходах»

Чай из самовара. Фото: Роман Котович/Forum

Под российским влиянием изменились обычаи, связанные со способами не только заваривания, но и потребления. Зеленый чай был вытеснен черным — ферментированным. Кроме того, в «российскую» часть Польши пришла (и окончательно вошла в польский обиход после Второй мировой войны) традиция добавлять в чай сахар и ломтик лимона. Под русским влиянием чай стали наливать не только в чашечки, но и в стаканы с подстаканниками. Эта картина у большинства поляков старшего и среднего поколения ассоциируется с эпохой ПНР.

Чаёк и «Файф»

Только в начале XX века чай обходит кофе и занимает лидирующие позиции. Чай пьют дома, а кофе преимущественно в кофейнях. Причина? Кофе в то время продавался сырым и обжаривать его нужно было самому, в то время как чай можно было употреблять сразу, и заваривать его в домашних условиях было легко.

Чай перестал быть чем-то из ряда вон выходящим и стал повседневным напитком. На смену самовару пришел заварочный или обычный чайник. «Если самовар и можно найти в зажиточных домах, то он грустно стоит в буфете или, забытый, валяется в куче выброшенного старья», — пишет Беганьский. О том, что напиток был доступен даже беднякам, свидетельствует то, что зимой 1917 года в варшавских чайных было продано более 40 миллионов чашек чая.

Иначе обстояли дела в Австрийской империи. В связи с торговой блокадой во время Первой мировой войны чайный рынок упал: оставшиеся запасы регламентировались, а владельцам приходилось закрывать бизнес или торговать травами. В локальной прессе зачастую появлялись советы, чем заменить популярный напиток. В 1915 году администрация королевского столичного города Львова выпустила декларацию об использовании листьев земляники в качестве суррогата для армии. В документе содержалась подробная инструкция по сушке земляничных листьев в связи с ограниченными поставками чая, «напитка, особенно востребованного солдатами». Собирать листья администрация призывала мирное население, известное своим патриотизмом, в первую очередь школьников

«Кинопробы», реж. Агнешка Холланд, 1976. Фото: Януш Захваевский/Киностудия «Кадр/Национальная фильмотека, fototeka.fn.org.pl

Несмотря на то что межвоенное двадцатилетие было трудным для молодого и бедного польского государства, только что получившего независимость, это время стало расцветом культуры чаепития: развивалась торговля, появлялись магазины и чайные, развивался рынок рекламы и упаковок. Нельзя не упомянуть и о модной форме проведения досуга — так называемых «файфах», («файф-о-клоках»), посиделках с чаем, проходимвших во второй половине дня. В «Истории польского вкуса» Майя и Ян Лозиньские замечают, что такие приемы «не требовали от хозяев дорогостоящих и трудозатратных приготовлений, но при этом прекрасно заполняли перерывы между другими приемами».

Вот примерное меню из еженедельника «Ас» 1936 года:
Чай, отдельно ром в графине, лимон ломтиками, в чашке сливки, на подносах или хрустальных тарелочках тартинки, соленое и сладкое печенье.
В высших кругах варшавского общества организовывалось столько «файфов», что появиться на каждом зачастую было физически невозможно. К счастью, правилами хорошего тона допускалось оставлять на подносе визитку. Чаи в Бельведере каждый четверг организовывал президент республики Станислав Войчеховский, а также жена маршала Юзефа Пилсудского Ядвига. Сам же маршал был известен как заядлый чаеман, причем употреблял он невероятно крепкий чай, который пил стаканами. Видимо, эта привычка осталась у него с российских времен. А, например, Виткаций считал, что чай дает больше вдохновения и в умственном труде, и в живописи, где улучшает «координацию глаз и рук».

После 1945 года оборот чая был национализирован. Правда, в эпоху коммунизма, которая продлилась несколько десятилетий, в чае недостатка не было (за исключением дефицита 80-х), однако его качество было очень низким. Более качественные «западные» продукты были доступны лишь за твердую валюту в магазинах «Pewex» и «Balton» или же на черном рынке.

Автор: Магдалена Каспшик-Шеврио

http://culture.pl/ru/article/chay-osvezhayushchiy-napitok-lekarstvo-ili-yad