Польская мозаика

Марек Жулавский во время работы над «The Baptism of Jesus Christ» («Крещение Иисуса Христа») в церкви в Сент-Джонс-Вуд, 1982, фото из частного семейного архива

Он оставил после себя богатое творческое наследие: рисунки, живописные полотна, настенные росписи. А также несколько книг, посвященных искусству: «Dawn Noon and night», Arnolfini Press, Лондон, 1958; «Od Hogharta do Bacona» («От Хогарта до Бэкона»), Arkady, Варшава, 1973; «Romantyzm, klasycyzm i z powrotem» («Романтизм, классицизм и обратно»), Wydawnictwo Literackie, Краков, 1976; «Studium do autoportretu» («Эскиз к автопортрету»), Czytelnik, Варшава, 1980; «Studium do autoportretu» («Эскиз к автопортрету-2»), Czytelnik, Варшава, 1990.

«Перед нами художник-эстет, гражданин Европы, в душе, вероятно, считающий себя наследником ее культурного достояния; знаток искусства, постоянно соприкасающийся с шедеврами, ставшими жемчужинами музеев в этой части света; привлекательный и изысканный мужчина, любящий жизнь, женщин и то, что признавалось красивым во времена формальной эстетики; художник из высших кругов, совершающий соответствующий эстетический выбор, в натюрморте глиняным кувшинам и эмалированным кружкам предпочитающий старое стекло и фарфор, а луковице виноградную лозу. Приглашающий позировать для обнаженной натуры женщин юных и привлекательных, а не старых и уродливых. Художник, которому по нраву интерьеры просторные и обставленные со вкусом; который, наконец, предпочитает изображать людей за игрой на превосходном фортепиано, а не когда они ворочают камни на дорогах. Этот художник с невиданной непосредственностью изо дня в день возлагает на себя едва ли не миссию летописца, обязующегося оставлять свидетельство истории, и даже пытается влиять на судьбы именно тогда, когда у многих дрогнула рука и зародились сомнения, сводившиеся к единственному общему вопросу: возможна ли поэзия после Аушвица?» — писала Анда Роттенберг во вступлении к каталогу одной из его выставок в 1989 году.

Марек Жулавский, «Без названия», 1957, фото: Университетский музей в Торуни

Часть работ художника его жена Марыля Жулавская передала Музею Татр в Закопане. Большое собрание живописных полотен, рисунков и графики Марека Жулавского находится также в Университетском музее в Торуни, а его архив хранится в Архиве эмиграции университетской библиотеки в Торуни.

Юлиуш Жулавский

Юлиуш Жулавский, фото из личного архива семьи художника

Юлиуш Жулавский (1910–1999) — поэт, прозаик, эссеист, драматург, редактор, переводчик английской литературы, альпинист, яхтсмен. Изучал архитектуру в Варшавском политехническом институте.

Свидетель почти всего двадцатого века. В годы, предшествовавшие Второй мировой войне, лондонский корреспондент изданий «Polonia» и «Piast», «Wiadomości Literackie» и других журналов (1936–1939). Принимал участие в сентябрьской кампании как строевой офицер, позже был узником немецких лагерей для военнопленных офицеров, где вел театральную и просветительскую деятельность. Вернулся в Польшу уже в феврале 1945 года.

Работал в редакциях изданий «Kuźnica», «Twórczość» и закрытого властями ежемесячного журнала «Europa», что в 1957 году стало причиной его выхода из Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) в числе других литераторов. Писал для таких еженедельников, как «Przegląd Kulturalny» и «Tygodnik Powszechny». Был членом правления Союза польских литераторов (1947–1950 и 1956–1959) и польского ПЕН-клуба (с 1966 года), а также председателем последнего (1978–1983 и 1988–1991).

Поэзию и прозу публиковал с 1933 года. Издал нашумевший роман «Экспедиция в сумерках» («Wyprawa o zmierzchu», 1936), а после войны книги «Время прошедшее несовершенное» («Czas przeszły niedokonany», 1962), «Байрон не позирующий» («Byron nieupozowany», 1964), «Великое путешествие Уолта Уитмена» («Wielka podróż Walta Whitmana», 1971), «Путевые записки» («Kartki z drogi», 1975), «Из дома» («Z domu», 1978), «Возвращенное время» («Czas odzyskany», 1982), «Затянувшаяся современность» («Przydługa teraźniejszość», 1992) и другие. Кроме того, выпустил несколько книг стихов, многочисленные переводы английских и американских поэтов, произведения Байрона, а также — как соредактор — антологию «Англоязычные поэты».

