...В Лондоне только-только рассветало. Воскресный город еще и не думал просыпаться. Только голуби, имевшие несчастье оказаться в этих краях безлюдным декабрьским утром, нарушали общую тишину. За ними и наблюдал одиноко сидевший на лавке человек. Сложно было что-то сказать о возрасте этого человека. Человек был одет в не по погоде легкую кожаную куртку, местами протершуюся, джинсы и дешевые кроссовки. По всему было видно, что он не сильно озабочен своим внешним видом в глазах окружающих. На нем были круглые очки, человек курил, периодически поглядывая на часы. Если бы кто-то проходил по морозному лондонскому бульвару и посмотрел на незнакомца, он без труда узнал бы в нем Джона Леннона, того самого, живую легенду, человека, изменившего очень многое в этом сумасшедшем доме, который люди стараются тактично именовать «миром». Это был тот же самый, и, вместе с тем, другой человек. Внешне, конечно, в нем оставалось мало сходства c тем плакатным Ленноном времен «Битлз» или даже Ленноном образца 70-х. Время ведь не оставляет никого и ничего, поработало оно и с Джоном. Тем не менее, было в нем кое-что, что он не только не растерял за всю свою жизнь, но и приобрел. Это какой-то подчас граничащий с безумием оптимизм. Это было то самое качество, которое до сих пор притягивало к нему людей. Им ведь, по сути, импонировал именно внешний образ Джона. Докурив всю пачку, Джон посмотрел на часы, удостоверившись, что было уже 7.15. Тот, кого он ждал, явно опаздывал, чему, впрочем, Джон совсем не удивился. Он только посмотрел на свои вконец обветренные руки и в кои-то веки пожалел о своей забывчивости, точнее о пропавших в неизвестность перчатках, которые он искал по всему дому уже месяц. «Вот ведь…» Дальнейшие размышления Джону продолжить не удалось, он заметил в конце аллеи силуэт того, кого он ждал. Силуэт приближался и, в конце концов, поравнялся с Джоном. - Маккартни, тебе сколько лет? Неужели нельзя наконец научиться приходить вовремя? Не на свидание же, в конце концов. - Машина сломалась, пришлось возвращаться. - А на метро не пробовал? Пол посмотрел на друга так, как будто тот предложил ему нырнуть в кипяток. - Ой, да кому ты там нужен? - фыркнул Джон, - На дворе воскресенье, семь утра. Те редкие смертные, которые куда-то едут не заметят даже конца света, а уж тем более какого-то там Пола Маккартни, катающегося в метро. - Ладно, давай выкладывай, что тебе на этот раз не спиться? Можно было попозже встретиться. - Можно, но сегодня дата КРУГЛАЯ, можно сказать, - почему-то на этот раз Джону самому не было весело от своей попытки сострить. Проглотив комок в горле, он продолжил: - Я не могу сегодня дома сидеть вообще. Там этот проклятый телефон… И спать не мог всю ночь… какая-то ерунда все в голову лезет, и все думаю «А может, и лучше бы, я тогда помер…» - А ну заткнись! Лучше было бы… Кому лучше? Джон как будто не слышал последней реплики: - Включил радио ночью, и что ты думаешь? Там уже вовсю «Сегодня тридцатая годовщина покушения на Джона Леннона.». Ну почему люди до сих пор забыть не могут? - А ты почему не забудешь? - А как это можно забыть, когда в тебя стреляют, а потом ты, вместо того, чтоб спокойно дремать на кладбище, годами валяешься по больницам… Хочешь встать с этой проклятой постели и злость такая на всех берет. Реально, злость. На эту проклятую жизнь, на того придурка, который выстрелить даже по-человечески не может, решил убить – так убивай... А другие в это время фотографируются на месте, где стреляли в Джона Леннона. И ты все это видишь, слышишь, а сделать ничего не можешь… И так противно становиться. Если б я умер тогда, не было хотя бы кошмара следующих нескольких лет. - Джон, хватит!!! Ты опять сейчас будешь размышлять на эти темы. Потом опять плохо станет, нет аптеки поблизости. Вообще, хватит на морозе сидеть, поехали уже куда-нибудь. Джон неожиданно повеселел: - Куда? - Да хоть куда… - Тогда в какое-нибудь спокойное место. Через пять минут великий дуэт прошлого, а по совместительству, лучшие друзья прошлого, настоящего и будущего неспешно удалялись по аллее в сторону машины Пола. В машине надолго воцарилось молчание. Джон изо всех сил старался поудобнее расположиться на заднем сидении, что было довольно проблематично. Одним из физических последствий этого неудавшегося покушения или, как выражался сам Джон, «неудавшейся смерти», были регулярные боли в спине. Сначала это безмерно раздражало владельца спины, но постепенно он стал относиться к этому философски. Помог и еще один добрейшей души доктор, который на жалобу Джона в свое время ответил: «Скажите спасибо, что вы вообще ходите». - Так куда едем? - прервал наконец молчание Пол. - За город, - ответил Джон, и, помолчав, добавил, - Ты знаешь куда… - Джон, как тебе не надоест одно и то же делать каждый год? Это что, ритуал у тебя такой что ли? - Ага. Вроде того. Джон опять впал в размышления. То ли погода была уж очень располагающей, то ли проплывавшие за окном унылые городские пейзажи наводили тоску, то ли сама дата способствовала невеселым мыслям, но он опять вспомнил. Джон закрыл глаза и как наяву увидел все, опять. Не просто увидел - почувствовал. Тот кошмар он помнил отчетливо, настолько отчетливо, как будто это было вчера. Пять выстрелов, которые навсегда изменили его жизнь, потому что, пережив такое, невозможно остаться прежним человеком.
Сначала он даже ничего не почувствовал, потом была оглушающая тишина. Потом какие-то голоса, крики. Он смутно видел какие-то фигуры, отдаленно напоминавшие людей, и кто-то пытался разговаривать с ним. Но скоро он уже ничего не слышал, в голове мелькала только одна мысль «Вот и все». И вслед за этим всплывало «Почему сейчас?». Сколько раз он думал о смерти, всегда был уверен, что она не сама по себе к нему придет, а с чьей-то помощью. И вот сейчас, уже на самом пороге, Джон неожиданно понял, что он не хочет умирать, не сейчас, еще не время, это несправедливо, умирать тогда, когда у тебя вдруг возникло столько планов. Постепенно сознание ускользало куда-то вдаль. Потом вдруг наступила темнота.
Что было дальше, Джон не помнил. Следующее его связное воспоминание относится уже к больнице. Джон поморщился. Он ненавидел больницы. С тех самых пор ненавидел до дрожи. Несколько лет в разных медицинских заведениях мира, все эти бесконечные «Вы обязательно поправитесь, надо только сделать то-то и то-то». И очередные попытки сначала хотя бы пошевелиться без боли, потом встать, и тупая боль от очередной неудавшейся попытки.
Он открыл глаза и почувствовал боль, жгучую, сильную боль. Джон попытался сосредоточиться на собственных ощущениях. Но он не мог даже определить, где болит. Болело все. Больно было дышать. Он попытался пошевелиться, но с ужасом почувствовал, что не может этого сделать. Тогда пришла паника: «Этого не может быть...не со мной...».
