Польская мозаика

Принтер, камера, радар

Яцек Карпинский, создатель микрокомпьютера K-202, на Международной ярмарке в Познани, фото: Александр Ялосинский / Forum

За год польский инженер сумел реализовать свой замысел. Карпинский вместе с командой инженеров, включая Збыслава Швая, Эльжбету Езерскую и Кшиштофа Ярославского, работали не покладая рук, твердо веря, что они делают нечто выдающееся — энтузиазм Карпинского оказался заразителен. Результатом их совместных усилий стал знаменитый компьютер К-202.

К-202 мог производить миллион операций в секунду: он работал гораздо быстрее, чем персональные компьютеры, ставшие популярными десятью годами позже. Компьютер задумывался как модульный, то есть к нему можно было подключать различные составляющие: блок памяти, устройства ввода вывода и т.д. Сегодня это кажется чем-то очевидным, но для того времени это было революционное решение. 16-битный процессор также использовал страничную адресацию, то есть, согласно словарю Collins English Dictionary, «передачу страниц данных между основной памятью компьютера и его вспомогательной памятью». Благодаря этому оперативная память К-202 достигала 8МБ, в то время как остальные микрокомпьютеры обладали памятью не больше 64КВ.

Считается, что именно Карпинский проложил путь современному применению технологии страничной адресации в системах компьютерной памяти. Вдобавок, к К-202, использовавшему оригинальную операционную систему Карпинского, можно было подключать дополнительные устройства: камеру, принтер и даже радар. Компьютер соответствовал критериям мультизадачности — его можно было использовать в офисе или для инженерных работ. Стоил он разумных денег, но, главное, его системный блок, соединенный с монитором и клавиатурой, мог поместиться в чемодан, как и обещал Карпинский.

Вылейте на него чай и сбросьте со стола

Вроцлавский завод электроники Elwro существовал в 1959-1993 годы и производил в частности калькуляторы, а также компьютеры Odra и RIAD. На фото: сборка составляющих. Фото: Станислав Кокуревич / Forum

Можно предположить, что за подобные достижение в области компьютерных технологий Карпинский получил признание, или по крайней мере премию… Ведь именно благодаря ему коммунистическая Польша получила шанс стать мировым технологическим лидером. Увы, все произошло совсем иначе. Влиятельным людям успех Карпинского был совсем не по душе.

Модель К-202, продемонстрированная на Международной выставке в Познани в 1971 году, привлекла внимание гораздо больше, чем ее главный польский соперник, медленная и громоздкая Odra. Пресса была в восторге. Вот что написал об этом еженедельник «Perspektywy»:
Создан микрокомпьютер на базе четвертого поколения электронных составляющих. Это самая универсальная машина подобного типа в мире. Она считает со скоростью миллион операций в секунду — результат, сопоставимый только с американским миникомпьютером Super Nova и английским Modular One.

У производителя компьютера Odra, компании Elwro, отношения с режимом были более близкие, чем у Карпинского. Вместо того, чтобы улучшать качество собственной продукции с целью сократить отставание, Elwro начала расшатывать положение Карпинского, не гнушаясь клеветы. Более того, Советский Союз хотел обеспечить все страны соцлагеря одной единственной моделью компьютера — неуклюжей подделкой уже устаревшей на тот момент модели IBM.
С К-202 конкурировал компьютер под названием RIAD, сконструированный Николаем Лавроновым. Лавронов даже осмотрел революционный польский микрокомпьютер в ходе поездки в Польшу. Вот как Карпинский описывал ту встречу для ежедневной газеты «Puls Biznesu» в 2008 году:
Лавронов не выдержал и поинтересовался, как я сумел засунуть в чемодан то, для чего ему потребовалась целая стена. Когда я вылил на К-202 чай, а затем сбросил его со стола, у него глаза полезли из орбит. Компьютер все еще работал.

Своей компактностью компьютер Карпинского был обязан западным составляющим. Это было принципиально важно для функционирования К-202 и не могло не вызывать подозрений у коммунистических властей, поскольку запчасти привозили с той стороны железного занавеса и использовали для передачи информации. Добавьте сюда и то, что в ходе визита коммунистических чиновников на завод Карпинский назвал одного из них «пригодным только для конструирования ночных горшков».

Настоящие свиньи

В 1973 году Карпинского уволили. С завода его выводили вооруженные люди, которые обыскали его, убедившись, что он не вынес с работы какую-либо секретную информацию или запчасти. Все компьютеры К-202, находящиеся в производстве (примерно 200 штук), выбросили. На тот момент всего было произведено тридцать таких компьютеров. Но и это еще не все: коммунисты запретили Карпинскому производить любые другие компьютеры и не выдали ему загранпаспорт. В знак протеста Карпинский и его жена Эва переехали жить в деревню, где стали разводить свиней и кур. Одному журналисту, посетившему Карпинского на новом месте жительства, инженер сказал, что он предпочитает «настоящих свиней».

Карпинский получил загранпаспорт в 1981 году и уехал из Польши, где на тот момент он не мог заниматься любимым делом — созданием электронных устройств. Он переехал в Швейцарию, где среди прочего создал ручной сканер, сканировавший текст с бумаги на компьютер. В 1990 году, вскоре после падения коммунизма, он вернулся в Польшу в надежде наладить производство этого устройства, которое опередило первые японские аналоги больше чем на год. К сожалению, финансовые трудности не позволили Карпинскому реализовать свой бизнес-план, и он даже потерял дом в Варшаве, где жил после возвращения на родину. Позже он переехал жить во Вроцлав, где зарабатывал созданием интернет-сайтов.