«Стихи Жулавского — в основном рефлексивные, порой ретроспективные произведения. Истории Байрона и Уитмена — это попытка иначе подойти к личности поэтов, соединить их судьбы с новым прочтением их творчества» (В. П. (Влодзимеж Прухницкий) в: «Малый словарь польских писателей», часть 2, Варшава, 1981)
Лауреат премии ПЕН-клуба за переводческие работы (1970), а также премии им. Южиковского за совокупность творчества (1971). Как и его братья, Юлиуш исходил Татры вдоль и поперек.

Жена Юлиуша, Паулина Жулавская (1918–2008) — дизайнер, одна из основателей Института промышленного дизайна в Варшаве. У супругов было две дочери — Агнешка и Эва.

Агнешка Жулавская-Умэда — японист, переводчик с японского языка, доктор гуманитарных наук, адъюнкт японистики Варшавского университета. Ее муж Ёсихо Умэда, скончавшийся в 2012 году, был членом демократической оппозиции в Польше, а также советником Леха Валенсы и «Солидарности». Их дочь Хана Умэда, перформер и инструктор, прививает на берегах Вислы японскую культуру, обучая поляков танцу нихон-буё.

Эва Жулавская-Богацкая — художник-живописец и график. Ее муж, пианист Януш Богацкий, джазмен и аранжировщик, написал музыку ко многим театральным постановкам. Их сын, Томаш Богацкий, также музыкант — гитарист, композитор, аранжировщик и музыкальный продюсер. По стопам матери, Эвы Жулавской-Богацкой, пошла Агата Богацкая, художница, занимающаяся главным образом живописью, а также рисунком, фотографией, созданием арт-объектов и инсталляций.

Вавжинец Жулавский

Вавжинец Жулавский, фото из семейного архива

Вавжинец Жулавский (1916–1957) — композитор, музыковед, музыкальный критик, альпинист, известный во всем мире. Участвовал в Варшавском восстании как солдат Армии Крайовой. Был профессором Высшей музыкальной школы в Варшаве и в Лодзи.
В его биографии немало героических сюжетов. С матерью, Казимирой Жулавской, во время немецкой оккупации он прятал у себя дома евреев. Израильская организация Яд Вашем удостоила их звания «Праведников народов мира» и специальной медали. Мать и брата на церемонии награждения в Иерусалиме в 1981 году представлял Марек Жулавский.

В историю мирового альпинизма Вавжинец Жулавский вошел как один из самых смелых и отчаянных горных спасателей. Братья Юлиуш и Вавжинец поднимались на вершину Груба-вежа в Беловодской долине. Неожиданно «Вава», как его звали в кругу друзей, сорвался со скалы.

Он описал этот момент в «Горном лете»:
«Так рискованно я падал потом еще дважды в жизни — в Татрах и в Альпах. Но тогда я до последнего не сомневался, что спасусь и знал, что для этого существуют серьезные возможности. Здесь же я единственный раз, сорвавшись, ясно понимал, что у меня нет никаких шансов. Точка. Захватывающая игра моей восемнадцатилетней жизни завершилась. Оставалось только “сохранить лицо” до конца: продолжая съезжать по склону, я поворачиваю голову в сторону страховочной станции, очутившейся на одном со мной уровне, и, как мне показалось, спокойным, непринужденным голосом человека, владеющего собой, отчетливо произношу: “Лечу!” Одновременно испытываю какое-то детское удовлетворение, мои первые “учителя альпинизма”, старшие братья, Марек и Яцек, были бы сейчас довольны своим учеником. На долю секунды вижу Юлиуша на страховочной станции. Он спокойный, сосредоточенный, напряженный — повернувшись лицом к стене, держит трос по обе стороны карабина, голова склонилась над крюком. В ответ на мое “лечу” он кивнул и что-то пробормотал. На мгновение меня захлестнула волна теплого чувства благодарности за этот успокаивающий жест».

Вавжинеца Жулавского удержал на тросе брат Юлиуш. Скользя в его ладонях, трос рассек их почти до кости. Как позже заметил Вавжинец, еще чуть-чуть, и у подножия Груба-вежа лежали бы два мертвых тела.

О своих приключениях в горах «Вава» написал серию статей и рассказов, опубликованных в журналах, а после его смерти объединенных в сборники. Он издал также несколько книг о горноспасательных службах, сегодня признанных классикой: «Голубой крест», «Сигналы с горных стен» и «Татранские трагедии».