- Ну и в какой астральный мир, как выражается твоя бывшая жена, ты впал? - Пол опять бесцеремонно прервал молчание. Джон улыбнулся. Был бы на месте Маккартни любой другой человек - он много интересного услышал бы о своих умственных способностях. Но так как это был Пол Маккартни, а не любой другой человек, то ему подобные вещи сходили с рук. - Погрузился в воспоминания. Вы позволите? - Ну-ну. Друзья опять умолкли. А Джон снова перенесся на тридцать лет назад.
Это был третий день. Третий день в сознании. Если, конечно, можно назвать сознанием то, что творилось с ним. Из довольно бессвязного лепета врачей Джон понял только то, что испугался он не зря. У него были «очень сильные повреждения» плюс что-то там случилось с позвоночником - вот, значит, откуда адская боль при попытке пошевелиться. Да, он вылечится. Несомненно, вылечиться и даже, более того, сможет спокойно продолжать ходить на своих двоих. Когда именно? А черт его знает, через год-два точно сможет. Собственно, только по тому факту, что за занавесками как-то подозрительно посветлело, Джон и мог судить о том, что наступил третий день его «сознания». Опять же, впоследствии, он назвал это «новым сознанием». И насколько позволяло это сознание, Джон не мог понять одной вещи: почему никто, кроме жены, не приходит к нему? Неужели он настолько никому не нужен, что даже неудавшаяся смерть не является поводом для встречи, или хотя бы звонка. От таких мыслей становилось еще хуже. Потому что физическую-то боль можно вынести, а вот душевную… Как ни старался Джон не думать о чем-то подобном, в памяти упорно всплывали три лица, и одно из них почему-то отчетливее других. От мыслей его отвлекли голоса, вернее, крики за дверью. В шуме он услышал обрывки фраз: «Если вы попробуете войти туда, то будете разговаривать с полицией» - «Да хоть с Папой Римским, уйди с дороги». Джону показалось, что он сходит c ума, потому что он точно знал обладателя второго голоса. И еще он точно знал, что этот обладатель ну никак не мог находиться за дверью в данный момент. Два следующих голоса заставили его окончательно убедиться в собственном сумасшествии. «А кто вам сказал не пускать нас сюда? А?». – «Джордж, а ты не понимаешь что ли? Кто отказывался сообщать адрес больницы?» Они были тут, живые, настоящие ,живые… Когда компания из трех человек, которых Джон узнал бы всегда в любом месте и при любых обстоятельствах, ввалилась-таки к нему в палату, он мог только тупо моргать и повторять «Ребята, ребята…». - Как вы сюда попали? - Самолетом, потом поездом, потом пешком и через эти милые кордоны, которые твоя разлюбезная жена расставила по всей больнице. - Пол? Пол? Это что, правда, ты? Ребят, это вы, настоящие? Правда, вы? Как же вы..? Тут Джона резануло новой волной боли. Он посмотрел на человека, которого считал своим лучшим другом и вдруг выдал: - А ты что тут делаешь? Ты хоть бы раз позвонил, ты, ты, - видимо, от чрезмерно потраченной энергии Джон стал задыхаться. - Совести еще хватает что-то говорить. На звонки обычно отвечают, знаешь ли, для разнообразия, а не просят передать, что тебя нет. Человека не может все время не быть ни в одном месте. Я, что, идиот, по-твоему, что ли? - Похож, это точно… Пол, видимо, хотел что-то добавить, но потом передумал: - Пошел ты…, - и направился в сторону двери. И ведь ушел бы, наверняка, но тут обрел дар речи Ринго, схвативший Пола за рукав. - Стой! Ты что, не понимаешь? Ты же говорил в самолете, что звонил постоянно, и кто-то все время отвечал, что Джона нет! Так? Выражение лица Пола стало более осмысленным: - Так. Тут уже сам Джон понемногу сообразил, что что-то не то в Датском королевстве. - Подожди… Ты мне звонил? - Да. - Когда? - Что, даты что ли перечислять надо? - Но если ты мне звонил, почему я об этом не знал? Все четверо погрузились в глубокое молчание, которое философски прервал Джордж : -Таааак….
Джон неожиданно улыбнулся. Пол, видимо, заметивший такую перемену настроения, не удержался от вопроса: - Ты чего как Чеширский кот? - Вспомнил, как вы все тогда ввалились ко мне в больницу. И такие прямо разборки устроили на тему «Почему нас не пускают?». - Ну, уж если о разборках речь пошла, то та разборка, которая была на следующий день, намного эффектнее смотрелась. - Эх, не любишь ты Йоко… - А чего мне ее любить? - Ну хотя бы из-за того факта, что мы ж как никак, пятнадцать лет, в общей сложности, вместе прожили. - Ну, так не я ж с ней жил. - Слава богу, это была бы убийственная пара в самом прямом смысле слова - Скажи честно, Джон, когда ты перестанешь острить по поводу и без? - На том свете, - честно ответил Джон. Они снова погрузились в молчание. Джон опять углубился в воспоминания. Та самая «разборка следующего дня» тоже отлично ему запомнилась. Разборка состояла в проведении очной ставки, а именно всего Нью-Йоркского окружения Джона, начиная с Йоко, и, заканчивая всеми секретарями и прочими, с одной стороны, и троицы друзей, с другой. По ходу выяснялись и другие «чудесные» моменты массовой забывчивости. Джон в итоге разошелся так, что забыл о своем не самом лучшем физическом состоянии, а вспомнил, только когда попытался подняться с кровати и с диким воплем рухнул обратно. Тут все дружно кинулись на помощь. На попытки Йоко очистить палату, Джон отреагировал совершенно в своем прежнем духе, типа эти со мной, а если они уйдут, я тоже. Джон не мог вспомнить, когда еще он видел подобное выражение на лице своей жены, и подумал, что, пожалуй, никогда не видел. Сначала она хотела, видимо, что-то возразить, а потом просто махнула рукой. Впоследствии Джон понял, что именно тогда был один из ключевых моментов, когда все между ними начало рушиться. Чем больше лет проходило, тем чаще и подробнее он вспоминал те дни, анализировал. К сегодняшнему дню, Джон, пожалуй, уже в мельчайших деталях мог воспроизвести все… даже то, с каким узором шторы висели в палате, и в каком месте было пятно от утюга, вплоть до сантиметра. Все последующие путешествия по лечебницам как-то слились в одно размытое пятно, запомнилось немногое, а те, первые полгода, очень отчетливо врезались в память. Он помнил тех, кто сидел с ним буквально сутками, а их было сначала четверо, потом трое, потом двое, потом остался один. Постепенно все стали ссылаться на свои дела, уходить куда-то, исчезать надолго вообще без предупреждения. Джон сначала очень злился, потом стал относиться более спокойно, мол, жизнь-то идет, у всех дела. Но тем приятнее был тот факт, что нашелся хоть один человек. Они могли часами просто беседовать о жизни или вспоминать что-то.