Безусловно гений

Яцек Карпинский, Варшава, 1993, фото: Гжегож Рогинский / Forum

Яцек Карпинский скончался 21 февраля 2010 года. За храбрость, проявленную в дни Варшавского восстания, он был удостоен трех государственных наград «Крест заслуги».
Он, безусловно, был гением, гением, который четко представлял, что делает, и был полностью этим поглощен.
Так в фильме о жизни великого инженера вспоминает Карпинского Диана Вежбицкая, которая работала с ним над созданием KAR-65. Это устройство, как и приборы AKAT-1 и K-202, представлены в коллекции Музея технологии и индустрии в Варшаве. В итоге вышло так, как хотел Карпинский: коммунистический режим пал, а его изобретения, сделанные при коммунизме, обрели жизнь в свободной Польше.

Автор: Марек Кемпа, июнь 2017

http://culture.pl/ru/article/yacek-karpinskiy-kompyuternyy-geniy-kotorogo-nenavideli-ko...

ГЛАВНЫЙ КИНОФЕСТИВАЛЬ ПОЛЬШИ РОЗДАЛ СВОИХ «ЛЬВОВ»



Розданы награды 42-го Фестиваля польских фильмов в Гдыне.

Главную награду основного конкурса «Золотые львы» за картину «Тихая ночь» (Cicha noc) получили режиссер Петр Домалевски и продюсеры Ежи Капусциньски, Эва Ястжембска и Яцек Бромски. Дебютный фильм Петра Домалевского стал настоящим событием фестиваля в Гдыне и получил целых семь наград, в том числе награду за лучшую мужскую роль для Давида Огродника, Награду Жюри Молодых, Кристаллическую Звезду Elle как Открытие фестиваля.

Вторым фаворитом фестиваля стала картина „Птицы поют в Кигали» (Ptaki śpiewają w Kigali”) Иоанны и Кшиштофа Краузе, которая получила «Серебряные львы», а исполнительницы главных ролей Ювита Будник и Эллиана Умухир –награды за лучшую женскую роль.

Специальные награды кинофестиваля в Гдыне получили:
Агнешка Холланд и Кася Адамик за создание фильма «След зверя» (Pokot); Ягода Шельц – за сценарий и режиссуру (режиссерский дебют) фильма «Башня. Ясный день» (Wieża. Jasny dzień); Камила Каминьска – за профессиональный актерский дебют в фильме «Лучший» (Najlepszy); Магдалена Поплавска – за лучшую женскую роль второго плана в фильме «Паническая атака» (Atak paniki); Лукаш Симлат – за лучшую мужскую роль второго плана в картине «Амок» (Amok); Леннерт Хилледж – за съемки фильма «Между словами» (Pomiędzy słowami); Сандро де Стефано – за музыку к фильму «Человек с волшебной коробочкой» (Człowiek z magicznym pudełkiem); Марек Варшевски – за сценографию к фильму «Лучший».

В Конкурсе «Иной взгляд» главную награду – «Золотой коготь» – получила картина «Фотон» (Photon) Нормана Лето. «Платиновые львы» – награда фестиваля за совокупность творческих достижений была вручена режиссеру и сценаристу Ежи Грузе. Приз зрительских симпатий достался Лукашу Палковскому, режиссеру фильма «Лучший».

42 Фестиваль польских фильмов в Гдыне проходил с 18 по 23 сентября.


http://www.kulturapolshi.ru/news.php?nid=490

«Святой Франциск в джинсах». Непридуманная история Эдварда Стахуры

В этом году исполнилось бы 80 лет легендарному польскому поэту, прозаику и автору песен Эдварду Стахуре (1937 – 1979). Уже при жизни он был в Польше культовой фигурой, а посмертно превратился в молодежного идола, наподобие Виктора Цоя в России. За его книгами выстраивались огромные очереди, целая армия поклонников расшифровывала его загадочные тексты, цитаты из которых служили паролем для нескольких поколений поляков. О невероятной жизни Эдварда Стахуры, его бунтарской натуре, трагической смерти и бессмертных произведениях рассказывает Игорь Белов.

«Француз»

Эдвард Стахура писал, что человека подстерегают три главные опасности: детство, сон и смерть. Детство он считал потерянным временем без единого проблеска мысли. Тем не менее, его собственные детские годы трудно назвать потерянными — столько в них было неожиданных поворотов, сформировавших его мятежный характер.