Тема Татр проскальзывает также в музыкальных композициях Жулавского. В частности, в таких произведениях, как «Фортепианный квинтент», «Ноты вершин», «Пойдем в горы, в горы, друг». Как музыкальный критик он писал и о сочинениях других композиторов, затрагивавших тему Татр и гор.
Вавжинец Жулавский погиб, спеша на помощь пропавшим товарищам. Его накрыло лавиной на северном склоне Монблан-дю-Такюль. Он остался там навсегда — его тело так и не нашли.

Яцек Жулавский

Яцек Жулавский, фото из личного архива семьи художника

Яцек Жулавский (1907–1976) — живописец, график, альпинист, яхтсмен, профессор Высшей государственной школы изобразительных искусств (в настоящее время Академия изящных искусств) в Гданьске.

Сын Зигмунда Жулавского (брата Ежи Жулавского), одного из выдающихся деятелей Польской Социалистической Партии, депутата сейма, публициста.
В 1927 году Яцек Жулавский поступил в Краковскую академию изящных искусств в мастерскую Владислава Яроцкого и Войцеха Вайса. В 1929 году он перевелся в Школу изящных искусств в Варшаве, где учился у Фелициана Коварского и Леонарда Пекальского. В 1935 году уехал в парижскую мастерскую Юзефа Панкевича.

В варшавской Академии изящных искусств Яцек Жулавский учился со своим двоюродным братом Мареком Жулавским. Их роднила страсть к горам и морю. В 1938 году Яцек поселился в Гдыне.
В 1945 году он был одним из организаторов гданьской художественной школы, а также Союза польских художников на Побережье. Сперва (с 1948 года) вел вечернюю мастерскую рисунка, а также архитектурную живопись. В 1952 году стал главным художником при реконструкции улиц Длуга и Длуги-Тарг в Гданьске. В 1965 году возглавил дипломную мастерскую живописи гданьской школы, которой руководил до 1974 года.

В его произведениях преобладали пейзажи, натюрморты, портреты. Среди его наиболее известных и пользующихся признанием работ проект интерьера Главной городской ратуши в Гданьске; полихромная роспись Белого и Зодиакального залов; двенадцать ксилографий к поэме «Ниоба» Константы Ильдефонса Галчинского; сатирические рисунки к апокрифу Бой-Желенского «Победа под Веной, или Ларец королевы Марысеньки».

Мирослав Жулавский

Мирослав Жулавский, фото из семейного архива

Мирослав Жулавский (1913–1995) — прозаик, репортер, публицист, фельетонист, дипломат. Окончил юридический факультет и дипломатические курсы в Университете Яна Казимира во Львове (1935).

Сын Славомира Жулавского (его братья — Ежи и Зигмунд), страстного охотника и члена местного самоуправления, в двадцатые годы XX века старосты в Тарновских горах, а позже — до Второй мировой войны — секретаря районной администрации в Турке недалеко от Добромиля.

Мирослав Жулавский во время оккупации жил с семьей во Львове, где родился его сын Анджей. Состоял в Армии Крайовой, писал информационные бюллетени, участвовал в организации подпольной культурной жизни. Сначала кормил, а позже препарировал вшей в Институте исследований сыпного тифа и вирусов профессора Рудольфа Вайгеля, что спасло его от репрессий оккупантов.

«Многие знакомые моих родителей зарабатывали у него кормлением вшей. К бедру крепилась такая маленькая емкость, в которой вши пили кровь» (Яцек Куронь «Вера и вина. К коммунизму и обратно», Лондон 1989 год).

Этот сюжет Мирослав Жулавский включил в сценарий картины «Третья часть ночи», который написал с сыном Анджеем, ставшим режиссером фильма.
Когда Львов заняла Красная Армия, он уехал из города. Был заместителем редактора газеты «Rzezpospolita» в Люблине. Член Польской социалистической партии (1945–1948), с 1948 года состоял в Польской объединенной рабочей партии.

В 1945–1949 годах служил советником по культуре в дипломатическом представительстве в Париже, а в 1949–1952 — в Праге. Позже входил в состав редакции еженедельника «Przegląd Kulturalny» (1952–1957), публиковался также в еженедельнике «Świat». В 1956–1965 годах снова работал в Париже, представляя Польшу в ЮНЕСКО. С 1971 года был заместителем директора департамента МИД. 1974–1977 годы провел в Дакаре послом ПНР в Сенегале. В 1978 году вышел на пенсию.