Во время очередной такой беседы Джон выдал: - А дома-то не беспокоятся, что ты тут уже два месяца торчишь безвылазно? Слова сорвались прежде, чем он смог подумать. На самом деле Джон, конечно, боялся, что наступит такой день, когда и этот последний живой человек исчезнет из его маленького мирка больничной палаты. Будет тоже появляться раз в неделю или звонить, чтоб узнать, как здоровье. И все, тогда он уже будет совсем один сутками. «И тогда я точно сойду с ума, » - мрачно думал Джон. Но, вместе с тем, совесть мучила его. Ну что, в самом деле. Дружили когда-то, но что конец дружбе пришел, сам же виноват. И потом что говорил. Да и поступал не лучше. Что уж там слова. Даже сейчас дурно становилось от таких воспоминаний. И вот, пожалуйста, свалился, можно сказать, на голову спустя столько лет. Будьте любезны. Посидите с ним в больничке, поразвлекайте несчастного, чтоб он хоть забыл про то, что ходить, может, никогда не сможет. Что там ходить – рукой пошевелить было больно. А на одну мысль о том, чтоб встать, тело реагировало так, будто оно чугунное. Пол же. По-видимому, решил сделать вид, что вопрос не слышал. - Джордж, кстати, приедет уже послезавтра. Там еще у него дела какие-то надо сделать. - А тебе не надо ничего делать? - Что? Нет. - Маккартни, тему не меняй. Прям таки все гладко, да? И дети сами по себе, и Линда просто счастлива, что ты тут сидишь, и работа, конечно, сама делается. Наверное, песни сами пачками пишутся… Сия речь была грубо прервана Полом: - Замолчи, ладно… Мои проблемы – это мои проблемы. А насчет уехать – что угодно говори, а я никуда отсюда не уеду. На кого тебя тут оставить? На жену? Спасибо, я ей лично пустой чемодан не доверю, тем более после этих «забываний» о звонках и непусканий нас сюда. И вообще уедешь – а потом опять пытайся до тебя годами достучаться. Закрыта тема, и все.
После этого разговора у них вообще ни разу подобных тем и не возникало. Как только кому-то из двоих нужна была помощь, бросали все к чертовой бабушке и мчались помогать. - Что на этот раз вспоминаешь? - Черт побери, Пол, ты можешь вести машину молча, или хоть предупреждай, когда разговариваешь, можно сказать, со спящим человеком. - Ага, спящий человек с открытыми глазами... - Инфаркт с тобой заработать можно, вот что. Вспоминал про наши беседы больничные. - Не надоест тебе вспоминать каждый раз одно и то же? - Нет, не надоест. - Почему? - Потому…, - Джон помолчал немного, как бы обдумывая ответ, - Потому что мне так кажется, что я как бы умер тогда в некотором смысле. Что-то во мне изменилось очень сильно.
Было утро, Джон лежал в своей очередной «новой палате». За несколько месяцев постоянных переездов из одной больницы в другую, он вообще забыл, что стены могут быть какого-то еще цвета, кроме белого; что воздух бывает не пропитанным запахом лекарств; что где-то за этими стенами идет жизнь. Это был июль 1981-го, и он уже мог нормально сидеть на кровати. Ни Пола, ни даже, Йоко вокруг не наблюдалось. Это само по себе показалось странным. Ведь кто-то из этих двоих всегда был в палате. Чаще всего, конечно, это был Пол. Уж как так получилось, что они не только не пытались задушить друг друга, но и разговаривали, по большей части, вполне мирно, оставалось для Джона непостижимой загадкой. Когда он в первый раз наблюдал такую картину, то подумал, что, видимо, умер и попал в свой персональный рай. Впрочем, в любую секунду рай мог превратиться в ад. Когда, например, Йоко в очередном приступе чрезмерной заботы забывала передать о чьих-либо звонках или пожеланиях выздоровления. Пол за эти месяцы стал настолько неотъемлемой частью его жизни, что, видимо, никто не отваживался выставить его за дверь или соврать что-нибудь. Даже Йоко явно старалась не лезть в бочку лишний раз.
Тот день Джон вспоминал, как очередной рубеж, то, что окончательно «добило» в нем «остатки» прежнего Джона Леннона. Тот человек, который вышел из ворот одной частной американской клиники в ноябре 1982 года, был уже совсем другим Джоном. Но большинство людей даже не заметили нового Леннона, как в свое время не видели старого. Только была одна существенная разница: этому новому Джону было абсолютно все равно, кто и как его воспринимает, то есть абсолютно, полностью, окончательно и безвозвратно все равно…
Откуда-то с улицы послышался звук включенного радио. Так как, по-видимому, это была единственная возможность для Джона не сидеть в абсолютной тишине, он стал прислушиваться. Голос рассказывал о последних новостях: какой-то очередной авиакатастрофе. Джон поймал себя на мысли о том, что он даже не сочувствует тем, кто летел в том самолете. Какое там, если у него своя катастрофа! Да еще какая: вся жизнь разбита вдребезги и кто теперь знает, как ее собрать. Постепенно под монотонное звучание Джон начал погружаться в сон. Но следующие слова буквально заставили его подскочить на постели. - Задержана еще одна группа людей, торговавших вещами с места покушения на Джона Леннона. На этот раз инцидент произошел в Лос-Анджелесе. В момент задержания новоявленные торговцы предлагали покупателю куски тротуарной плитки, на которой остались, якобы, следы крови Джона Леннона. Дальше пошли комментарии разных представителей полиции и всякой прочей братии. Но Джон уже не слушал их. Его буквально тошнило. Тогда это ощущение посетило его впервые. И впервые он по-настоящему, на полном серьезе, подумал: «Лучше бы я умер». Да. Тогда бы он не слышал этого кошмара. «А может, я сплю, может, я проснусь сейчас, и ничего не было …. Пятна крови, елки-палки. Но я же еще живой!!!! А то, может, и саму кровь с удовольствием продавали бы». Тошнота окончательно победила. Глаза жгло, и какая-то подозрительная влага ощущалась на лице. Джон с удивлением обнаружил, что плачет. «Так вот ты какое, отчаяние. Приято познакомиться, Джон». Он понял, что пролежал так весь день, только когда увидел луну за окном. Надо было бы позвать кого-нибудь из персонала, попросить включить свет, но ему было лень. Навалилась какая-то апатия: «Какая разница, как подыхать. Уж лучше в темноте». Мучения были прерваны внезапным скрипом входной двери. Пол, видимо, с порога заметил что-то не то в поведении друга: - Что случилось? Джон открыл глаза и посмотрел на своего посетителя: - Пол, - накопившееся отчаяние вылилось в злость, которая и обратилась сейчас на единственного живого человека вокруг, - Где ты соизволил шляться весь день? - Так, только спокойнее. С адвокатами общался, если тебя это так волнует. Джон застыл. - Когда? Маккартни вздохнул: - Скоро… Скорее всего, через две недели. Твоя жена настояла, чтобы процесс был закрытый. - Вот как…А мне вы, конечно же, сказать не соизволили. А я, значит, тут вообще не при чем, да? Я вообще никто, зачем меня спрашивать? Валяется бревно, и черт с ним. Чем вы, спрашивается, лучше тех, кто там весь пейзаж на кусочки разобрал? - Ты что несешь? А… значит, слышал? - Слышал!!! К слову, почему у меня тут нет хотя бы какого-нибудь приемника? Я уж не говорю о такой штуке с экраном, которая называется телевизор. - Потому… - Пол с ответом замялся. - Почему? - Потому что…лучше было бы тебе всего этого не знать, по крайней мере, сейчас… - Приехали, называется. А чем ты лучше Йоко? Ей лучше знать, с кем мне общаться, а с кем – нет, а ты решаешь, что мне надо знать, а что – нет. В чем разница? - Ситуации разные, вот в чем разница! – Пол старался говорить спокойно, но по лицу было видно, что такое сравнение его сильно задело. - Ни черта они не разные! – весь накопившийся внутри негатив, наконец, пошел в ход, и Джон разошелся по полной. Ему уже, в общем-то, все равно было, кто перед ним и что он говорит, - Как же меня тошнит от вас от всех! От этой вашей «заботы». Что б вам не встать на каком-нибудь перекрестке и не продавать, например, эти простыни? – Джон схватился за край постели. - Спокойной ночи! – дверь хлопнула раньше, чем Джон смог сообразить, что произошло. «Козел, ну что ты опять наделал? Да, Джон, ты так скоро и на самом деле один останешься, со стенами разговаривать будешь. Уже ведь и Йоко сюда лишний раз не показывается…» А на следующее утро Джон с удивлением обнаружил на тумбочке новенький радиоприемник.