Стахура родился 18 августа 1937 года во Франции в Шарвьё-Шаванье, коммуне, расположенной в регионе Рона-Альпы. Родители писателя были польскими эмигрантами, которых вынудила податься на заработки во Францию нищета, царившая в межвоенной Польше, а также нехватка рабочих рук в Западной Европе после Первой мировой войны. Уже в раннем детстве маленький Эдвард демонстрировал различные таланты, обнаружив, в частности, явную склонность к живописи – девятилетним мальчишкой он разрисовал стены местного кафе так искусно, что привел в восторг владельцев и посетителей заведения. Однако стать французским живописцем и осесть на Монмартре ему было не суждено. В 1948 году семья, наслушавшись рассказов ПНР-овских эмиссаров, агитировавших польских эмигрантов вернуться на родину и обещавших райскую жизнь, решает вернуться в Польшу. Стахуры оседают в городе Александрув-Куявский в Куяво-Поморском воеводстве.
В польской школе Стахура, проведший детство за границей, выглядел чужаком – даже его орфографические ошибки были не такими, как у всех. Одноклассники прозвали его «французом» (по забавному совпадению, точно такое же прозвище в царскосельском лицее носил юный Пушкин). В школе Стахура особенно интересуется поэзией, начинает писать стихи и придумывает себе псевдоним Стэд – по первым буквам фамилии и имени.

Вскоре начинаются и первые бунтарские эскапады. На занятия в лицей Стахуре приходится ездить на поезде в соседний Цехоцинек. Чтобы срезать путь, Стэд то и дело спрыгивает из вагона на ходу – и из-за регулярных жалоб дирекции железных дорог постоянно получает плохие отметки по поведению. Конфликты с учителями вынуждают его искать новую школу, и когда старший брат, не на шутку обеспокоенный будущим Стэда, зовет его к себе в Гдыню, где он сможет закончить лицей, юноша с радостью соглашается на переезд. К этому решению его подталкивают и напряженные отношения с родителями. Отец Эдварда много пил и регулярно поколачивал сына, который любил отца, несмотря ни на что. Кроме того, Стахура-старший не хотел, чтобы сын стал поэтом – в своих мечтах он видел его не в джинсах, а в строгом деловом костюме. Это, впрочем, еще сильнее склоняло Стахуру к занятиям творчеством. Отношения с матерью тоже были сложными – позже она признавалась, что только после смерти сына, из посвященных ему книг и статей узнала о том, какая тяжелая была у него судьба.

Его университеты

В Гдыне юный Стэд словно обретает второе дыхание – атмосфера портового города отлично подходит его артистичной натуре. Он много пишет и даже публикует два своих стихотворения в газете «Увага», общается c гдыньской богемой. Вскоре Стэд испортил отношения с женой брата, и ушел из дома. Отныне он живет в общежитии для рабочих судоверфи. Закончив в 1956 году лицей, Стахура решает стать художником, однако, к собственному изумлению, проваливает экзамены на факультет живописи и возвращается в Александрув.

В конце концов ему удается поступить на факультет французской филологии Люблинского католического университета – аргументом в пользу этого выбора стало отличное знание французского языка. Кроме того, учеба в вузе позволяла избежать армии. В Люблине Стахура с трудом добивается места в общежитии, терпит нужду, и чтобы свести концы с концами, играет в покер, выигрывая у ротозеев деньги и часы. Кроме карт, Стэд обожал шахматы. Он пользовался явным успехом у девушек, терпевших его, даже когда он являлся под утро, помятый после бурной ночи, проведенной в барах и на вокзале. Стэд же относился к прекрасному полу свысока, презирая сокурсниц за «мещанство». Его знакомые вспоминали, что даже на вечеринках он никого не приглашал танцевать, а сидел в углу, попивая вино, делая вид, что кроме литературы его ничто не интересует.

Осенью 1960-го года Стахура перевелся в Варшавский университет. В этом ему помогли польские писатели, в частности, Ярослав Ивашкевич, разглядевший в Стэде талантливого автора. Литература поглощает Стахуру целиком, времени на учебу остается все меньше. Учился он по тем временам долго, до двадцати восьми лет. И к моменту окончания университета в 1965 году был уже известным писателем.

Дебют и женитьба

Клуб «Гибриды», Варшава, 1962. Фото Януш Соболевский/Форум

Столичный студенческий клуб «Гибриды», располагавшийся в 60-е годы прошлого века на улице Мокотовской, был в то время центром молодежной литературной жизни. На его сцене Стахура, состоявший в Варшавском творческом клубе молодежи, часто выступает как поэт. Он не только читает стихи, но и поет, исполняя первые песни собственного сочинения. Однако его дебютной книгой стал не поэтический томик, а сборник рассказов «Один день», выпущенный издательством «Czytelnik» («Читатель») в 1962 году. Критики и писатели встретили первую книгу Стахуры очень тепло.

Наиболее восторженно отозвался о ней Ярослав Ивашкевич:
«Один день» вызвал во мне чувства, противоположные тем, с которыми у нас обычно пишут о книгах, а именно – энтузиазм и волнение. (…) Перечитайте финал новеллы «Ночь в поезде». Эта францисканская молитва – одна из прекраснейших страниц нашей послевоенной прозы.
Ободренный успехом, Стахура вступает в Союз польских литераторов, а в 1966 году выпускает вторую книгу рассказов – «Колыхаясь на ветру». И вновь – энтузиазм критиков и коллег.

О второй книге Стэда поэт Юлиан Пшибось с восторгом напишет:
Мне нравится «лирический герой» Стахуры: чуткий энтузиаст восхода солнца и одиноких странствий, бездомный бродяга, который занимается тяжелым физическим трудом до тех пор, пока не поманит его, словно цыгана по весне, даль горизонта и белизна облаков. Этот герой обаятелен, он открыт миру и людям. Наивный и сентиментальный, но и по-мужски мстительный, если нужно с лихвой отплатить избившим его хулиганам. Он не похож на жестокого уголовника и жалкого выпивоху, которых так много в нашей молодой, т. н. «хласкообразной» прозе.
Литературный успех, как это часто бывает, сопутствует важным событиям в личной жизни – в апреле 1962 года Cтэд женится на Анне Бартковской, студентке польской филологии, ставшей впоследствии известной писательницей, писавшей под псевдонимом Зита Оришин, будущем авторе книги «Спасение Атлантиды». Многие «стахуроведы» утверждают, что Зита послужила прототипом Яблоневой Ветви, героини его прозы, воплотившей черты идеальной женщины. В том, что его жена – идеал, Стахура не сомневался никогда, даже после развода, состоявшегося спустя десять лет и оказавшимся для поэта сильнейшим жизненным ударом, если не катастрофой.


«Всё есть поэзия»

Выпускает он и сборники стихов (первым стал изданный в 1963 году «Большой огонь»), а в 1968 году отдельной книгой выходит поэма «Пусть в саду бесчинствует саранча», за которую Стэд получает премию имени Станислава Пентака.

И всё-таки небо это колодец –
срубов колодезных столько же
сколько печали и звезд.
Но самое грустное –
когда скальпель месяца
вспарывает тучу
как брюхо дельфина.
(перевод Андрея Базилевского)

В 1969 году выходит первый роман Стахуры «Со всей яркостью», который он писал два года. Как сам Стэд признавался впоследствии, в ходе работы над романом он решил поставить над собой эксперимент: «раскачать свою психику и заставить ее работать на полную катушку». Стахура принадлежал к той категории писателей, которые как писали, так и жили. Если же не хватало жизненного опыта, Стэд тут же, не откладывая дела в долгий ящик, отправлялся за ним. К работе над очередной книгой прозы он подошел и вовсе как заправский писатель-реалист – поехал в Гроховице навестить знакомого поэта, познакомился там с лесником и устроился работать лесорубом, хотя никогда прежде не держал в руках ни пилы, ни топора. Несколько месяцев Стахура жил в лесу, среди простых работяг, понятия не имевших, кто он такой. Стахура рубил сучья, очищал древесину, зарабатывая значительно меньше профессиональных лесорубов – но только посмеивался, приговаривая, что на сигареты хватает.

Кроме стихов и прозы, Стахура писал песни – и им суждено было занять особое место в благодарной народной памяти. Музыка была страстью Стэда, он с юности играл на гитаре, переводил на польский песни Жоржа Брассенса, с разным успехом пытался их петь. Выдающимся вокалистом Стахура не был, однако пение помогало ему побороть смущение – стоило ему запеть, тут же исчезало легкое заикание, мешавшее ему на творческих вечерах. Нот Стахура не знал, подбирал мелодии на слух. Игра на гитаре тоже оставляла желать лучшего, но каким-то чудом его песни брали слушателей за сердце – и не отпускали.

Выплакал я по тебе
Панские шпанские очи шампанские;
Выплакал я по тебе
Льнущее, ждущее море ревущее.
Ты по этому морю
Плывешь на волне
Ко мне.
Будь хранима добрым богом!
Будь хранима добрым ветром,
Белым облаком и ветром!
Добрым ветром, мудрым богом…
Это я на берегу
Умоляю, как могу.
(перевод Нины Искренко)

В конце 1966 года Стэд познакомился с композитором Ежи Сатановским, и эта встреча положила начало их многолетнему сотрудничеству. А в 1973 году вышла книга Стахуры «Песни». Тираж у нее был скромный – всего тысяча экземпляров. Зато при переиздании через тринадцать лет тираж этой книги окажется стотысячным, она будет мгновенно раскуплена и станет раритетом. Песни Стахуры произвели самый настоящий фурор в студенческой среде, а уж для харцеров (польских скаутов) Стэд стал настоящим идолом. Песни его звучали у туристических костров и на студенческих вечеринках, а особую популярность приобрели позднее, когда их стал исполнять знаменитый познаньский ансамбль «Stare Dobre Małżeństwo» («Старое доброе семейство»), игравший задушевный фолк-рок в стиле Саймона и Гарфункеля.

А тем временем критики ломали копья, не зная, к какому жанру отнести песни Стахуры – к высокой литературе или авторской песне. Поэт все чаще начинает задавать себе вопрос – что такое поэзия? И находит на него довольно оригинальный ответ. В 1975 году выходит его очередная книга «Всё есть поэзия». Это были размышления о феноменологии творческого процесса, о сущности поэзии и роли поэта, причем речь шла не только о стихотворчестве. Стахура заявлял: «Поэзия – нечто большее, чем писание стихов. Это способ бытия, образ жизни, образ другой, второй жизни».
И делал отсюда вывод: если всё есть поэзия, то каждый человек – поэт.