Как поэт дебютировал на страницах львовского журнала «Sygnały». Писал рассказы, репортажи, а также полные юмора и лирики разговорные прозаические миниатюры. По циклу Жулавского «Рассказы моей жены» Адам Ханушкевич в 1972 году поставил телеспектакль, сыграв в нем с Зофьей Куцувной.

«Проза Жулавского — в значительной степени плод многочисленных путешествий писателя, отсюда повторяющиеся экзотические мотивы, атмосфера охотничьих походов или международных встреч. В этом царстве разнообразных культур, языков и обычаев разыгрываются житейские ситуации, реализуются амбиции захватчика или воплощаются эротические желания, происходят встречи и расставания. Живая драматургия его прозы, характерные сюжетные мотивы позволяют сравнивать ее с великолепной новеллистикой Эрнеста Хемингуэя» (В. М. (Влодзимеж Мачонг) в: «Малый словарь польских писателей», часть 2, Варшава, 1981).

Лукаш Жулавский — второй после Анджея сын Мирослава — родился в 1947 году в Париже. Художник, время от времени выступает в качестве актера. Ребенком сыграл в «Загадке старой штольни» Вадима Берестовского (1956), а спустя шестнадцать лет — в фильме «Дьявол» брата Анджея. Участвовал в создании сценографии к картине «Хаос» (2006) своего племянника Ксаверия Жулавского.

Еще один сын Мирослава — романист Матеуш (Мэтью) Жулавский, родившийся в 1948 году в Париже. Он много лет преподает французский, соавтор учебника французской разговорной речи, руководит курсами при Французском культурном центре в Варшаве. Переводчик всех книг своего брата Анджея Жулавского, в том числе на французский язык.

Блажей Жулавский (внук Мирослава, сын Матеуша), родившийся в 1983 году в Варшаве, по образованию кинооператор, окончил Лодзинскую киношколу. Работает журналистом, фотографом и телевизионным продюсером

Анджей Жулавский

Анджей Жулавский на съемках фильма «На серебряной планете» по «лунной трилогии» Ежи Жулавского, 1978 год, фото: Томек Сикора / Forum

Анджей Жулавский (22 ноября 1940 года, Львов – 17 января 2016 года, Варшава) — кинорежиссер, сценарист, актер, писатель.
Сын писателя и дипломата Мирослава Жулавского. Двоюродный внук Ежи Жулавского, автора «Лунной трилогии», по которой написал сценарий к фильму «На серебряной планете».

Анджей Жулавский был ассистентом Анджея Вайды на трех картинах, позже дебютировал как режиссер короткометражек, снятых для польского телевидения.
В 1971 году на экраны вышла лента «Третья часть ночи» с Малгожатой Браунек и Лешеком Телешинским, год спустя «Дьявол» с тем же актерским составом, который дополнил Войцех Пшоняк. В 1976 году Жулавский приступил к съемкам масштабной экранизации романа «На серебряной планете». Приостановленную властями работу он смог закончить только через десять лет.

Во Франции Анджей Жулавский снял «Одержимую» с Изабель Аджани, «Публичную женщину», «Мои ночи прекраснее ваших дней» с Софи Марсо, «Бориса Годунова» и «Прощальное послание» с Янушем Олейничаком в роли молодого Шопена. Большинство картин содержит автобиографические элементы, отражает опыт и размышления художника.

Его трудные для восприятия фильмы вызывают споры, однако зритель на них валит валом, как, например, на ошеломляющую «Шаманку» по прозе Мануэлы Гретковской.

Анджей — отец троих сыновей: Ксаверия Жулавского (1971) от брака с Малгожатой Браунек, Игнация (1978) от польской художницы Ханны Вольской и Винсента (1995) от Софи Марсо. Ксаверий живет в Варшаве, Винсент в Париже (а также в Лондоне, где учится в школе Кевина Спейси), а Игнаций — в Сан-Франциско.