- Приехали! - слова опять выдернули Джона из тумана прошлого. Он снял очки и, протерев их носовым платком, водрузил на место. - Пойдем…до реки прогуляемся? - предложил он. - Давай, - согласился Пол, он вдруг подумал, что сейчас они опять будут несколько часов прогуливаться по этому полю, а закончится все мыслями о еде. Пол знал это по опыту: все их совместные прогулки заканчивались обычно Джоновскими фразами: «Надо бы пойти куда-нибудь поесть» и, через пару минут тщательного осмотра карманов, «Черт, деньги не взял!». Пол не мог не улыбнуться лишний раз этой фатальной забывчивости. Джон не был бы Джоном, если бы не забывал постоянно ключи от разных помещений, разные мелкие детали быта или предметы одежды, будь то пуговицы, кнопки или разные кошельки, шкатулочки. А уж очки терялись по несколько раз на дню, долго оплакивались и, наконец, находились в самых неожиданных местах. Пол даже не мог точно сказать, когда именно у его лучшего друга появилась эта черта. Но за долгие годы она стала неотъемлемой частью того, что прочно ассоциировалось в его сознании с именем «Джон». А лет десять назад вообще произошел анекдотичный случай.
Пол тогда приехал к другу, как тот сам выразился по телефону, на чай. С удивлением он обнаружил на пороге толпу соседей, полиции и другого разнообразного народа. Сердце неприятно заныло. Но тут он увидел самого хозяина. Джон сидел на лужайке, немало не беспокоясь о состоянии своих брюк, смотрел на свои руки и горестно качал головой. Но вдруг он поднял глаза и при виде друга закричал: - Пол? Пол!!!! - Что случилось? - Понимаешь, эти проклятые ключи, я их нигде найти не могу! Как сквозь землю провалились! Но я их брал вроде, когда выходил, а пришел домой вот с этим, - Джон лаконично кивнул на сумки продуктов, - а шиш в кармане вместо ключей… После долгих разбирательств выяснилось, что взломать дверь никак не получится, потому как в функции вызванной сердобольными соседями полиции это никак не входит. Вот если бы там имело место, скажем, ограбление – тогда, конечно, другое дело. А так, надо звонить в службу спасения. Поняв, что еще и службы спасения его нервная система тут точно не выдержит, Пол критически осмотрел дом, оценивающе посмотрел на открытое окно второго этажа и громко провозгласил: - А пошло оно все к чертовой матери! Прежде чем кто-либо из присутствующих успел как-то отреагировать, Пол уже лез к этому самому окну по водосточной трубе, попутно высказывая вслух свои мысли о разных идиотах, которые умудряются забыть даже собственную голову и вынуждают его, далеко уже не молодого человека, лазить по всяким стенам. Толпа в онемении смотрела на сие действо, и только Джон сначала достал очки, чтоб получше разглядеть, что происходит, затем в неверии поправил их, и, наконец, стал истерически смеяться. ... Ключи обнаружились на журнальном столике в гостиной, а их владелец вынужден был выслушивать получасовые обвинения в испорченном костюме и ободранных руках. Но Джон, естественно, не был бы Джоном, если бы не смог исправить такое положение дел своей фирменной улыбкой «А я что? Я – ничего» и фразой «Чайку?».
Прекрасно понимая, что Джон наверняка не взял с собой ни пенни, Пол решил поискать на всякий случай свой бумажник. Краем глаза он заметил, что его друг явно испытывает трудности с выходом из авто. По опыту Пол знал, что предложи он или кто другой помощь, Джон в лучшем случае рявкнул бы «НЕТ!». Поэтому он только закусил губу и принялся дальше рыться в куртке.
Оба, наконец, вылезли из машины и пошли в сторону замерзшей реки, шли молча. И Джон, и Пол с возрастом все чаще понимали ценность такой вещи, как молчание. Однажды вроде бы это было на следующий день, после того, как Джордж умер, Джон произнес слова, которые, как казалось Полу, он будет помнить, даже если проживет еще сто лет: « У меня теперь осталось два человека, с которыми хочется поговорить. Но с тобой хочется не только говорить, с тобой приятно молчать».
Это было небольшое поле, или, вернее небольшой кусочек природы в этом до предела урбанизированном мире. Поле практически вплотную подходило к загородному шоссе, от дороги его отделял только небольшой, но довольно густой пролесок. Наверное, именно он сохранил это место от любопытных глаз туристов: какой дурак пойдет неизвестно куда через лес. Слева виднелась река, до нее было пешком ровно 4 минуты и тридцать секунд (за долгие годы Джон уже все тут вымерил до миллиметра, даже длину пути в разные стороны). За рекой в отдалении виднелись дома ближайшего поселка. Но, если посмотреть на юг, то можно вполне забыть о том, что находишься рядом с огромным городом. Там, с южной стороны, был только лес. А летом это место вообще казалось раем. Когда он впервые приехал сюда летом, то чуть не потерял дар речи. Все вокруг было усеяно цветами, и на каждом аккуратно сидело по одной бабочке. Бедный Джон полчаса пытался сообразить, что такое происходит с его зрением. А потом подумал: «Вот ведь оно – то, от чего так сносит крышу…. Господи, как же хорошо!», ему почему-то вспомнилась Индия… не самое, в общем-то, плохое время, как он теперь понимал. Это грустно, что люди начинают понимать такие вещи только тогда, когда ничего невозможно ни вернуть, ни изменить.
