Польская мозаика

«Персона. Тело Симоны»: возвращение

В середине девяностых Малгожата Браунек вернулась на экраны. Обновленная, с коротко остриженными волосами, которые когда-то были «фирменным знаком» ее экранного образа. Она начала с комедийных ролей у Лукаша Выленжалека: «Он первым увидел меня в характерной роли и исполнил тем самым мою самую большую мечту — сыграть в комедии». Она выступила в его телеспектакле «Посторонний» и в фильме «Дармоед польский».

Вершиной нового этапа ее актерской карьеры стала роль Марианны в ленте «Тюльпаны» Яцека Борцуха. Если у кого-то еще оставались сомнения в способности актрисы Малгожаты Браунек быть воплощением женского тепла, после выхода на экраны этого фильма они отпали. Браунек органично вписалась в тонкую атмосферу этой необычной истории о чувствах пожилых людей; ее роль была отмечена многочисленными наградами.

Однако самой большой сенсацией было возвращение Малгожаты Браунек на сцену. Она вернулась, потому что есть режиссеры, которым не отказывают. Таким режиссером оказался Кристиан Люпа.

Спектакль «Персона. Тело Симоны», поставленный на сцене Варшавского драматического театра, представляет собой полемику Люпы с идеей экстремального самопожертвования, которой были подчинены жизнь и идеи Симоны Вейль, французской мыслительницы с еврейскими корнями. Приняв христианскую веру (но без крещения) и философию, она стала олицетворением смирения и милосердия. Примером беззаветного служения Богу и людям.
Свои сомнения Люпа поручает высказывать сценическому персонажу, Режиссеру Артуру, который пытается уговорить вернуться на сцену — после долгих лет отсутствия — некогда популярную актрису Элизабет Фоглер. Именно она, Элизабет Фоглер (персонаж взят из «Персоны» Ингмара Бергмана) однажды замолчала на сцене. Теперь же она получила шанс на возвращение и реабилитацию.

Пригласив Браунек участвовать в этом спектакле, Люпа попал в десятку. Она привнесла на сцену естественную свежесть, скромную элегантность и высокую исполнительскую культуру. Она показала пример не только раскрепощенного, свободного от рутины, зрелого актерства, но также и образец созерцательного спокойствия человека, серьезно практикующего йогу. Роль Элизабет в исполнении Малгожаты Браунек оказалась событием и открытием сезона.

Однако сегодня широкую популярность обеспечивает не театр и даже не кино, а телевидение. В сериале по роману Малгожаты Каличиньской «Дом у озера» и в его продолжениях Малгожата Браунек в роли Барбары Яблоновской встретилась на съемочной площадке со своей дочерью Ориной Краевской. И это событие тоже относится к числу тех больших жизненных удач, которые ей принесла капризная актерская профессия.


http://culture.pl/ru/artist/malgozhata-braunek

«Привычка — вторая натура»: известные и неизвестные цитаты из Жеромского

Стефан Жеромский в своем кабинете в «хате» в Наленчове, 1906, фото: Национальная библиотека (POLONA)

Culture.pl вспоминает достижения писателя, которому мы обязаны афоризмом «привычка – вторая натура» и названием основанного в 1908 году Союза Продовольственных Кооперативов «Społem».

«Дневники», 1882–1891

«После речи величайшая в мире сила – молчание.»
«Бороться с любовью — все равно что бороться с жизнью, ибо основа жизни — любовь.»

Непреклонная», 1891

Леон Вычулковский «Портрет Стефана Жеромского», 1904, репродукция: Forum

«А если в организме угнездился этот яйцеглист равнодушия, когда человеку все становится совершенно безразлично, это значит, что начался уже процесс умирания.»
(Перевод Сигизмунда Кржижановского)

«Сизифов труд», 1898

«…мы не можем все быть философами, потому что кто же тогда свиней будет пасти?»
«… любить друг друга как братья, считаться как евреи.»
«Если ты когда-нибудь во сне почувствуешь, что глаза мои больше не смотрят на тебя с любовью, знай, что меня уже нет в живых…»
«Нужно было приговорить к смерти эту любовь, от которой разрывалось сердце, словно раскаленным добела железом выжечь все, вплоть до последнего воспоминания.»
«Наука, она как беспредельное море… Чем больше ты пьешь из него, тем больше жаждешь. Когда-нибудь ты узнаешь, какое это наслаждение… Только учись, учись изо всех сил, и ты испытаешь его!»
(Перевод Е. Усиевич)