«Мои сыновья используют любую возможность, чтобы встретиться, и я надеюсь, что тут ничего не изменится. Жулавские всегда держались вместе. Мой отец рос в окружении многочисленных братьев и сестер, близких и дальних родственников. Их было так много, что я по сей день не знаю, кто мне дядя, а кто нет. Дедушка — один из девяти детей, а в предыдущем поколении, то есть поколении писателя Ежи Жулавского и Зигмунда Жулавского, в котором Сталин видел первого президента ПНР, было пять братьев. В итоге получилось огромное количество детей. Так что, когда меня спрашивают, мой ли дядя Юлиуш Жулавский, поэт, писатель, председатель польского ПЕН-клуба, или мои ли дяди художники Яцек Жулавский и Марек Жулавский, рисовавший в Лондоне английскую королеву, я всегда отвечаю утвердительно, потому что наши отцы росли в одном доме. Поэтому Жулавских часто называют кланом» (Анджей Жулавский в интервью для Gala.pl, 2 января 2008 год).

Ксаверий Жулавский

Ксаверий Жулавский, фото: Бартош Бобковский

Ксаверий Жулавский (22 декабря 1971 года, Варшава) — режиссер, сценарист, актер.
Внук писателя Мирослава Жулавского, сын режиссера Анджея Жулавского и актрисы Малгожаты Браунек. У него двое единокровных братьев — Игнаций и Винсент Жулавские — и сестра Орина Краевская.

В 1995 году окончил режиссерский факультет Высшей государственной школы кинематографа, телевидения и театра им. Леона Шиллера в Лодзи. С того момента работал в кино с несколькими мастерами, в том числе со своим отцом.

Первый успех принес ему дебютный художественный фильм — трагедия «Хаос» 2006 года. Фильм получил «Золотого Льва» за лучший режиссерский дебют на XXXI Фестивале польских художественных фильмов в Гдыне, а также главный приз на Фестивале «Молодые и фильм» в Кошалине.
В 1993 году Ксаверий Жулавский стал виновником страшной автокатастрофы, в которой погибла Барбара Космаль, дочь актрисы Барбары Брыльской. Фильм рассказывает об этом трагическом событии.

«Что я мог сделать со случившимся? Изменить себя, снять фильм и не притворяться перед окружающими, что ничего не произошло. Авария стала первым событием в моей жизни, которое меня глубоко потрясло и навсегда оставило свой след. “Хаос” — мой первый в жизни фильм. Потому эти две истории должны были соединиться. Я пытался рассказать, что такое авария, какое это огромное потрясение и трагедия. Там все показано точь-в-точь как в действительности. За исключением событий в фильме, предшествующих самой аварии. Мы с Басей никого перед этим не связывали и мы никогда не были парой. Просто дружили. “Малюх” похожего цвета. Я поменял кассету в магнитофоне. Дерево. Кто-то недавно свалил этот крест… […] Я снимал фильм о жизни, не об аварии. И в моей жизни произошла авария. Трагическая, хотя со мной ничего не случилось. Даже в больницу не попал» (Ксаверий Жулавский в интервью для «Playboy», № 9, 2012 год).

Еще одна важная работа в послужном списке художника — неоднозначно воспринятая, но осыпанная наградами экранизация книги Дороты Масловской «Польско-русская война» с Борисом Шицем в главной роли. В частности, за эту картину Жулавский удостоен премии «Паспорт “Политики”» (премия в области искусства, учрежденная журналом «Polityka» в 1993 году). Жулавский сотрудничает с телеканалом TVP Kultura, где как режиссер вместе с Петром Келаром выпускает программу «Без контроля» в проекте «Альтернативное пространство». Программа рассказывает о молодых независимых музыкальных группах.

Автор: Януш Р. Ковальчик, декабрь 2015

http://culture.pl/ru/article/dinastiya-zhulavskih


За время, прошедшее с даты написания статьи, произошло печальное событие - скончался Анджей Жулавски

Был ли Матейко художником?


Ян Матейко в своей мастерской; источник: Национальный цифровой архив

Кем был Матейко? Патриархом польского искусства? Иллюстратором исторических событий? Или скорее великим идеологом и творцом национальных мифов, сформировавших представления поляков о своей истории и о себе самих? И был ли он вообще художником?

Последний вопрос задал в свое время выдающийся историк искусства Мечислав Порембский. Culture.pl вспоминает картины Яна Матейко и различные ипостаси его многогранной личности — от специалиста по вызыванию национальных духов и героя его собственных картин Станчика до поставщика материала для интернет-мемов...

Получех, полунемец, стопроцентный поляк

Казалось бы, Матейко плохо подходит на роль образцового национального живописца. Его отец был чехом, а мать — немкой-протестанткой. Однако сам Матейко вырос ярым польским патриотом — национальные поражения заставили его оставить религиозную живопись, которую он считал своим призванием, и практически полностью посвятить себя исторической тематике. Художник поддержал Январское восстание (есть сведения, что он передал повстанцам почти все свои сбережения), участвовал в воссоздании краковских памятников архитектуры (перестройка Суконных рядов, реставрация Мариацкого костела — в пресвитерии находится его полихромная работа). Одержимость польскостью и размышления над хитросплетениями истории Матейко сделал центральной темой своего творчества.

Интеррекс

Посмертная маска Матейко (1933), фото: Национальный цифровой архив

В 1878 году Матейко получил от Городского совета Кракова символический скипетр в знак признания его господствующего положения в польском искусстве. Тогда он произнес свою знаменитую речь, в которой назвал весь период разделов страны временем межцарствия, а себя временным главой государства — интеррексом — и духовным наследником традиции борьбы за независимость польского народа. В своем выступлении на церемонии вручения скипетра он ссылался на «Короля-Духа» Словацкого и предсказывал «скорые исторические перемены. Возрождение». Матейко постепенно превращался в государственный институт, хотя прожил всего 55 лет — художник скончался 1 ноября 1893 год

Живое ископаемое

Ян Матейко, «Грюнвальдская битва», 1878, холст, масло, 426 x 987 см, собственность Национального музея в Варшаве, фото предоставленго Национальным музеем

Он создавал свои масштабные исторические полотна в то время, когда на Западе — и особенно в Париже — этот вид живописи уже давно был сдан в утиль. На картинах Матейко, который практически был ровесником Сезанна, бессмысленно искать следы актуальных в то время живописных тенденций (импрессионизма, а затем постимпрессионизма). Как замечает Петр Саржинский, в момент сознания «Грюнвальдской битвы» Мане уже пятнадцать лет как написал «Завтрак на траве» и «Олимпию», «Восходящему солнцу» Моне исполнилось шесть лет, а «Балом в Мулен де ла Галетт» Ренуара публика любовалась уже два года. Матейко обладал иммунитетом к западному модернизму; в 1893 году художник умирал живым ископаемым — в Европе так уже никто не писал.

Картина Сезанна «Море в Эстаке» была написана в том же году (1878), что и «Грюнвальдская битва» Матейко

Японский салат

Ян Матейко, «Прусская дань» (1882) — картина, которую критиковали за варварское использование красного цвета

Говорят, критик «Le Figaro» пошутил, что после написания «Прусской дани» у краковских торговцев красками, скорее всего, возник дефицит киновари. В списке претензий к этой работе кроме странной колористики указывались также чрезмерный пафос, претенциозность и мелодраматизм, излишнее внимание к деталям в ущерб общему эффекту, нагромождение персонажей на одном плане, неумение создавать пространственных и временных иллюзий.

Особое удивление картины Матейко вызывали на парижских Салонах (хотя получали при этом награды). Критики, увидев работы мастера из Польши, восклицали: «Это не картина, а музей» (о «Грюнвальдской битве»), «У зрителя рябит в глазах», «Старый восточный ковер, изъеденный молью» («Прусская дань») и «Японский салат» («Орлеанская дева»).

Что произошло 15 июля 1410 года?

Возможно, своими представлениями об истории Польши мы обязаны Матейко. Профессор Мария Попшенцкая как-то заметила, что единственной датой в истории Польши, которая известна всем полякам, является 1410 год. Наверное, не случайно единственная картина, изображающая произошедшие в тот год события — это «Грюнвальдская битва».

А единственный художник, которого знает все население Польши — ее автор. Петр Сажинский, который писал о Матейко в журнале «Polityka», добавлял от себя:
«Как знать, возможно, если бы в свое время Матейко вместо битвы с крестоносцами решил увековечить в крупной форме бой под Кирхгольмом, мы, разбуди нас ночью, не задумываясь называли дату 1605 год» («Матейко любимый и отвергаемый», «Polityka», № 26/2013 (2913)).

Независимо от того, действительно ли Матейко обладал столь значительной силой убеждения, именно благодаря ему в сознании поляков зафиксировано множество конкретных исторических событий, будь то протест Рейтана против первого раздела Польши или сцена Прусской дани. Другое дело, сколько в этом исторической правды…

Тем хуже для фактов

Иллюстрация к тезису об исторических несоответствиях на картинах Матейко: Станислав Август, Гуго Коллонтай и Михаил Чарторыйский на Сейме 1773 года, на котором протестовал Рейтан, не присутствовали

Вот именно: был ли Матейко историческим живописцем? На первый взгляд — да. Но если присмотреться к его картинам пристальнее, то окажется, что им недостает ключевого для этого жанра внимания к историческим деталям. Об антиисторических вольностях в исторических картинах Матейко Мария Попшенцкая писала так:
«В крупноформатных картинах Матейко нет единства — ни места, ни времени, ни действия. Рейтан является суммой событий, которые отстают друг от друга почти на два десятилетия. Баторий географически соединяет Псков с Великими Луками, а хронологически — московские войны и мирные переговоры. Разновременные эпизоды сражения представлены и в “Грюнвальдской битве”» (Мария Попшенцкая, «Матейко и академизм»).

Немало у него и других неточностей: внимающая проповеди Скарги Анна Ягеллонка к тому времени уже умерла, Станислав Август, Коллонтай и Михаил Чарторыйский на Сейме 1773 года, на котором протестовал Рейтан, не присутствовали, многие нарисованные Матейко свидетели Прусской дани (Бентман, Боннер, Анна Мазовецкая) к 1525 году уже почили в бозе, полуобнаженный воин целится в Великого Магистра национальной реликвией — копьем Святого Маврикия, что было маловероятно.

Вывод из вышесказанного можно сделать такой: учитель истории из Матейко получился средний. Тем не менее он им стал. И даже больше, чем учителем.

Был ли Матейко художником?

Ответ как будто лежит на поверхности: «Писал? Писал. Красками? Красками», — рассуждает выдающийся историк искусства Мечислав Порембский. И все же исследователь приложил много усилий и времени, чтобы найти какой-то удовлетворительный ответ на этот вопрос.

Если кратко, он звучит так: Матейко был скорее национальным идеологом, чем художником национальной истории:
«Матейко не был “историческим” художником, придерживающимся фактов, как это было принято в девятнадцатом веке, он был мифотворцем, действующим во вневременном “метаисторическом”, но при этом наполненном памятниками старины вечном сейчас».

В своих картинах Матейко бывал шутом, священником, пророком, интеррексом и даже королем — именно его внешность имеют эти персонажи. «Потому что даже если он и не был королем, то в своем, возможно безумном, но не лишенном внутренней логики воображении, считал себя равным монарху», — пишет Порембский.

Скарга и Станчик, или Священник и шут

Ян Матейко, «Станчик». На момент создания этой знаменитой картины Яну Матейко было 24 года

Эта пара героев Матейко, возможно, лучше всего символизирует подход художника к истории страны. Матейко наделил их своими чертами — он с ними себя отождествлял. Вот как характеризовал этот тандем Мечислав Порембский:
«С одной стороны, королевский шут, глубоко озабоченный судьбами родины — не только в моменты поражений (потеря Смоленска), но и во время радующих сердце триумфов — реальных или мнимых (Прусская дань). А с другой, стороны, мечущий с алтаря громы и молнии священник – классическая диалектическая пара философа Лешека Колаковского».

Ян Матейко, «Проповедь Скарги», 1862 – 1864 гг.

Русская дань?

«Царь Шуйский в Сейме в Варшаве» — одна из малоизвестных работ мастера

Это одна из самых таинственных — и даже сенсационных — работ в творчестве Матейко. О так называемой «Русской дани» вдруг вспомнили в 2011 году. В тот год исполнилось 400 лет с того дня, когда царь Василий Шуйский и его семья принесли присягу королю Сигизмунду. Тогда зазвучали голоса, что полотно Матейко, представляющее собой «картину национального триумфа» и увековечившее это славное событие, недостаточно экспонировано и напрасно скрывается в запасниках Варшавского национального музея. Однако скоро выяснилось, что картина на самом деле хранится в Доме Яна Матейко в Кракове, причем это довольно скромное место хранения музейщики склонны были объяснять не актуальной политикой, а скорее не слишком высокими художественными достоинствами произведения.

Интересно, что Матейко свою картину «Царь Шуйский в Сейме в Варшаве» писал по мотивам утерянной работы Томмазо Долабеллы «Присяга Шуйских в зале Сената в 1611 году». Эта картина многие годы (вместе с другими полотном, изображающим взятие Смоленска) украшала залы Королевского замка, причем еще в XVII веке русские цари требовали убрать оскорбительные для России изображения со стен Замка. В итоге два масштабных полотна были, вероятно, в 1707 году украдены русскими войсками и до сих пор считаются утраченными. Само произведение известно нам по гравюре Томаша Маковского, созданной по утраченной версии полотна Томмазо Долабеллы.

«Грюнвальдская битва», или Великое произведение

«Грюнвальдская битва» была уникальным явлением в польской культуре — и не только в связи с размерами картины. Это было первое живописное произведение, которого с нетерпением ждало все польское общество. Премьера полотна была обставлена необычайно торжественно — на церемонии открытия (такие мероприятия раньше устраивалась только для памятников) в резиденции городских властей автору вручили скипетр. Перед тем, как приступить к работе, Матейко посетил Грюнвальдское поле — по дороге на станциях его приветствовали восторженные толпы людей, даже в маленьких местечках в честь него устраивались концерты, дети читали стихи. Все это было совершенно необычно — ни один польский художник до этого не имел такого ошеломительного успеха у публики.

После обретения независимости Грюнвальдская битва — а с ней и картина Матейко — заняла важное место в учебниках и головах школьников. После Второй мировой войны это сражение часто сравнивали с победой над фашизмом. При этом художественные достоинства полотна много критиковали. Автор монографии о Матейко Станислав Тарновский сравнил композицию «Битвы» с растревоженным ульем знаменитого пасечника Дзержона, который открыли пчеловоды, чтобы посмотреть, чем там занимаются пчелы. Марек Ростворовский выразился более хлестко и сравнил картину с колбасой в разрезе.

Матейко и потомки

Станислав Выспяньский, карикатура «Грюнвальдской битвы» Матейко

«Битва» — именно эта картина Матейко стала главным объектом многочисленных интерпретаций и пародий, а в последнее время и мемов. Одной из первых можно считать пародийный эскиз Выспяньского. «Битва» также является элементом известной работы Эдварда Красиньского 1997 года, в которой автор взял репродукцию картины в натуральную величину и заклеил ее своей знаменитой синей лентой. Дополнительно он установил в картине открытую дверь, а в ней — фотографический автопортрет.

Новую, современную версию «Битвы», в свое время показанную на Вавеле, создал Эдвард Двурник. В его исполнении это битва всех со всеми. К теме «Грюнвальда» обратилась в своей видео-работе Богна Бурская — художница сопоставила все известные современные визуализации этой баталии: от компьютерных экранизаций и игр до рекламы и видеозаписи ежегодной реконструкции сражения.

«Грюнвальдская битва» Эдварда Двурника в 2010 году была показана на Вавеле.

«Битва» также дождалась своего воплощения в дереве (реплика Яна Папина в виде деревянного барельефа) и на ткани. В 2011 году вышитая версия «Битвы» демонстрировалась на выставке «Рядом» в Берлине.

Другое произведение Матейко — «Прусская дань» — вдохновила Тадеуша Кантора. На его основании он создал свой амбалаж (1975). «Запаковав» произведение и его героев, он словно бы отправлял их на склад истории. Исключение автор сделал лишь для характерного персонажа Станчика — словно бы единственного живого и по-прежнему актуального героя современности», — писал об этой работе Кантора Петр Сажинский.

Кантор был одним из тех творцов, которые, по мнению Мечислава Порембского, принадлежат к национальной традиции в искусстве, начатой Матейко; в ХХ веке ее продолжали такие авторы, как Мауриций Готтлиб, Яцек Мальчевский, Выспяньский, а также Виткевич, Новосельский и Тадеуш Бжозовский. Последний создал в краковских Суконных рядах крупноформатную картину «Папагаи и перокеты» — на первый взгляд абстрактную работу, в хаотических мазках которой при более внимательном рассмотрении открывались изображения конских голов, скрещенных рыцарских копий, фрагментов оружия и гусарских крыльев.

Переделки и мемы

Похоже, Матейко отлично подходит для разного рода мемов и троллинга. Еще во время военного положения созданные Матейко образы активно использовались политической оппозицией. Некоторые, наверное, вспомнят парафраз «Рейтана» с надписью «Солидарность». Эта же картина послужила для оформления обложки книги Марии Янион «Перед лицом зла», на которой Рейтан выступает в роли вампира. Этот коммуникативный потенциал полотен Матейко полнее всего используется в интернете — там Матейко функционирует главным образом как соавтор бесконечных мемов, вернее, как поставщик материала для них.

Автор: Миколай Глиньский, 2013.

http://culture.pl/ru/article/byl-li-mateyko-hudozhnikom