Поэт-бродяга

Эдвард Стахура, Роттердам

Стахура всю жизнь провел на пограничье, в том числе пограничье метафизическом – между детством во Франции и детством в Польше, между городом и деревней, между домашним уютом и беспокойным странствием, между жизнью и смертью. Постоянное движение было ему необходимо, как воздух – без путешествий он задыхался, чувствуя себя рыбой, выброшенной на берег. За свою короткую жизнь Стэд успел объездить полмира. Часто это были поездки, связанные с какими-то литературными проектами – к примеру, он целый год провел в Мексике на стипендии мексиканского правительства. Часто бывал в Южной Америке, выучил испанский язык, отлично переводил прозу Борхеса и песни мексиканских индейцев, совершил большое путешествие по США и Канаде, посетил Бейрут и Дамаск, объездил большую часть европейских стран. Многие даже подозревали (без всякого на то основания), что Стахура сотрудничал с польской госбезопасностью – настолько легко он мог получить загранпаспорт, да и вообще слишком часто выезжал за границу. Но госбезопасность была здесь не при чем – просто вселенная не могла устоять перед таким напором мысли. Ему не сиделось на месте.

Я прошел сквозь ночь и никто меня не встречает
никто мне не скажет – привет войди и останься
на завтрак останься на ужин и пусть
сон овладеет тобою в полдень
Я прошел сквозь ночь и никто меня не спросит
никто не спросит – как ты дошел
как ты дошел сквозь черную чащу
(перевод Андрея Базилевского)

Откуда бралась эта неугасимая страсть к бродяжничеству? В дневнике он признавался: «Я ищу себе место на земле, которую воспевал с такой страстью, и не могу его найти, хотя так этого жажду». Стэд чувствовал себя вечным аутсайдером, цыганом, изгнанником, битником-автостопщиком, «беспечным ездоком». Как сказал один наш современник, уже ставший классиком: «Нету мне места на этой земле. / Это и есть мое место».

Возможно, бесконечные странствия были для Стахуры попыткой преодолеть разлад между миром и человеком. Одна из его книг так и называлась – «Поладить с миром». В ней он писал, что не ощущает себя ни французом, ни поляком, ни мексиканцем, и все потому, что «не чувствует земли под ногами».

Он хорошо понимал, что в этом задыхающемся беге передышки уже не будет:
Ну почему
я сел под этим небом
и почему бью кулаками землю
А потому что мне больно
и с этим уже ничего не поделать
говорю потому что вижу
всё яснее
вижу
что на бегу
уже не остановиться
уже не остановиться
придется бежать до конца
(перевод Андрея Базилевского)

Стахура вовсе не был бездомным и нищим, его варшавская квартира на улице Рембковской славилась среди польской богемы уютом, большой библиотекой и роялем, Стэд с женой часто принимали гостей. Но проходило какое-то время, и навязчивая «охота к перемене мест» вновь давала о себе знать.

Философ Хенрик Сколимовский, познакомившийся со Стахурой в США, в Анн-Арборе, вспоминал о нем так:
Он был в состоянии демонического вдохновения. (…) В нем чувствовалось что-то трагическое. Он был совершенно не приспособлен к жизни. Когда ему что-то не понравилось у знакомых, которые пригласили его на несколько дней в Миннеаполис, он ушел от них и ночевал со своим рюкзаком и гитарой под открытым небом – а дело было в октябре-ноябре. Никаких компромиссов. Как Диоген с фонарем искал человека, так и Стахура искал человека, не прекращая поиски ни на минуту.

Может быть, поэтому Стэда интересовали иррациональные, паранормальные явления. Однажды он даже устроил у себя дома спиритический сеанс. Познакомившись с цыганской поэтессой Брониславой Вайс (Папушей), Стахура попросил, чтобы она ему погадала. Однако Папуша, посмотрев на ладонь поэта, уклончиво ответила, что не предсказывает будущее своим друзьям.

Эдвард Стахура, Цехоцинек, приблизительно 1970. Фото: Музей Литературы / East News

Современники описывали Стахуру как блондина с коротко стрижеными вьющимися волосами, в джинсовой куртке и джинсах марки «Lee». Постоянным элементом его гардероба был шарф. В каждый шарфик, независимо от цвета, Стахура вшивал красную нитку, чтобы та охраняла его от злых духов. А вот шапки Стэд не носил никогда, считая это проявлением слабости – ему был свойствен культ физической силы, здоровья, уверенности в себе. Кроме того, Стэд регулярно ввязывался в драки, чтобы проверить и подчеркнуть свою физическую силу.

Во время его странствий иногда доходило до курьезов. Стахура нередко ночевал в самых разных, не всегда спокойных и безопасных местах, поэтому завел привычку класть на ночь под подушку нож. Путешествуя по Америке, он остановился в одном, очень приличном доме, переночевал там, а утром забыл нож под подушкой. И очень потом переживал, не подумали ли хозяева, обнаружив под подушкой стальной клинок, что ночью ему пришла в голову мысль их зарезать. В конце концов Стэд написал им письмо с церемонными извинениями.

Вне политики?

Многие читатели и критики замечали, что герои произведений Стахуры живут в какой-то удивительной стране, ничем не напоминавшей тогдашнюю социалистическую Польшу. Действительно, когда читаешь его прозу, складывается ощущение, что если бы Стэд дожил до введения в ПНР военного положения, то попросту бы его не заметил.
За такую странную, откровенно эстетскую аполитичность Стахуре не раз доставалось от более подкованных в политике коллег. Писательница Мария Нуровская, к примеру, негодовала: «Все эти поклонники Стахуры, эти орды молодых людей… Они были жертвами обмана со стороны Стэда. (...) В социализме ничто не было поэзией, хотя он утверждал, что поэзией является всё».
Тем не менее Стахура не написал в поддержку режима ни строчки. Стэд и его герои не вписывались в тогдашнюю общественно-политическую систему уже просто потому, что были совершенно другими. Да, они жили в ПНР, но жили по своим собственным законам. При этом Стахура, принадлежа к привилегированной части польской культурной элиты того времени, ладил с властью на свой, довольно циничный манер – получал временами от государства деньги, но ничего не давал взамен. Партаппаратчики пытались поймать его на крючок, спецслужбы то и дело рылись в его бумагах, следили за перепиской, но найти компромат на него так и не смогли. В самом деле, не предъявлять же поэту претензии по поводу того, что из двух известных Эдвардов молодежь явно симпатизирует Стахуре, а не Гереку, тогдашнему польскому генсеку?

От такого образа жизни мамонты вымерли бы за неделю

Биограф поэта Мариан Буховский в книге «Ботинки Икара» писал: «Стахура вел образ жизни, от которого мамонты вымерли бы за неделю. Его бродяжничество часто начиналось спонтанно. Он мог запросто выйти из поезда на какой-нибудь маленькой станции просто потому, что ему понравилось ее название. Спал в парке на скамейке, на бетонной набережной Вислы, в стоге сена и в роскошном отеле, и нигде не выглядел чужаком».

как по ночному небу белые тучи над лесом
как шейный платок странника треплет ветер
как вытянутые ввысь звездные руки ваши
а вот и наши, вот и наши, вот и наши
как сухое рыдание в дождливую ночь
как виноватое-или-нет угрызение совести
что ты живешь когда умерло столько столько
как сухое рыдание в дождливую ночь
как зализать нанесенные метко раны
как склеить сердце разбитое в прах
как сухое рыдание в дождливую ночь
(перевод Андрея Базилевского)

Неудивительно, что поэт постоянно попадал в какие-то истории, которые быстро становились достоянием прессы и любителей пересудов. Впрочем, его громкие чудачества не всегда носили антиобщественный характер. Куда менее известна его своеобразная благотворительность. Получив за три книги рассказов, стихов и эссе довольно внушительный гонорар (почти сто тысяч злотых), Стахура чуть ли не целиком раздал его незнакомым пожилым людям. Он любил обедать в «молочных барах» (так в Польше называется популярная сеть недорогих столовых), и, видя за соседним столиком бедно одетого старика или бродягу, незаметно подкладывал тому в карман несколько купюр. Разумеется, он любил красивые жесты. Друзья Стэда рассказывали, как во вроцлавском баре «Схрон» он часами играл с барменом в покер, а на выигранные деньги угощал случайных посетителей.

От угощения не отказывался никто. Стахура не был абстинентом, поэтому многие люди по сей день обожают делиться воспоминаниями о том, как они «пили со Стахурой». Впрочем, на его творчестве это не отразилось – герой-алкоголик появляется у Стэда только в рассказе «Несколько рюмок». Если бы Стахура действительно выпил все те цистерны спиртного, о которых говорит народная молва, вряд ли бы он за свою короткую жизнь написал столько книг.

Стахура признавался: «Я не ищу алкоголь – он сам находит меня». Биографы объясняют алкогольные эскапады Стэда влиянием среды – дескать, он пил, поскольку все писатели в ПНР пили. Поэту даже приписывается фраза о том, что «водка бывает двух сортов – хорошая и очень хорошая».

Эдвард Стахура, Цехоцинек, 1968. Фото: Музей Литературы / East News

Вот характерная история, произошедшая еще в самом начале писательской карьеры Стэда и, как и многие последующие, ставшая легендой. В феврале 1960 года состоялся авторский вечер Стахуры в люблинском клубе «Нора». Вечер вел Стефан Зарембский, стихи героя вечера декламировал Мирослав Дерецкий. На столике, за которым сидел Стахура, стояла бутылка красного вина, и Стэд не без удовольствия осушил ее во время чтений и жаркой дискуссии. Из «Норы» поэт отправился в знаменитое люблинское кафе «Чертова лапа», но администратор почему-то отказался его впустить. Разразился скандал, и милицейский патруль отвез поэта в вытрезвитель, о чем на следующий день написала местная газета.

Профессор Тадеуш Клак вспоминал:
Спустя два дня я встретил поэта недалеко от пересечения Аллей Рацлавицких с Краковским предместьем. Я поздоровался с ним и поинтересовался, как у него дела.

– Да вот, – просто ответил он, – возвращаюсь из вытрезвителя.
– Только сейчас?!
– Да, – ответил Стахура и рассказал, как было дело. Наутро после задержания, когда всех «постояльцев» вытрезвителя выпускали на свободу, поэта вызвали к начальнику этого строгого заведения.
– Ваши имя и фамилия? – спросил начальник.
– Эдвард Стахура, – ответил поэт.
– Чем вы занимаетесь?
– Пишу.
– Что пишете?
– Стихи.
– Тогда останетесь еще на одну ночь.

Возможно, начальник хотел, чтобы за эти вторые сутки Стахура отрезвел еще и от поэтического угара, но это было невозможно.

Гибель всерьез

Ранним утром 3 апреля 1979 года машинист электровоза, следующего из Кутно, увидел недалеко от станции Беднары человека, идущего вдоль железнодорожных путей и явно собиравшегося броситься под колеса. Этим человеком был Эдвард Стахура, который ехал на поезде из Варшавы в Торунь и неожиданно для самого себя сошел в Беднарах. Друзья Стэда потом рассказывали, что поэта, скорее всего, заинтересовало название находящегося неподалеку от Беднар городка – Аркадия. Стэд, уже в больнице, говорил, что какая-то неведомая сила буквально вышвырнула его из вагона, заставив искать смерти на железнодорожных путях.

Машинист электровоза резко затормозил, однако поезд успел зацепить Стэда – ему отрезало четыре пальца на правой руке. Позже поступок Стахуры сравнят с экcпериментом Кириллова из «Бесов» Достоевского (здесь уместно вспомнить, что уже после выхода первых книг Стахуры критики назвали его «улыбающимся Достоевским»). Поэт изо всех сил пытался совладать со своими демонами. После выхода из больницы он начал вести дневник, назвав его «Поладить с миром». Мир, как мог, отвечал ему взаимностью, и после неудачной попытки самоубийства Стахура не оказался одинок – последние месяцы его жизни рядом с ним была Марта Кухарская, его поклонница, влюбившаяся в поэта еще когда училась в лицее.

Однако мысли о смерти преследуют его всё чаще. 24 июля 1979 года Эдвард Стахура повесился в своей варшавской квартире. На его столе обнаружили рукопись стихотворения «Письмо остающимся», начинавшегося так:
Я умираю
за свою вину и невинность
за то, чего нет, но я чувствую это каждой частицей души и тела
за то, чего нет, что разрывает меня на клочки, как газету,
полную громких ничего не значащих слов...
(перевод Андрея Базилевского)

В ПНР эти стихи публиковались лишь в самиздате. Как заметил по этому поводу польский диссидент Мирослав Хоецкий, «если человек в счастливых условиях социализма кончает с собой – это уже политический жест».

Не стоит, однако, думать, что Стахура был адептом самоубийства, и уж тем более он не призывал к этому своих поклонников. Он боролся с недугом всеми доступными поэту способами – и одна из его самых известных песен была своего рода заклинанием против этого кошмарного искушения:

Послушай, отвергнутый ею
Приятель мой незнакомый
С отчаянным взглядом:
Не стой, не торчи на балконе,
На мостовую не падай, не падай,
Не прыгай в черную петлю.
Помедли, лучше помедли!
Я вам клянусь – не вечен день!
Время течет, убивая раны!
Я вам клянусь – не вечен день!
Я вам клянусь – утешимся тем,
Что время течет, убивая раны!
Только дайте время ему,
Дайте времени время.
(Пусть сочатся черные тучи
Вдоль, и через, и между губами.
Вот-вот он придет, новый день.
А тучи уже далеко, далеко за горами!)
(перевод Нины Искренко)

Легенда

Эдвард Стахура стал легендой задолго до своей трагической смерти, причем творцом этой легенды во многом был он сам. А после того, как он покинул этот мир, имя Стахуры и вовсе стало культовым.

С легкой руки критика Яна Слоевского Стахуру называли «святым Франциском в джинсах» – так Слоевский назвал посвященный писателю довольно издевательский фельетон, опубликованный на страницах «Культуры». И хотя ни сам Стахура, ни его творчество не имели с францисканцами ничего общего, выражение прижилось. В 80-е годы в Польше возникло целое неформальное молодежное движение поклонников Стахуры, пытавшихся разгадать загадку его личности и идентифицирующих себя с ним – доходило до того, что молодые люди не только цитировали в повседневной речи фрагменты его произведений, но и подражали манерам его героев.

Если кто-то в Варшаве начала 80-х годов хотел купить редкую и очень хорошую книгу, он ехал на улицу Воломен в варшавском районе Беляны – там находился знаменитый базар, где можно было встретить настоящие раритеты, продававшиеся, разумеется, втридорога. После того, как издательство «Czytelnik» в 1982 году выпустило пятитомник стихов, прозы, песен и переводов Стахуры под редакцией Хенрика Березы, Земовита Федецкого и Кшиштофа Рутковского, это «пятикнижие», получившие среди фанатов Стэда название «джинсовая Библия», помогло сколотить состояние многим книгопродавцам «черного рынка».

Пятитомник «Джинсовая Библия»

Я не раз бывал в Польше свидетелем того, как в большой компании, у костра или за накрытым столом кто-нибудь брал гитару в руки и пел «Z nim będziesz szczęśliwsza» («С ним ты будешь счастливее»).

С ним будешь счастливей!
Много счастливей будешь с ним.
Что я? Бродяга, неспокойный дух,
Только заблудиться в вересковом поле,
И забыть на воле —
Что за эпоха,
Что за век,
Что за год,
Что за месяц,
Что за день,
И что за час
Начнется и кончится
Для нас.
(перевод Ольги Чигиринской)

Участники группы «Stare Dobre Małżeństwo», прославившей эту и многие другие песни Стахуры, так объясняли cвой выбор: «Почему Стахура? Мы ищем нужное настроение, которое позволило бы нам достойно жить в этом ужасном мире».

С тех пор в каких только стилях не записывались песни Стэда – от тихих акустических баллад и джаза до тяжелого рока! Уже в наши дни его песни с энтузиазмом исполняет группа «Leniwiec», играющая очень энергичный ска-панк. В 2013 году у них вышел целый альбом песен Стахуры под названием «Rozpaczliwie wolny» («Отчаянно свободный»), песня из которого «Nie rozdziobią nas kruki» («Не склюют нас вороны»), посвященная другу Стэда, поэту Рышарду Мильчевскому-Бруно, стала настоящим хитом и чуть ли не гимном уже нового поколения.

Эдвард Стахура давно превратился в икону поп-культуры, но любят его, кажется, не за это. На открытии одной из выставок, посвященных Стахуре, кто-то сделал отчаянную запись в книге отзывов: «Стэд! Сегодня еще труднее быть понятым хоть кем-то!». В этом всё и дело. Стахура словно говорит своему читателю и слушателю: «Я понимаю тебя. Ты не одинок». Оставшись вечно молодым «путешественником на край ночи» с гитарой и рюкзаком, он по-прежнему учит самым важным на свете вещам – свободе и человеческому достоинству.

Текст: Игорь Белов

http://culture.pl/ru/article/svyatoy-francisk-v-dzhinsah-nepridumannaya-istoriya-edvard...

Гдыня-2017: итоги кинофестиваля

Абсолютным победителем 42-го Фестиваля польского игрового кино в Гдыне стала дебютная картина Петра Домалевского «Тихая ночь», получившая 7 наград.
Картина Домалевского стала главным открытием Гдыни-2017. Зрители и критики остались от фильма в восторге; ничего удивительного, что и жюри фестиваля поддались чарам этой обаятельной истории о сложных семейных отношениях и о силе любви.

«Золотые львы» для Петра Домалевского

За «Тихую ночь» режиссер получил главную премию фестиваля — «Золотых львов». Эту награду вручали последней, однако до нее фильм Домалевского успел собрать еще несколько важных премий.

Премию за лучшую мужскую роль получил Давид Огродник. Актер сыграл молодого мужчину, который приезжает в Польшу из-за границы, чтобы отметить Рождество в кругу семьи. Огродник, который за последние годы прославился экспрессивными ролями, на этот раз сделал ставку на скромность. С помощью едва заметных жестов и многозначительных взглядов он создал образ героя, которому мы сочувствуем и чью боль разделяем.

Фильм Домалевского оценили также журналисты, члены Федерации дискуссионных киноклубов и представители сетевых кинотеатров, которые наградили картину своими премиями. Кроме того, «Тихая ночь» получила награду жюри Конкурса молодых, а сам Петр Домалевский удостоился «Хрустальной звезды Elle».

Вторым триумфатором фестиваля стал фильм Иоанны Кос-Краузе и Кшиштофа Краузе «Птицы поют в Кигали». Картина получила три статуэтки в важных категориях.

Иоанна Кос-Краузе и Кшиштоф Краузе (режиссеру присвоили награду посмертно — прим.ред.) стали лауреатами премии «Серебряные львы» за второй лучший фильм фестиваля. Награду за монтаж получила Катажина Лесьняк, а премию за лучшую женскую роль разделили две актрисы: Йовита Будник и Элиан Умугире. Награды полностью заслуженные, поскольку обе актрисы воплотили на экране персонажей, полных противоречий и внутренних конфликтов. Сотоит добавить, что это уже вторая общая премия двух актрис: еще раньше за свои роли они получили награды Международного кинофестиваля в Карловых Варах.

Лучший режиссер — Агнешка Холланд

Премию за лучшую режиссуру в Гдыне-2017 получли режиссеры Агнешка Холланд и Кася Адамик за картину «След зверя», детективную сказку по роману Ольги Токарчук. Януш Калея стал обладателем награды за лучший грим.

Лучшая дебютантка — Ягода Шельц

Одним из главных сюрпризов Гдыни-2017 стала награда для Ягоды Шельц, получившей приз за лучший режиссерский дебют и лучший сценарий. Ее фильм «Башня. Ясный день» — это необычный рассказ о семейных тайнах и о встрече, от которой зависят семейные отношения. Однако картина Шельц интересна не содержанием, а стилем, который напоминает нечто среднее между эстетикой Йоргоса Лантимоса («Клык») и Мариуша Гжегожека. Балансируя на грани реализма и фантастики, Шельц создала смелое кино, не поддающееся простым классификациям и интерпретациям.

«Самый лучший» покоряет сердца зрителей

Целых пять наград Кинофестиваля в Гдыне получила картина Лукаша Пальковского «Самый лучший» — биографический фильм о Ежи Гурском, наркомане, который стал выдающимся спортсменом и победителем самых трудных в мире соревнований по триатлону.

Марек Варшевский получил премию за лучшую сценографию, а Камиля Каминьская, сыгравшая молодого врача, — за лучшую дебютную роль. Картина Пальковского также оказалась фаворитом гданьской публики: ей достался Зрительский приз и «Золотой клакер», награда для фильма, собравшего больше всего аплодисментов. Кроме того, «Самый лучший» получил Премию фестивалей польского кино за границей.

Награда для «Между словами»

Имя лауреата премии за лучшую операторскую работу в этом году, возможно, многих удивило: награда досталась голландскому оператору Леннерту Хиллеге, работавшему над фильмом Уршули Антоняк «Между словами». Приз заслуженный: картина Антоняк основана на пластичности образов, а разные оттенки серого (фильм черно-белый) в ее фильме стали одним из ключей к интерпретации смысла фильма.