Джон любил это место, он нашел его в 1983-м, в первый же день своего возвращения в страну туманов и ежедневной порции «Таймс» по утрам вприкуску с овсянкой. Когда ему в очередной раз было совсем плохо, он просто приезжал сюда. За столько лет тут ничего почти не изменилось, разве что дома подходили уже как-то ближе к реке. Но тишина, окутывавшая эти места, действовала на Джона как дудочка на змею. Была еще одна причина, по которой ему нравилось бывать тут: они нашли это место все вместе. Троица встречала его в аэропорту. А потом они ехали в город, но заблудились в невообразимой метели вперемешку с дождем (милый британский климат), стали сворачивать по разным проселочным дорогам, забрели в такие места, где нога человека уже давно не ступала, и, в конце концов, вынуждены были выйти из машины. Тогда Джон загадал: «Если мы сейчас выйдем все вместе, значит, точно уже не рассоримся». После совещания решено было никому не оставаться в машине, а искать дорогу вместе. Никому и никогда Джон не признался бы, что после того случая считал это место почти священным. А после смерти Джорджа оно приобрело в глазах Леннона символическое значение. Тут они как бы были все вместе, опять. Джон вздохнул и закурил. Опять память услужливо подкинула пару-тройку воспоминаний. День своего приезда он помнил прекрасно. Это было 23 декабря 1983 года. Канун Рождества.
Было чертовски холодно, а он, естественно, умудрился потерять свои перчатки где-то между Нью-Йорком и Лондоном. Это была неделя после его официального второго развода. В аэропорту собралась огромная толпа, и в какой-то момент Джону показалось, что на дворе снова 60-е…. Сейчас появятся Пол, Джордж и Ринго, и они поедут на съемки или в студию, а потом будут дурачиться, вместо того, чтобы работать. А потом придет Брайан и будет их отчитывать... Но никто не появлялся рядом, он был один. И волшебство рассеялось, Джон вспомнил, кто он и что он, и просто прошел мимо всей этой процессии. Кто-то что-то кричал, кто-то пытался ухватиться за него, подержаться или оттяпать какой-нибудь кусок одежды. Джон пытался разобраться в своих ощущениях. Когда-то он мечтал подняться вверх, стать знаменитым. И, когда все пришло, ему было в глубине души приятно внимание. Оно было приятно и потом, в 70-е, хотя, Джон не сознался бы в этом ни под какими пытками. Но после двух лет, проведенных на больничной койке, он с ужасом вспоминал всю ту шумиху, возникшую вокруг его «неудавшейся смерти». И в какой-то момент он искренне возненавидел тех людей, которые слезно просили его поправиться с экранов телевизоров. Но сейчас не было ни того, ни другого. Было безразличие. Он не хотел больше внимания ни в каком виде. Он хотел только одного, по иронии судьбы, того самого, чего у него и не было толком никогда – понимания. Джон просто каким-то чудом смог выбраться из этого хаоса, в просторечии именуемого международным аэропортом, недоумевая при этом, куда подевались друзья, клятвенно обещавшие вместе его встретить. Когда он уже готов был поймать такси, кто-то крикнул с другого конца дороги: - Джон!!!!!!! Джон всмотрелся в направлении голоса и увидел Ринго, махавшего ему то ли газетой, то ли просто стопкой бумаги. - Джон, иди сюда! Подойдя, вернее пробравшись кое-как сквозь людскую толщею, поближе, Джон смог, наконец, разглядеть Пола рядом с машиной, и Джорджа, сидевшего внутри. Джордж заулыбался при виде друга. - Давай чемодан, и поехали уже отсюда, чуть с ума не сдвинулись тут стоять, - выдал Пол вместо приветствия. Не дожидаясь ответа, он выдернул котомки у Джона из рук и сунул их в багажник. Затем открыл переднюю дверцу и бросил: - Залезай. Джон замялся. Признаваться в том, что на переднем сидении его спине будет, мягко говоря, неудобно, совсем не хотелось. Но ехать в позе рыболовного крючка тоже было невыносимо. - Что-то не так? – Джон посмотрел в самые голубые глаза на свете, ожидая увидеть там какую-нибудь издёвку. Но не увидел ничего, кроме искреннего желания помочь. Ринго несколько изменил вопрос: - Что случилось? - Да я просто…, - ну надо было как-то сообщить о его проблеме, - я просто не могу сидеть спереди, потому что неудобно, и потом спина начнет болеть. А когда спина опять заболит, это вообще будет конец света. И тогда вы меня все дружно вытаскивать будете из машины и разворачивать. - Так бы и сказал, а то стоит себе, молчит…Давай, ты назад сядешь, а я вперед, - как всегда, рассудил Джордж.
- Джон, ты заснул что ли? Джон повернул голову в сторону голоса и увидел Маккартни прямо по курсу. - Что такое? - Ничего… Я спрашиваю, взял ли ты с собой таблетки обезболивающие? А то я-то не взял… От такой реплики Джон опять пришел в одно из тех своих состояний, когда, по словам Ринго, на него нужно было вешать табличку «Не походи – убьет!». А ведь когда-то он считал, что избавился от них насовсем. - Я что, совсем что ли беспомощное создание? Хватит, в конце концов, воспринимать меня как инвалида, я ж не спрашиваю, соизволили ли вы, сэр дорогой, взять с собой сердечные капли? – Джон осекся, увидев появившееся на лице друга выражение. Он был не единственным в их компании, у кого регулярно наблюдались проблемы со здоровьем. После всем известных событий у Пола были какие-то осложнения на сердце, и, естественно, он ненавидел, когда ему об этом напоминали. - Извини, - пробормотал он. - Господи, это ж надо – дожить до такого великого дня. Неужели Джон Леннон на самом деле извинился? А ведь, Джонни, не прошло и века, а ты научился это делать! - Заткнись лучше, Макка, дай посидеть чуть-чуть в тишине. Пол вздохнул: - Ладно, сиди. Я тогда пока до лесочка прогуляюсь, а то тут какие-то подозрительные следы на снегу. Может, заяц? А вот Джон, хорошо, что мы сюда сегодня приехали, сейчас телефон возьму, может, что интересное найдется… Джон выронил изо рта сигарету и с трудом подавил в себе желание расхохотаться, когда увидел удаляющуюся по направлению к лесу фигуру друга. Маккартни шел, согнувшись в три погибели и сосредоточенно рассматривая каждый след. Джон опять погрузился в воспоминания. Приближалась еще одна значимая дата в его жизни. Второй и последний развод. Джон вздохнул. После его прихода из больницы Йоко просто как с цепи сорвалась. Да и сам он, конечно, сильно изменился. Если раньше он беспрекословно реагировал на указания жены «Лучше сделать так-то и так-то», то теперь у него появлялись какие-то сомнения, отсюда шли постоянные ссоры. И все завершилось довольно банально и предсказуемо. Правда, спустя больше года, но завершилось. После развода он какое-то время не мог вообще спокойно реагировать на имя бывшей жены. Сразу выходил из себя и готов был треснуть чем-то тяжелым любого за одно ее упоминание. Потом как-то все наладилось… Ну, не то, чтобы наладилось, но, по крайней мере, по прошествии пяти лет, они уже могли разговаривать друг с другом по телефону и поздравлять с праздниками. То, как он теперь к ней относился, можно было с некоторой натяжкой назвать безразличием. В общем-то, ему было все равно. Ту женщину, которая жила с тем человеком, в которого выстрелили в 1980-м, он помнил и ностальгически, совсем чуть-чуть любил. Но новый Джон никак не хотел играть по старым правилам и к Йоко не испытывал ровно никаких эмоций. Единственное, чего он до сих пор не мог ей простить, и, наверное, никогда не сможет – это полностью разрушенные отношения с младшим сыном. Как так получилось, уму непостижимо. Когда Джон вернулся после всех своих лечений, он не мог, как ни старался, найти какие-либо контакты с сыном.