«Бездомные», 1900

Стефан Жеромский на горной прогулке в Татрах, в долине Малой Лонки, 1916, фото: Национальная библиотека (POLONA)

«Есть лишь одно несомненное зло — обидеть своего ближнего. Человек — существо священное, обижать его никому не разрешается. […] Граница обиды — в совести, в человеческом сердце.»
«Счастье личности должно быть подчинено счастью всего общества.»
«Мне часто думается, что я все больше отдаляюсь сердцем от людей. Ухожу куда-то, к каким-то сонным видениям, к каким-то героическим, чистым теням. Они-то и являются подлинными моими друзьями.»
«Я только снаружи окрашен в цвет стального штыка. А в середке все мягкое, как стеарин.»
«Я получил все… И должен отдать то, что взял. Этот проклятый долг… Я не могу иметь ни отца, ни матери, ни жены, никого, кого я мог бы с любовью прижать к сердцу, пока не исчезнут с лица земли эти подлые кошмары. Я должен отречься от счастья. Я должен быть одинок. Чтобы возле меня никого не было, чтобы меня никто не удерживал!»
«На каждом шагу люди довольные (собой), но нет веселых.»
«А человек создан для счастья! Со страданием надо бороться и уничтожать его, как тиф и оспу.»
«Дызио заметил висящую в углу саблю и смело потянулся рукой за этим оружием. Тогда офицер отстранил его от себя.
— Дызио, веди себя как следует… — сказала мать, — не то господин офицер вынет саблю и отрубит тебе голову».
«Прежде я думала, что ненавидеть нехорошо. Сердиться, чувствовать обиду — дело другое. Но ненависть! Ведь это желание причинить зло…»
«— У вас больные нервы…
— О да. Но у меня еще и другая болезнь. Чересчур развитое сознание. Это настоящее проклятье!»
«Поэзия — это искренний голос человеческой души, взрыв страсти.»
«И вдруг почувствовала на своих губах словно раскаленные угли. Счастье, как теплая кровь, медленной волной влилось в ее сердце. Она слышала какие-то вопросы, тихие, сокровенные слова, идущие из самого сердца. Она не могла найти слов и поцелуями говорила о своем глубоком счастье, о добровольной жертве, которую радостно приносила…»
«Мне кажется, если бы я могла послушать немного хорошей музыки, я, быть может, была бы все так же несчастна, но не так беспомощна.»
«Спасительная сила заключалась не в страдании, а в учении.»
«Кто борется с миром, тот должен погибнуть, чтобы жить в веках.»
«Человек, который отождествился с истиной, должен чувствовать радость, наслаждение, даже когда он побежден.»
«Мне импонируют смелые люди. А что значит быть осмеянным, истерзанным, как больной индюк стаей, этим вечным смехом — это-то мне очень хорошо известно.»
«Да, несомненно: деревню создал господь бог, а город — дьявол.»
(Перевод Елены Усиевич)

«Пепел», 1904

Богуслав Керц и Ян Новицкий в фильме «Пепел», реж. Анджей Вайда, 1965, фото: East News / Polfilm

«Десятка полтора костров пылало под главным куполом и в боковых приделах, отделенных от корабля колоннами. На престолах горели зажженные свечи. Множество их пылало также по разным углам, под хорами и на хорах, на амвоне и в притворе. Тысячи две солдат расположились там бивуаком, наполняя воздух криками и пением. Одни уже храпели, лежа вповалку на церковных коврах под хорами, между колоннами, вокруг престолов и даже на самих престолах. Другие жарили на огне куски мяса, поросят, индюков, петухов, третьи резали и щипали птицу. […] Вокруг него все время ломали исповедальни, рубили резные седалища и скамьи, катафалки, лестницы и подсвечники, утварь и старинные деревянные сосуды, которые от древности из реальных предметов превратились скорее в символы вечности.»
«Говорите, молодой человек, говорите смело. Разрешите, однако, обратить ваше внимание на одну подробность: это, прошу прощения, война, а не маневры на Марсовом поле на глазах у невесты в голубом шарфе. Вы, полагаю, впервые присутствуете при занятии города? […] Опираясь на долголетний опыт, могу вас уверить, что массовое изнасилование ускоряет капитуляцию в гораздо большей степени, чем бомбардировка… […] Да и чего вы хотите? Тем, кто идет на верную смерть, на жалкую солдатскую смерть в канаве, на навозной куче, в подвалах и братских могилах, причитается же, черт подери, что-нибудь с тех, кто остается в живых!»
«Не могу я вынести этой службы. Не могу! Задыхаюсь я, погибаю. Не за тем я пошел на военную службу, чтобы жечь живьем испанских мужиков, истреблять целые деревни с бабами и детьми, усмирять огнем и мечом города. Говорю вам прямо: в душе я на их стороне.»
(Перевод Е. Егоровой

«История греха», 1908

Гражина Длуголенцкая и Ольгерд Лукашевич в фильме «История греха», реж. Валериан Боровчик, 1975, фото: Киностудия Perspektywa / Национальная фильмотека / www.fototeka.fn.org.pl

«Мудрец не считает смерть реальностью, достойной размышления. Предметом философского раздумья может быть только жизнь.»
«[…] хотел бы обладать всеми глазами, какие только есть на свете, чтобы смотреть на тебя.»
«Существует только будущее. Жду, жду, жду... Дни, часы, минуты...»
«Польские мужики — страшные трусы!»
«Я только не становлюсь поперек дороги добру в человеке. А если могу посодействовать его проявлению, так содействую. Имею же я, черт возьми, на это право! Я не противлюсь добру! Добру — слышишь? Потому что это неправда, будто мы абсолютно не знаем, есть ли добро. Нет, мы знаем, что добро есть. Знаем, что оно — выше красоты.»
«На свете нет ничего “прекрасного”, ничего “благородного”. Человечество — мерзкая, зловонная грязь. Нет никаких возвышенных “стремлений”, нет даже пустоты; вместо нее — безграничное зло и хаос.»
«В человеке, в узилище его сердца скрыты ангел и дьявол. Что же такое зло? Мало знаем мы о том, что такое зло. Немножко больше знаем о том, что такое добро.»
(Перевод Д. Горобова)

«Роза», 1909

Михалина Шпакевич и Мариан Выжиковский в спектакле «Роза» Стефана Жеромского в Городском Театре Вильно, 1931, фото: Koncern Ilustrowany Kurier Codzienny / Национальный цифровой архив / (NAC)

«Загозда: Не хотел бы я видеть диктатуру солдат с белыми орлами на фуражках.
Божище: Власть тирании — не в руках бессильного правителя, а в немощи его рабов.»

«Сулковский», 1910

Сцена из спектакля «Сулковский» Стефана Жеромского в Городском Театре в Сосновце, 1938, фото: Koncern Ilustrowany Kurier Codzienny / Национальный цифровой архив / (NAC)

«Сулковский: Ваши штыки и моя шпага напишут универсал [королевская грамота, письменный манифест, законодательный или распорядительный акт в Речи Посполитой в XV–XVIII веках. Имел высшую юридическую силу по отношению к другим правовым документам — прим.перев.] о том, как должен человек почитать человека.»
«Сулковский: Своим военным искусством мы пробьем сквозь скалы путь и врата в нашу вольную землю. От великой нужды и тяжелейших трудов кровь наша прольется на камни, песок и суглинок чужбины. Мы будем падать в чужие канавы, гибнуть на чужих дорогах, но мы дойдем!»

«Сулковский: Тот, кто хочет когда-нибудь одолеть врага, должен уже сегодня постигать искусство быть свободным в душе.»
«Сулковский: Кто хочет завоевать себе свободную жизнь, тот ее завоюет. Но за свободную жизнь надо уметь умирать, не сожалея о жалкой жизни. […] Смерть за свободную жизнь — лучше жалкой жизни в неволе. Такая смерть — сама уже есть свободная жизнь.»

