Довлатов

2Pataphisist:

>Не нужно ничего упрощать или усложнять. Проще
>реально смотреть на вещи.

Почитайте автобиографическую книгу скульптора Эрнста Неизвестного, как он стал известен на Западе. Хоть он у нас в стране и "Гримел", на Западе его вообще никто не знал. Его со всеми видными льдьми познакомил Ростропович и первое время его считали только другом Ростроповича, а не выдающимся скульптором. Приобретения известности, например, Сальвадером Дали - из той же "оперы". Его жена Гала сделала его знаменитым, так как была вхожа в высшие круги. Просто так, по таланту, никто известным и знаменитым на Западе не становится. Без рекомендаций и протекции, с тобой там и разговаривать никто не будет.

Други мои! Вот, что я Вам, уважаемым, скажу. Русская литература стоит на нескольких мощных именах. Эти имена: Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов.... и, типа, все? Не не все. Довлатов - это наследник великой русской словесности в ХХ веке. Это даже не подлежит обсуждению. Великий писатель, к сожалению, реализовавший себя лишь в фельетонах. Как говорил Бродский "поэт - это орудие языка". Так вот животворящий русский язык в ХХ веке нес в себе Сергей Довлатов

2Martinovich:

>Други мои! Вот, что я Вам, уважаемым, скажу.
>Русская литература стоит на нескольких мощных
>именах. Эти имена: Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский,
>Чехов.... и, типа, все? Не не все. Довлатов -
>это наследник великой русской словесности в ХХ
>веке. Это даже не подлежит обсуждению. Великий
>писатель, к сожалению, реализовавший себя лишь
>в фельетонах. Как говорил Бродский "поэт - это
>орудие языка". Так вот животворящий русский язык
>в ХХ веке нес в себе Сергей Довлатов

Приятно слышать это от молодого человека. Однако я, наверное, побольше читал, чем Вы, из Русской словесности и могу сделать оценку сам. Вы, видимо, пропустили целый пласт Русской словесности, если так пишите.
P.S. А Бродский, для меня не авторитет. Считаю, что в XX-м веке, были в России и посильней поэты.

Вы знаете, с точки зрения развития русского литературного языка, ни один поэт (даже весь Серебрянный век) не сделал больше, чем Бродский. Не будем разводить спор о вкусах. Достаточно признать, что Бродский великий поэт, а Довлатов великий писатель. Если уж сильно хочется поспорить, назовите мне писателя, который лучше бы обращался с языком, чем Довлатов. Для чистоты эксперимента берем только вторую половину ХХ века.

Я, вот, например,советский период (в отличие от некоторых)грязью не поливаю и всегда спорю с теми, кто так делает, но, Довлатова читать люблю. Почему? Несмотря на то, что большой любви к советским порядкам он, мягко, говоря, не испытывал, недостатки и нелепости, которыми изобиловал наш быт в ту эпоху, он высмеивал остроумно, интеллигентно, с юмором, без всякой злобы, а не поливал помоями (некоторые подобные опусы даже держать в руках противно, а если начнешь читать, то аж страшно становится от этой писанины - как-же люди в СССР жили, и недоедали, и ходили бог знает в чем, и чихнуть лишний раз боялись, так как КГБ всех прослушивал...). Короче говоря - если это и антисоветчина, то - остроумная, а не злобная и тупая, против ничего не имею.

нет у Довлатова никакой антисоветчины, его вещи это самый настоящий соцреализм.
и книги его можно было бы иллюстрировать советскими плакатами на любую тему, от патриотической до информативной, но это уже был бы невообразимый гротеск и жванецковщина...

2JohnWLennon:
>нет у Довлатова никакой антисоветчины, его вещи
>это самый настоящий соцреализм.

Так я и говорю - "если"... Это - дело вкуса.

Справедливости ради надо сказать, что некоторые моменты у него ставят в тупик. Например: "Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоиллюстраций значилось: Личные вещи партизана Боснюка. Пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста...". И дальше следует комментарий: "Широко жил паризан Боснюк!". По-моему, это - не повод для стеба. Или - загадочный певец Бронислав Разудалов, который "в 60-е годы был популярнее Хиля, Кобзона...". Сколько я ни бился, ничего про этого певца найти не смог.

2gloster:

>Бронислав Разудалов

Магомаев же...

>Бронислав Разудалов

>Магомаев же...

Кстати, описан с явной симпатией.

2tch:

>Довлатов ассоциируется с Василием Аксеновым,
>щас перечитываю те повестюшки, которые еще в Юности
>печатались в 60-х (Апельсины из Марокко, Затоваренная
>бочкотара, Звездный билет), и есть ощущение, что
>юмор примерно тот же... Разная подача, но все равно...

поддержу.

ДОХЛАЯ ИРОНИЯ и зубоскальство. Из нее возник важный массовый и затем господствующий феномен "молодежной прозы" 60ников - Гладилин(номер один), Аксенов и др. И из нее же -анекдот.

Исследовала этот феномен М.Чудакова,у нее есть на этот счет хорошие и
умные работы, еще с тех же 60х годов. Чудаковы раскрутили специфический советский
молодежный юмор 60х как всеобщий тип. Вообще не вписывающийся в
классификации и нарезки,потому что это малоисследованный социальный
феномен только тут и тогда.

Отрывок реферата про"юмор молодежной прозы" (на основе статьи Чудаковой и Чудакова из"Нового мира" номер 1 за 1967г).
Феномен бешено популярной молодежной прозы и молодежного
юмора 60х. Аксенов, Гладилин, другие ныне успешно позабытые авторы тех
лет. Это написано в 1966году.
тезисно.
============

=========
Молодежная проза , язык, стиль и само поведение = реакция на некие
типы, господствовавшиие ранее в ли-ре безраздельно. С ТЗ языка - вместо
газетно-публицистического - "устная", разговорная речь. Старый стиль
стал отождествляться с натужностью, неискренностью, наконец - ложью.
Простое,"бытовое" слово стало синонимом искренности чувства, правды.
Отрицалась прежняя фразеология...
С ТЗ сферы охвата - вместо узкой и якобы односторонней(преимущественно
производственной) - улица, быт, жизнь берется таким образом якобы более
многосторонне. Вместо повестовательного изложения по стандартным
канонам, уже обрыдлым - хэппи энд, положительное-отрицательное, успех
нового в борьбе со старым - свободный набор, поток, полемичность.
Наконец, вместо серьезности - юмор как НОРМА.
Анализ сосредоточен вокруг этого как бы _нормативного_
(обязательного!вот так) юмора, "не совсем обычного для русской ли-ры".
Юмор как всепроникающий материал, заполняющий пустоты мысли,
обеспечивающий единство повествования, цемент стиля(а не мысли),
выражает невполне обычные вещи - напр патетику, любовь и доверие к
герою.
Интересно!что же это за юмор.
- писать о серьзных вещах всерьез кажется невозможным , а затем и
неприличным, да "видимо уже и не получается".
- писать просто о простых вещах - то же самое.
- использовать прежнюю фразеологию, обороты, штампы - то же.
Специфически юморные способы изложения однако - саоеобразны.
- часто стиль инфантильный, подростковый, наконец - "кокетливой
7классницы", жеманный
- потеря фокуса иронии. Инерция иронии, оборачиваемой якобы и на себя,
на героя (и далее - любование собой, героем через эту призму). очень
автор их(и себя)любит, но это - под скорлупой самоиронии
-"компроментарный оттенок повествования". (комм -тогда можно было сказать
только так)
-"диффузия и экспансия юморного отношения, так что общий иронический тон
успешно размывает все детали и делает их равно пригодными для
использования". Например, Гладилину представляется"что слово бог смешно
само по себе".( комм- ау, кумиры молодежной прозы -помните, аль
забыли?забыли, сученыши)
Это возможно благодаря даровым благам юмора , его черам - столкновению
далеких предметов, необычности сравнений
- "ведь это и не действительно смешные вещи чаще всего!"

Задачи.
-вовсе не беллетристические приемы оживления повестования.
"строится особая, мнимая литература, с мнимой лирикой, смелостью.
используюший не по правуприемы вроде иронии для
_значительных_ конструкций, для создания-новой системы значений_.
На деле _создается новый шаблон, далее - канон. использующий вывернутый
наизнанку, а не преодоленный(часто просто вышучиваемый, и все)старый
шаблон и канон."
=========

Отношение к традиции.
Вторичность. Использование заемных, заимствованных внешних черт,
конструкций, но не _стержня_. Буквально поголовная схожесть,
неотличимость молодежной прозы.
Отцы-основатели -Ильф-Петров. Почему же они, а не другие(Зощенко илм
там кто еще).
Близок подход к предмету."сокращенность"описаний, слегка эпатирующие,
необычные сравнения,
поочередные"выхватывания"_разномасштабных_предметов, выдвинутое вперед
определение предмета при ощущении, что_слово употреблено не по
назначению_.
Ранние ИП. Периода 12 стульев, с легким, юморным стилем
Но - принципиально отличие от ИП.
-энергичность, скрепляющий единый внутренний стержень - вместо него
деланое веселье, бодряческий , опереточный тон
- злая пародия шаблонов, газетно-публ и митинговых - оборачивается
количественным употреблением как самоцелью.
-первоначальное остроумие, неожиданные острые смыслы(от употребления
слов не по назначению) - переходит в "просто смешные сочетания слов".
Поза записного остряка, поддерживающего ажиотаж.