Однажды, в пылу очередной ссоры, он бросил это как обвинение в лицо своей жены без всякого раскаяния: - Ты специально это все сделала! Почему хоть раз нельзя было привести его ко мне в больницу? Почему? Что ты за человек? Неужели обязательно надо переносить все свои проблемы на других? Как можно отыгрываться на ребёнке? Я просто не понимаю, кем нужно быть, чтобы буквально изолировать его от отца! - Я никого не изолировала, атмосфера больницы может отрицательно повлиять на ребёнка. А если так охота поорать, позвони кому-нибудь из своих «друзей» и излей душу. Я думаю, они с радостью поймут. Один так уж точно с радостью. Джон застыл. Вот этого он точно никак не ожидал. Чего угодно, только не этого. Истерик, оправданий или ответных обвинений. Но никак не поистине ледяного спокойствия. Впервые в жизни он понял весь смысл выражения «лишиться дара речи». Он понял, что сейчас просто взорвётся и разлетится на осколки. Он схватил первое, что попалось под руку (настольную лампу) и со всей силы залепил ей в противоположную стену. - Я вот одного не пойму: я вообще с человеческим существом разговариваю или нет? - Я тоже не пойму… Помолчав, Джон добавил: - Пол был прав, все вокруг были правы. Я женился на ведьме. - Ну, так давай разведемся, чего мучаешься? - А неплохая идея…
Того, что было потом, уже после развода, он тоже простить не мог, как ни старался. Связаться с сыном он мог в лучшем случае по почте. Эх, чего только не было. А уж однажды он до того довел своими причитаниями оказавшегося поблизости Ринго, что тот буквально выскочил из дома, взял билет на самолет и полетел в Штаты. Там он почти два дня пытался уговорить Йоко хотя бы иногда милостиво разрешить Джону телефонные беседы с сыном. Просить, чтобы они виделись, было просто пределом мечтаний! Но, тщетно.... Джон, собственно, узнал об этом случае только спустя полгода, после какого-то банкета у Пола дома, когда они остались, наконец, вчетвером и пошла у них очередная беседа о жизни. Стоило Джорджу что-то упомянуть о несправедливостях этого мира, как Ринго проболтался. И тут же застыл в шоке, ожидая бурной реакции и обвинений типа «мои проблемы - сам справлюсь». Но, к его удивлению, Джон стал что-то говорить о том, что пусть жизнь и довольно коварная штука и все у него наперекосяк пошло, но зато у него есть то, чем не каждый человек может похвастаться - друзья. Настоящие друзья. Друзья. Да, это у него есть. До сих пор есть. Размышления о друзьях как-то сами собой натолкнули Джона на следующее воспоминание.
Он смотрел в окно на непроглядное серое небо и тревожно качал головой «Как пить дать, сейчас ливанет!». Это было в ноябре 1982-го. Спустя почти два года после покушения и спустя год и три месяца после суда. Для него весь смысл этого дня укладывался в то, что это был его последний день, проведенный в больнице. Он опять посмотрел в окно с некоторым недоумением «Неужели, сегодня я, наконец, уйду отсюда?». Он не спал всю ночь, думал об этом. Джон посмотрел на часы: ровно восемь. Значит, через полчаса приедут его друзья. Накануне была очередная бурная ссора, разумеется, между двумя его «сопровождающими». Йоко, в своей манере, настаивала на тайном отъезде, а Пол говорил, что он, Джон - не преступник, и ему нечего абсолютно бояться и прятаться. Пол… Джон сейчас думал, что, пожалуй, проживи он еще две жизни, у него все равно не хватит времени за все расплатиться с этим человеком. Никогда не хватит. Фактически тот безвылазно, то есть буквально безвылазно, просидел здесь полтора года. Умудрялся смотаться на выходные домой и вернуться обратно. А когда он смог, наконец, выходить на улицу, а не просто ходить вдоль стеночки, Пол на «неделю» смотался в Англию. Неделя затянулась на месяц. И Джон готов был просто волосы на себе рвать. Он, конечно, понимал, что это чистой воды эгоизм, но просто не мог спокойно реагировать на отсутствие единственного человека, который буквально понимал его с полуслова и терпел все эти перепады настроения. В какой-то момент сквозила даже подлая мысль что-нибудь выкинуть, например, упасть получше и сломать ногу. Они пришли в половине девятого и, естественно, ввалились в палату дружно. Джон посмотрел на этих людей и окончательно понял, что после всего, что произошло, он точно не сможет никогда выкинуть их из своей жизни. Ни за что! Даже если его самого пошлют, он никуда не пойдет. Много чего было передумано за два года полулежачего образа жизни, и Джон решил, что раз уж он выжил, так видимо, не просто так. Судьба как бы дала ему шанс успеть еще что-то, прожить еще что-то, увидеть что-то. И он не дурак, чтоб этот шанс упустить! А шанс пришел к нему конце 1980-го в образе этой троицы. После обоюдных приветствий, слез и прочей сентиментальности они вышли в коридор и направились в сторону выхода, где, по замыслу, должны были встретить Йоко. Весь отъезд был продуман как план эвакуации. Проходя мимо окна и случайно заглянув в него, Джон увидел там толпу и мрачно подумал, что не зря все так продумано. Уже почти на самом выходе он заметил что-то не то в поведении друзей. Они как-то странно смотрели друг на друга, перешептывались о чем-то и вообще, весь их вид говорил о том, что что-то нечисто. - Вы что надумали? - Ничего…, - первым ответил Джордж, - мы просто… давай зайдем вот в ту комнатку на минуту. - Зачем? - В общем, Джон, мы тут думали-думали, как тебе сказать и решили, пусть уж будет сюрприз, - отозвался Пол. Прежде чем он смог сообразить, что происходит, троица впихнула его в какую-то комнату и мгновенно закрыла за собой дверь. Джон хотел было высказать кое-какие соображения по поводу таких шуток, но осекся. Он заметил, что был не один в этой комнатке. У окна сидел некий юноша и задумчиво смотрел вдаль. Что-то в нем заставило Джона замолчать. А когда тот повернулся, он окончательно потерял дар речи. Потому что узнал того, кто сейчас был перед ним. Эти черты он знал очень хорошо, это же его копия двадцатилетней давности. «Ну что ты стоишь, как идиот? Скажи хоть что-нибудь», - думал Джон, но слова не шли с языка. Джул тоже продолжал смотреть на него, видимо, также не решаясь начать разговор. В какой-то момент их глаза встретились, и в тишине прозвучало: - Здравствуй, папа!
- Джон! Джон! - голос опять вырвал его из задумчивости. - Ну что? - Пока ты тут сидишь, смотри, что я нашел, - с этими словами Пол сунул что-то пушистое под самые очки друга. Джон всмотрелся и признал в "чем-то" небольшого зайца. Как Пол дотащил из лесочка такую тяжесть, и почему тяжесть не тяпнула его как следует и не смылась, было непонятно – Вот…. Джон только фыркнул, лишний раз удивляясь тому, как этот человек смог, можно сказать, дожить до седых седин, и по-прежнему радоваться любой зверюшке, как маленький мальчик. Джон давно уже свыкся с тем, что этот человек норовит потрогать и погладить абсолютно все, что ходит на четырех лапах или ползает.