«Сулковский: Надо бередить польские раны, чтобы они не затянулись кожицей подлости.»

«Краса жизни», 1912

Феликс Матушелянский в фильме «Краса жизни», реж. Юлиуш Гардан, 1930, фото: Киностудия Kadr / Национальная фильмотека / www.fototeka.fn.org.pl

«Счастье не терпит за собой погони. Если на него нападают, оно оборачивается и начинает преследовать напавшего.»
«

«Верная река», 1912

Ольгерд Лукашевич, Малгожата Печинская и Францишек Печка в фильме «Верная река», реж. Тадеуш Хмелевский, 1983, фото: Киностудия Kadr / Национальная фильмотека / www.fototeka.fn.org.pl

«Привычка — вторая натура.»

«Пришел чужой человек, и сделался неодолимой силой, которая царит в душе и наполняет собою весь мир.»
«— Ты любила его?
— Нет.
— Так зачем же ты позволила целовать себя?
— Он мне нравился.»

«Все вещи перестанут быть собой и превратятся в образы или воспоминания.
 […] первейший долг поляка — Отчизна, и лишь на втором месте семья.»
(Перевод Нины Крымовой)

«Приход в Вышкове», 1920

Стефан Жеромский на Хельской косе, 1922, фото: Национальная библиотека (POLONA)

«Мы попали как раз на самую середину рассказа каноника о том, как у него в доме всю прошлую неделю гостило “польское правительство”, назначенное Российской Республикой Советов и состоявшее из наших земляков — Юлиана Мархлевского, Феликса Дзержинского и Феликса Кона. […] Кем они были, эти три гостя, которые называли себя здесь польским правительством? Выбрал ли их польский народ, уполномочил ли их кто-нибудь на этой земле? […] Они были назначены своим начальством, в чужой стране, в своем кругу, в своей партии. Как таковых их можно было назвать только комиссарами в том значении, какое это слово обрело в польском народе за долгие годы деятельности комиссаров “по крестьянским делам” во время предыдущего вторжения московских царей на польскую землю. Ведь и они вставали на защиту польского народа от притеснений шляхты. И эта их помощь польским крестьянам тоже опиралась на несметное количество штыков. С единственной разницей: те комиссары не были нашими соотечественниками.»

«Эти земляки в поддержку своей власти привели на наши поля, в наши нищие городки, во дворы и лачуги, в грязные и опустошенные годами войны города, — иностранную армию, толпу темных, оголодавших людей, жаждущих наживы и солдатского разврата. В первые дни свободы, когда мы едва подняли головы после страшно долгой неволи, на нас бросили всю Москву.»

«Надо признать открыто и без утайки, что леность духа Польши, чудом воскрешенной из мертвых, навлекла на этот дух большевистский кнут. Польша жила в лености духа, опутанная всяческими мошенничеством, спекуляциями, взяточничеством, обогащением за чужой счет, бесплодным бюрократизмом, карьеризмом и безответственностью власти. Вся возвышенность, зачатая в духе за дни неволи, замерла в тот первый день свободы.»

«Тот, кто на отчую землю, пусть даже злую и грешную, привел извечного врага, затоптал ее, ограбил, сжег, обобрал руками чужеземной солдатни, тот сам лишил себя родины. Никогда уже она не станет ему ни домом, ни местом упокоения. На польской земле для этих людей нет больше места — ни чтобы поставить стопу, ни чтобы вырыть могилу.»

«Белая перчатка», 1921

«Всё в этой Варшаве такое маленькое: тросточка, шляпка, хлебушек, водичка, печеньице […], подляночка.»

«Ветер с моря», 1922



Адам Бродзиш и Евгениуш Бодо в фильме «Ветер с моря», реж. Казимеж Чинский, 1930, фото: Национальная фильмотека / www.fototeka.fn.org.pl

«Раз совершенное преступление никогда не умирает.»
«Никогда-никогда не будет больше прусак онемечивать Кашубию!»

«Снобизм и прогресс», 1923

«Не для того воскресла Польша, чтобы в ней былая нищета, как во времена захватчиков, тщетно лила кровавые слезы. Не для того воскресла Польша, чтобы гражданский или военный чиновник, мчась в автомобиле по столице, забрызгивал грязью стариков и нищих, вжимающихся в стены домов. Не для того воскресла Польша, чтобы в ее пределах процветала буржуазная фабрика спекуляций, мошенничества и обмана. Польша возродилась из крови и трудов мучеников затем, чтобы на том месте, где прежде стояла темница неволи, ныне созидалась самая светлая обитель прогресса.»

«Закон разрядки интеллектуального снобизма так же непреложен для некоторых индивидуумов, как для других необходимость следовать моде в одежде и манерах поведения в обществе. […] Люди разумные и рассудительные побоятся возвысить голос протеста, чтобы их не заподозрили в отсталости, немодности, консерватизме […] таким образом эта самая убогая из форм подражания сделается через некоторое время главенствующей на рынке моды.»

«Слово, поставленное в нужном месте, внутри правильно построенного предложения, что бы оно ни выражало, было оплотом разума. Выдернутое из предложения, как это делают Маринетти и его последователи, оно подобно растению, выдернутому из земли.»

«Улетела от меня перепелочка», 1924

Стефан Жеромский и Юлиуш Остерва просматривают текст пьесы «Улетела от меня перепелочка», 1924, фото: Национальная библиотека (POLONA)

«Пшеленцкий: А что вы скажете, если народный учитель заявит: “С того момента, как вы сюда пришли с вашими курсами, с вашими идеями, с вашим учением, со всем вашим высшим миром, для меня нет иного выхода, кроме как выстрелить себе в голову или сбежать в Америку”.»
«Пшеленцкий: Почему ж это, сударыня, я один должен быть достоин этого замчишки из огромного числа других, самых достойных?
Княжна: Я сказала: каприз.
Пшеленцкий: Если это был только каприз, отвечу капризно: я отказываюсь от замка. Капризом за каприз.
Княжна: В таком случае продвину мой каприз еще дальше: я вообще забираю обратно свой подарок.
Пшелецкий: Видно, что не забота о деле послужила толчком для этого дара, а нечто совсем иное.»
«Пшелецкий: Я сделал все, что пообещал. Ни перед чем не отступил. Растоптал ногами свою золотую славу, потому что таков мой обычай. […] Теперь я отсюда уйду, и глаза ваши меня больше не увидят. Я пойду своим путем. Но помни, сударь! Ты здесь теперь должен делать то, что я начал, и за себя, и за меня. Делать так, как я начал, всё, что начал. Ты должен работать за двоих!»

«Канун весны», 1925

На фото: Матеуш Даменцкий в фильме «Канун весны», реж. Филип Байон, 2000, фото: Яцек Шичмак / Forum

«В этом пункте мы тут были всегда и останемся неизлечимы. Мы рождены с дефектом полономании.»
«Польше необходима во что бы то ни стало великая идея! Пусть это будет аграрная реформа, создание новых отраслей промышленности, постройка новых больших заводов, какое-нибудь большое дело, которым люди могли бы дышать, как воздухом. Здесь затхлость. Существование этого великого государства, этой золотой отчизны, этого святого слова, за которое умирали мученики, существование Польши, — за идею! Ваша идея — это старый девиз дряблых импотентов, которые негоднейшим образом ни за грош протранжирили Польшу: “как-нибудь!... перемелется!”»

«У каждого есть место, которое он любил в детстве. Это — родной дом души.»
«Она переживала одну из самых мучительных пыток — пытку активности, навязанной беспомощному пассивному существу.»

Малгожата Лорентович (Лаура Костенецкая) и Адам Ханушкевич (Цезарий Барыка) в спектакле «Канун весны», реж. Адам Ханушкевич, Театр Повшехны в Варшаве, 1964, фото: Фотоархив Эдварда Хартвига / Национальный цифровой архив (NAC)

!!! «…у большевиков была огромная армия, превосходная конница. Они залили этой армией почти весь польский край. На большевистских знаменах. был написан лозунг освобождения пролетариата от ига буржуазии, социальная революция. Кто и что могло противостать этой армии, ее моральной силе? Она должна была найти в Польше сторонников, должна была сокрушить ничтожную вооруженную силу поляков, так как в тылу польской армии должна была явиться другая могучая сила — восставшие массы пролетариата городов и деревень. Эта вторая сила должна была подать руку русской красной армии. Между тем большевистская красная армия была раздавлена, бежала из Польши. Это было действительное, несомненное чудо на Висле.»!!!

«Заклятый враг бедных людей шел перед ними по всем дорогам на восток — разрушитель и грабитель [в русском издании фрагмент отсутствует — прим. ред.]. Где были железные мосты, теперь висели их полуразрушенные остовы, — где были мосты деревянные, торчали лишь обгорелые бревна. Где были деревни, виднелись одни пустыри и пожарища. Где стояли прежде памятники старины, виднелись груды развалин.»

«Отпустить все прегрешения. Пускай там этот польский крест и стоит над совершенными преступлениями. Там земля украинская и народ украинский. У нас, у поляков, здесь земля польская и народ польский. У нас есть своя свобода. О том, чтоб переть обратно туда, нечего и мечтать, нечего и думать.»

«В Москве, — говорил он, — пахнет убийствами. Там все началось с убийств, а закончится великими и прекрасными карьерами новых господ России, которые будут жить в царских дворцах […], носить дорогую одежду и создадут новую, чиновничью и комиссарскую аристократию, даже новую плутократию, предающуюся роскоши и порокам старой» [в русском издании фрагмент отсутствует — прим. ред.].

«Тщетно будут прославленные комиссары заглушать запах убийства духами прогресса» [в русском издании фрагмент отсутствует — прим. ред.].

«Истинную и единственную революцию представляет изобретение, а насильственное отнимание вещей, сделанных другими, это — лжереволюция.»

«Если здешний рабочий класс подточен нищетой и болезнями, если этот класс находится в состоянии вырождения или на пути к вырождению, если этот класс лишен культуры, то каким же образом и по какому праву как раз этот класс может претендовать на роль возродителя здешнего общества?»

«Его раздражали все своей привязанностью к прошлому, к этому печальному “вчера”, — и своим самодовольным, наивным восторгом перед красивым “сегодня”. Цезарию, напротив, виделось это сегодня не в пестром наряде свободы, а в отвратительных отрепьях действительных и наглядных фактов. Какое было ему дело до того, что вон та или другая дыра в этих отрепьях является неизбежным результатом, вполне естественным следствием таких-то и таких-то причин. Что вот этот нарыв, рана, засохший струп — это продукт и преступление “захватчиков”, за который ответственны они.»

«Во-первых, мы не так уж хорошо знаем, что — дурное, а что, наверняка, хорошее. Во-вторых, единственное, что влечет за собой убийство это — убийство же. Убийство ни к чему не нужно. Жаль на него времени и здоровья человеческой души. Совершенно достаточно — строить новую жизнь. Строить заново, с самого начала, от самой почвы, от самых чистых, глубоко протекающих в земле подпочвенных вод.»

(Все цитаты из этого произведения, кроме отсутствующих в русском издании, даны в переводе Евг. Троповского

Другое

Стефан Жеромский за работой, репродукция: Петр Мечик / Forum

«Вера творит чудеса, но только борьба дает результаты.»

«Лишь в труде прелесть жизни.»

«Жизнь — это трудный урок, выучить который невозможно. Ее необходимо прожить.»

«В “Кануне весны” я решительнейше осудил большевистскую резню и казни. Я никого не призывал на путь коммунизма, но с помощью этого литературного произведения старался, насколько возможно, преградить коммунизму дорогу, предостеречь, ужаснуть отпугнуть» [Из статьи «В ответ Арцыбашеву и прочим» // «Elegie i inne pisma literackie i społeczne», wyd. Jakuba Mortkowicza, Warszawa–Kraków, 1928)].

Автор: Януш Р. Ковальчик, октябрь 2014.

http://culture.pl/ru/article/privychka-vtoraya-natura-izvestnye-i-neizvestnye-citaty-iz...

Wesolych Świat!

Śzczęsliwego Nowego Roku!

Znowu mija rok - Teresa Tutinas

Маленькое стеклышко в польскую мозаику - с коллегами из Капеллы мальчиков мой Саня спел песню, куплет на польском :) коллеги спели на языках, которые изучают - французском и английском