Итоги.
Гладилин - классик этого типа."Добавить к этому стандарту ему нечего
Применяет штамп в его прежнем, привычном значении,прямом смысле,
прикрываясь щитом иронического отношения к жизни. Задача - говорить
непременно по-новому, иначе...пользуясь заштампованными тривиальностями,
даже каноном"(комм. - это стало приемом номер один в период глумления
над"совком", а _тогда - родилось_. Зафиксирован момент и условия
рождения - начало 60х)). "Не преодоление шаблона, а вывертывание
наизнанку старого, высмеивая, точнее обхихикивая его".
===========================
далее к сожалнению пропускаю. Резюмируя, универсальным способом
выражения чувств молодежной прозы постепенно становится элементарный
цинизм.

2JohnWLennon:
Когда читал в 90-х годах, сбило с толку, что написано было как про реального человека, интернета не было, вот сейчас нарыл - да, была некая Людмила Фиготина, жили в гражданском браке 10 лет. Она и стала прототипом Маруси Татарович.
http://blogs.yandex.ru/search.xml...%D0%A0%D0%B0%D0%B7%D1%83%D0%B4%D0%B0%D0%BB%D0%BE%D0%B2

2gloster:

>2JohnWLennon:
> Когда читал в 90-х годах, сбило с толку, что
>написано было как про реального человека, интернета
>не было, вот сейчас нарыл - да, была некая Людмила
>Фиготина, жили в гражданском браке 10 лет. Она
>и стала прототипом Маруси Татарович.
> http://blogs.yandex.ru/search.xml...%D0%A0%D0%B0%D0%B7%D1%83%D0%B4%D0%B0%D0%BB%D0%BE%D0%B2
>

персонажи до Разудалова тоже ведь прототипы, неопознанные за мимолётностью...))

2Martinovich:

>Если уж сильно хочется поспорить, назовите мне
>писателя, который лучше бы обращался с языком,
>чем Довлатов. Для чистоты эксперимента берем только
>вторую половину ХХ века.



Саша Соколов

2Green_N2:
>"Поднятая целина", тоже сильное произведение

А чем, позвольте полюбопытствовать, "Поднятая целина" сильное произведение?

Известное неустаревающее эссе С.Д.

ЭТО НЕПЕРЕВОДИМОЕ СЛОВО "ХАМСТВО"

Рассказывают, что писатель Владимир Набоков, годами читая лекции в Корнельском университете юным американским славистам, бился в попытках объяснить им «своими словами» суть непереводимых русских понятий — «интеллигенция», «пошлость», «мещанство» и «хамство». Говорят, с «интеллигенцией», «пошлостью» и «мещанством» он в конце концов справился, а вот растолковать, что означает слово «хамство», так и не смог.
Обращение к синонимам ему не помогло, потому что синонимы — это слова с одинаковым значением, а слова «наглость», «грубость» и «нахальство», которыми пытался воспользоваться Набоков, решительным образом от «хамства» по своему значению отличаются.
Наглость — это в общем-то способ действия, то есть напор без моральных и законных на то оснований, нахальство — это та же наглость плюс отсутствие стыда, что же касается грубости, то это скорее — форма поведения, нечто внешнее, не затрагивающее основ, грубо можно даже в любви объясняться, и вообще действовать с самыми лучшими намерениями, но грубо, грубо по форме — резко, крикливо и претенциозно.
Как легко заметить, грубость, наглость и нахальство, не украшая никого и даже заслуживая всяческого осуждения, при этом все-таки не убивают наповал, не опрокидывают навзничь и не побуждают лишний раз задуматься о безнадежно плачевном состоянии человечества в целом. Грубость, наглость и нахальство травмируют окружающих, но все же оставляют им какой-то шанс, какую-то надежду справиться с этим злом и что-то ему противопоставить.
Помню, еду я в ленинградском трамвае, и напротив меня сидит пожилой человек, и заходит какая-то шпана на остановке, и начинают они этого старика грубо, нагло и нахально задевать, и тот им что-то возражает, и кто-то из этих наглецов говорит: «Тебе, дед, в могилу давно пора!» А старик отвечает: «Боюсь, что ты с твоей наглостью и туда раньше меня успеешь!» Тут раздался общий смех, и хулиганы как-то стушевались. То есть — имела место грубость, наглость, но старик оказался острый на язык и что-то противопоставил этой наглости.
С хамством же все иначе. Хамство тем и отличается от грубости, наглости и нахальства, что оно непобедимо, что с ним невозможно бороться, что перед ним можно только отступить. И вот я долго думал над всем этим и, в отличие от Набокова, сформулировал, что такое хамство, а именно: хамство есть не что иное, как грубость, наглость, нахальство, вместе взятые, но при этом — умноженные на безнаказанность. Именно в безнаказанности все дело, в заведомом ощущении ненаказуемости, неподсудности деяний, в том чувстве полнейшей беспомощности, которое охватывает жертву. Именно безнаказанностью своей хамство и убивает вас наповал, вам нечего ему противопоставить, кроме собственного унижения, потому что хамство — это всегда «сверху вниз», это всегда «от сильного — слабому», потому что хамство — это беспомощность одного и безнаказанность другого, потому что хамство — это неравенство.
Десять лет я живу в Америке, причем не просто в Америке, а в безумном, дивном, ужасающем Нью-Йорке, и все поражаюсь отсутствию хамства. Все, что угодно, может произойти здесь с вами, а хамства все-таки нет. Не скажу, что я соскучился по нему, но все же задумываюсь — почему это так: грубые люди при всем американском национальном, я бы сказал, добродушии попадаются, наглые и нахальные — тоже, особенно, извините, в русских районах, но хамства, вот такого настоящего, самоупоенного, заведомо безнаказанного, — в Нью-Йорке практически нет. Здесь вас могут ограбить, но дверью перед вашей физиономией не хлопнут, а это немаловажно.

(продолжение)
И тогда стал думать, припоминать: при каких обстоятельствах мне хамили дома. Как это получалось, как выходило, что вот иду я по улице — тучный, взрослый и даже временами в свою очередь нахальный мужчина, во всяком случае явно не из робких, бывший, между прочим, военнослужащий охраны в лагерях особого режима, закончивший службу в Советской Армии с чем-то вроде медали — «За отвагу, проявленную в конвойных войсках», — и вот иду я по мирной и родной своей улице Рубинштейна в Ленинграде, захожу в гастроном, дожидаюсь своей очереди, и тут со мной происходит что-то странное: я начинаю как-то жалобно закатывать глаза, изгибать широкую поясницу, делать какие-то роющие движения правой ногой, и в голосе моем появляется что-то родственное фальцету малолетнего попрошайки из кинофильма «Путевка в жизнь». Я говорю продавщице, женщине лет шестидесяти: «Девушка, миленькая, будьте добречки, свесьте мне маслица граммчиков сто и колбаски такой, знаете, нежирненькой, граммчиков двести...» И я произношу эти уменьшительные суффиксы, изо всех сил стараясь понравиться этой тетке, которая, между прочим, только что прикрепила к своему бидону записку для своей сменщицы, что-то вроде: «Зина, сметану не разбавляй, я уже разбавила...», и вот я изгибаюсь перед ней в ожидании хамства, потому что у нее есть колбаса, а у меня еще нет, потому что меня — много, а ее — одна, потому что я, в общем-то, с известными оговорками, — интеллигент, а она торгует разбавленной сметаной...
И так же угодливо я всю жизнь разговаривал с официантами, швейцарами, водителями такси, канцелярскими служащими, инспекторами домоуправления — со всеми, кого мы называем «сферой обслуживания». Среди них попадались, конечно, милые и вежливые люди, но на всякий случай изначально я мобилизовывал все уменьшительные суффиксы, потому что эти люди могли сделать мне что-то большое, хорошее, важное, вроде двухсот граммов колбасы, а могли — наоборот — не сделать, и это было бы совершенно естественно, нормально и безнаказанно.
И вот так я прожил 36 лет, и переехал в Америку, и одиннадцатый год живу в Нью-Йорке, и сфера обслуживания здесь - не то пажеский корпус, не то институт благородных девиц, и все вам улыбаются настолько, что первые два года в Америке один мой знакомый писатель из Ленинграда то и дело попадал в неловкое положение, ему казалось, что все продавщицы в него с первого взгляда влюбляются и хотят с ним уединиться, но потом он к этому привык.
И все было бы замечательно, если бы какие-то виды обслуживания — почта, например, или часть общественного транспорта - не находились и здесь в руках государства, что приближает их по типу к социалистическим предприятиям, и хотя до настоящего хамства здешняя почта еще не дошла, но именно здесь я видел молодую женщину за конторкой, с наушниками и с магнитофоном на поясе, которая, глядя на вас, как на целлофановый мешок, слушала одновременно рок-песенки и даже как-то слегка агонизировала в такт. С тех пор я чаще всего пользуюсь услугами частной почтовой компании «Юпиэс», и здесь мне девушки улыбаются так, что поневоле ждешь — вот она назначит тебе в конце разговора свидание, но даже после того, как этого, увы, не происходит, ты все равно оказываешься на улице более или менее довольный собой.(с)

Вся мудрость веков меркнет перед этой вымученной философией полу-интеллигента.
Дебильненькое чтиво. Впрочем для тех кому Шолохов - не Шолохов, прокатит, как "ларьковое пиво".