Однажды, кажется, это было в 1985-м в Шотландии, они целой толпой возвращались из небольшого путешествия с целью искупаться. В машине сидели три очаровательных создания, именуемых детьми Пола, Линда, и, собственно, Джон. Ни под какими пытками он, опять же, не признался бы, что ему нравилось проводить время в такой компании. Джон было задремал, предоставив полную свободу действий Стелле, что-то «модное», по ее словам, творившей с его прической. Тут машина резко остановилась, все сидевшие внутри попадали с мест, уронили все, что только можно. Джон получил по голове прилетевшей слева детской лопаткой. Все хором на разные голоса воскликнули: «Ой!!!». - Твою… - ДЖОН!!!! - Пол осуждающе посмотрел на друга. - Ну и какого лешего случилось? - Да там просто собака дорогу переходила… Сказать, что Джон был возмущен, это ничего не сказать. Не помогли и старательные дергания за рукав со стороны Линды: - Что?????? Ты что, на полном серьезе хочешь сказать, что остановился, потому что увидел СОБАКУ? Я правильно понимаю? - Да, именно поэтому и остановился, - Пол посмотрел на друга своими фирменными огромными и честными глазами, и у того не осталось никаких сомнений: он просто пожалел собаку. Посчитал, что врежется в нее и решил резко остановиться. - То есть, - голос Джона понизился до угрожающего шепота, - ты понял, что врежешься в собаку и, таким образом, прервешь ее бренное существование, и, вместо этого… Да хватит уже меня дергать, все равно скажу!!! - он посмотрел на жену друга, - вместо этого ты решил прервать наше? Очень адекватная замена! - Замолчи! Это тоже живое существо, и оно не виновато в твоем дурном настроении, или в том, что кто-то решил проехать по этой дороге именно в тот момент…и , может быть … - А ты что, ее адвокат, этой собаки? Может, она бы и не умерла вовсе, может, пронесло бы ее. - А ты сам забыл, как тебя пять лет назад пронесло? - А может, вы оба все-таки замолчите или хотя бы постараетесь не говорить друг другу тех вещей, о которых потом будете жалеть? – вклинилась в диалог в конец потерявшая Линда. Все погрузились в молчание, затем Пол вздохнул и завел мотор. Минут через десять Джон задумчиво произнес: - Макка, а ведь хорошо, что ты самолетом управлять не умеешь, а то вот так птичка бы летела… На этот раз Пол остановил машину уже по более банальной причине: уткнулся носом в стекло от хохота вместе со всеми обитателями авто.
- Да отпусти уже животное, - Джон не смог выдержать столь впечатляющее зрелище, а именно, его лучшего друга, изо всех сил пытающего удержать в равновесии беспокойного зайца, и засмеялся. Пол от неожиданности выпустил зверя. Заяц, не будь дурак, быстро сообразил, что к чему, и умотал в сторону спасительного леса. - Ой, я не могу, - Джон продолжал хохотать. Смех – еще одна его визитная карточка. То, что никак не хотело покидать его, несмотря на все жизненные катаклизмы. Глядя на смеющегося Джона можно было забыть о том, что перед вами находится семидесятилетний дедушка. Впрочем, уж кого-кого, а дедушку он точно не напоминал. По поводу своего возраста Джон тоже не уставал шутить, говоря о том, что с пятидесяти он пошел в обратную сторону. - Да ну тебя, - обиженно воскликнул Пол, - я его сфотографировать хотел, между прочим… - Ну не плачь, деточка, мы тебе щеночка купим. - Иди ты!
Джон посмотрел на часы, было только около двух. Он опять тяжело вздохнул. Главное – пережить этот день, а дальше все будет в порядке. Джон усмехнулся: эти слова он повторял себе уже много лет. Каждый год, когда наступал этот день. Все было бы ничего, и он почти отвлекся от своих мыслей, но тут Пол задал вопрос, который выбил его из колеи: - Как там дети-то твои поживают? - А кто их знает, поживают как-то, - Джон пытался отшучиваться, но, как назло, ничего не получалось. Он, конечно, прекрасно понимал, в какую сторону сворачивает разговор. Пол решил задать вопрос более прямо: - Тебе Шон ни разу после дня рождения так и не звонил? - Нет, не звонил, - Джон вздохнул. Он успел уже смириться с тем, что сын воспринимал исключительно сам факт его существования, а никаких человеческих отношений у них не было. Но, понимать это одно, а вот принимать – совсем другое. Как ни крути, но ему все равно было больно. Больно от того, что он не смог наладить с сыном те отношения, о которых когда-то мечтал. - Ну его, Джон, все образуется. - Я знаю. Но на самом деле Джон так не считал. Все его общение с сыном сводилось к регулярным звонкам по праздникам в течение последних двадцати лет. Ах да, пару раз они еще виделись. Да, было такое... Джон вздохнул. После их последней встречи он мог надеяться хоть на какие-то чувства со стороны сына. Да, они и были проявлены, но только на том все и закончилось. Просто приехать на недавний юбилей отца, просто поздравить, поговорить о жизни, остаться на пару дней, а потом снова кануть в неизвестность и изредка напоминать о себе телефонными звонками.
Первый звонок от младшего сына он получил в свое пятидесятилетие. Собственно, сам Джон вообще не планировал ничего праздновать, о чем в полном простодушии и сообщил друзьям. Но тут они взъерепенились не на шутку, и заявили, что, если он, Джон, не хочет заниматься приготовлениями, то они берут все на себя и возражения не принимаются. Когда три единственных на земле человека, с которыми Джон не мог спорить, заявили такое, у него просто не оставалось выбора… С самого утра в доме творилось нечто невообразимое… Кого только не принесло на огонек накануне. Приехали разные друзья еще ливерпульского периода, за что, впрочем, Джон был им благодарен. Приехал Джулиан, который в последнее время был тут довольно частым гостем, уж раз в полгода старался наведываться. Джон усмехнулся, вспомнив, что как-то, лет пять назад, в не очень трезвом состоянии сын заявил ему, что ему нравиться тут бывать, потому что здесь ему никто «не читает мораль". Джон тогда втайне порадовался: «А есть ведь в нем что-то мое, помимо внешности». Собственно, не надеясь уже на очень душевные отношения с сыном, он, тем не менее, хотел хотя бы не терять с ним контакты; не выпадать из поля зрения на очередной десяток лет. К тому же, Джон, сам далеко не паинька в прошлом, да и в настоящем, честно говоря, тоже, философски относился ко всем коллизиям, происходящим с сыном, и воспринимал это как «часть его жизненного пути». Правда, было немного обидно наблюдать гораздо более душевные отношения Джула с Полом, но что уж поделаешь, сам виноват. Приехала и Синтия, до самого последнего момента отказывавшаяся показываться на этом мероприятии с тем поводом, что, якобы, никто ее там не ждет. Джон вздохнул и посмотрел на сновавших мимо него по дому друзей. Они носились вокруг с тарелками, мебелью и прочими приготовлениями, никакую прислугу не допускать решили по определению. Его самого бесцеремонно выдернули из постели в семь утра, заставили одеть какой-то подобающий случаю костюм, при виде которого Джон сначала впал в прострацию. Но, увидев несколько укоризненных взглядов, решил не противиться. Весь банкет планировался на двенадцать. Ему порядком надоело сновать между скоплениями людей, то и дело что-то носивших, переставлявших и выслушивать разные «Отойди!», «Не мешай!», «Пересядь вон на то кресло!», «Подвинься, ты загораживаешь проход!», и он вышел на крыльцо. Была типичная осенняя погода, и Джон пожалел, что не взял с собой куртку или плащ, но возвращаться не хотелось. Он хотел было сесть на ступеньки, но, подумав, что с ним сделают эти милые люди внутри при виде испачканного костюма, решил из элементарного уважения к ним постоять. Он закурил и стал наблюдать осенний пейзаж. Собственно, с самого пробуждения Джон боролся с желанием позвонить в Нью-Йорк. Он несколько раз в задумчивости подходил к телефону, но, подумав, каждый раз приходил к выводу о бесполезности звонка. Ну да, как и все предыдущие годы пообщаться с Шоном ему, естественно, не удастся, а общаться лишний раз с бывшей женой и слышать все ее «Как жизнь?» и «Обязательно передам» не было никакого желания. - Джон! Джон, ты где? - послышался голос. Повернувшись в направлении голоса, он увидел свисающую из окна голову Джорджа: - Джон, иди к телефону! - Иди к черту, - отозвался Джон, - я не хочу ни с кем говорить. Хотят поздравить или еще чего-нибудь – пусть через вас передадут. - Иди к телефону – не пожалеешь! - Сказал, не пойду! - Джон! – через секунду в окно высунулась уже голова Пола, - Просто заткнись и подойди к телефону, ok? Поняв, что отделаться не удастся, Джон зашел в дом и, вздохнув, поднял трубку: - Да! Голос, который послышался в ответ, заставил его схватиться за стоящий рядом стул, чтобы не упасть. - Папа? Чтобы произнести следующие слова понадобились просто героические усилия: - Шон? Это ты? - вопрос, разумеется, был глупый, но надо же было хоть что-то ответить. После пятиминутного разговора, ограничивавшегося исключительно взаимными поздравлениями, все, что Джон смог сделать - просто упасть на стул в попытке переварить произошедшее. А через десять минут его обнаружил в совершенно разбитом состоянии пробегавший мимо с каким-то столиком Ринго.
Устав говорить тонкими намеками последние полчаса, Джон посмотрел на друга и в открытую произнес: -А не пойти ли нам куда-нибудь подкрепиться? Иными словами, - уточнил Джон на всякий случай, для надежности, - жрать что-то захотелось. - Ага. Куда поедем? - А куда-нибудь поблизости. В Лондон пока не хочу возвращаться. Пол вздохнул: - Ну, давай до какого-нибудь кафе доедем. Тут что-то такое было вроде по дороге. Через несколько минут друзья зашли в небольшое придорожное кафе, заказали себе обед и прошли к самому дальнему столику изо всех сил стараясь остаться незамеченными. В отличии от друга, Джон после своего триумфального возвращения не особо хорошо реагировал на просьбы «сфотографироваться» или «расписаться вот здесь».
Они сидели за столиком и мирно поглощали еду. Собственно, в этом забытом всеми кафе помимо них сидели еще четверо каких-то мальчиков лет десяти, которые регулярно поворачивались к столь подозрительным личностям и внимательно наблюдали за их трапезой. Джону все, что происходило за пределами его тарелки, было глубоко по барабану. А вот Полу, сидевшему лицом к этой компании, кусок в горло не лез. Каждый раз, как только он собирался что-то проглотить, ребята всматривались в него так, как будто надеялись разглядеть желудок. Полу это порядком надоело, и он уже собрался высказать какой-нибудь комментарий, как вдруг один из этой самой компании встал и направился в их сторону. Подойдя вплотную к знаменитому авторскому дуэту, он оглядел каждого с ног до головы, с интересом взглянул на содержимое стола и обратился, в конце концов, к Джону: - Простите, пожалуйста… Джон поднял взгляд от тарелки. Если бы взглядом можно было убить, то от этого смелого мальчика осталась бы горстка пепла. Но тот то ли не испугался, то ли решил все равно не отступать, и снова заговорил: - Я говорю… - Правда? - Да, и вообще я еще много чего умею, - не растерялся мальчик и снова перешел к теме,- Вы случайно не… - Нет, - прервал его Джон, - Это не я. Мальчик повернулся в сторону Пола, видимо, намереваясь задать тот же вопрос, но не успел открыть рот, как Джон продолжил, указывая на друга: - И это - не он. На лице мальчика появилась улыбка. Он повернулся к своим друзьям, наблюдавшим за этой картиной с открытыми ртами, и радостно выдал: - Я же говорю, это они!!!! - и, потерев ладони, добавил, - По сотне с каждого проигравшего, - в этом месте Джон выронил изо рта вилку. И вот тут настал черед Маккартни смеяться. Джон сначала подумал, что друг сошел с ума или в еду подмешано одно известное ему по 60-м вещество. На всякий случай, он внимательно оглядел свою тарелку и даже понюхал ее содержимое. Мальчик, до сих пор молча наблюдавший эту картину, возмутился: - Вы чего? Здесь хорошая еда, самая лучшая в округе! Джон надел очки и стал рассматривать мальчика как какой-то редкий экземпляр животного мира. А успокоившийся было Пол, услышав такое, снова захохотал. Джон, уже совсем сбитый с толку происходящим, посмотрел теперь на друга: - Пол, ты чего? Неизвестно, сколько еще могло бы продолжаться представление, но тут пришли в себя трое друзей мальчика и стали попеременно дергать его за рукав: - Джон! Тут искомый Джон посмотрел на мальчика вконец свихнувшимся взглядом и спросил: - ДЖОН?????? - Ага, - радостно подтвердил мальчик. - Мама дорогая и все прочие родственники, - сквозь смех выговорил Пол, - какое совпадение подозрительное.
Попрощавшись с необычной компанией, уже сидя в машине, Джон уныло смотрел за окно: - Что-то все равно настроение паршивое, и обед не помог. Мальчик этот, правда, развеселил немного. И имя подходящее. - Да уж, - помолчав, Пол добавил, - Ты хоть заметил, что есть тут еще одно совпадение? - Какое? Пол вздохнул: - Их четверо. Понимаешь, ЧЕТВЕРО? - Это ты поэтому брякнул что-то там на тему того, что дружбу надо беречь и ссориться поменьше? - Ну да. Снова возникло молчание. Джон помимо своей воли опять вернулся в прошлое. Нет, он вспоминал не распад группы и не их последующий конфликт. Все это Джон тоже помнил. Но сейчас он вспомнил свою последнюю на сегодняшний день ссору с лучшим другом. Он сказал тогда те слова, за которые до сих пор было стыдно. И это несмотря на данное самому себе в 1982-м обещание никогда больше не ссориться. Тот день он помнил хорошо. Это был 1997 год.
Однажды в марте 1997 года в дом Пола Маккартни ворвался ураган. Ураган в образе и подобии Джона с порога брякнул: - Надо поговорить! - и влетел внутрь, попутно впечатав в стенку хозяина апартаментов. