![Норвид - поэт, чье творчество становится особенно важным в трудные времена, - сказала как-то Гражина Халькевич-Сояк, литературовед, специалистка по творчеству Циприана Камиля Норвида, которого часто называют четвертым классиком польского романтизма. В то же время Иоанн Павел II, любивший и ценивший Норвида больше других авторов, считал его поэтом-пророком, способным раскрыть метафизические и этические глубины действительности.]( "Норвид - поэт, чье творчество становится особенно важным в трудные времена, - сказала как-то Гражина Халькевич-Сояк, литературовед, специалистка по творчеству Циприана Камиля Норвида, которого часто называют четвертым классиком польского романтизма. В то же время Иоанн Павел II, любивший и ценивший Норвида больше других авторов, считал его поэтом-пророком, способным раскрыть метафизические и этические глубины действительности.")
"Норвид - поэт, чье творчество становится особенно важным в трудные времена", - сказала как-то Гражина Халькевич-Сояк, литературовед, специалистка по творчеству Циприана Камиля Норвида, которого часто называют четвертым классиком польского романтизма. В то же время Иоанн Павел II, любивший и ценивший Норвида больше других авторов, считал его поэтом-пророком, способным раскрыть метафизические и этические глубины действительности.
Свое знаменитое стихотворение "В альбом" Норвид начинает с описания устройства и ужасов ада, однако в дальнейшем он показывает, что испытания могут помочь человеку определиться, понять, кто он: " И сразу видишь, кто ты в самом деле". Закаленный страданиями, он способен прийти к победе - над внешним и внутренним злом, над самим собой.
Жить здесь и там; потом, тогда и ныне;
В забвенье укрываться от возврата, —
А не вертеться ободом в машине,
Не вспоминать, что был в Аду когда-то!..
Ты спросишь, что там? При подобном риске
Кого сумел из близких повстречать я?
— Там нет ни братьев, ни друзей, ни близких,
Там упражненья над сердцами братьев!..
Там чувств не знают — только их пружины,
Сводящие запутанные счеты;
Там рычаги заржавленной машины
Исправно совершают обороты.
Там целей нет, во всем царит рутина.
Там нет веков — годам не знают цену.
Там каждый час с усердием кретина
Тупым гвоздем проламывают стену.
Порожняком, не ведая истоков,
Хлыстом судьбы гонимые однако,
Часы в столпотворении жестоком
Текут без цифры, имени и знака!
Ты скажешь: вечность сослепу таранят
Года, минуты — в поисках победы, —
Но каждый миг самим собою занят
И катится по собственному следу…
Как будто пульс Иронии затронет
Тебя, и вдруг постигнешь безупречно,
Что ни один тебя не перегонит,
Не вызвонит, вызванивая вечно!
И вся машина в скрежете и стуке —
Трагедия без реплик и актеров,
Как месиво отчаянья и скуки,
Как музыка, взыскующая хоров;
И спазмами на горле стынут руки,
Как будто бьешься средь морской пучины.
Но спазмами бесчинства — а не муки —
Которому не выискать причины.
Такая проба и такая мера!
Твоя цена — в твоем истлевшем теле.
Душа стоит нагая, как химера,
И сразу видишь, кто ты в самом деле.
И кто б ты ни был — в том ли, в этом веке,
Под чьим гербом ни довелось родиться, —
Ты видишь, как растут на человеке
Вериги тона, стиля и традиций…
Горишь, как щепка, на смолистом сколе,
Золою изошел наполовину.
Горишь, не зная, обретешь ли волю
Или затронет пламя сердцевину.
Сгоришь ли весь, до основанья, разом,
На подать ветру? — или из-под пепла
Заполыхает радужным алмазом
Твоя победа, что в огне окрепла!..
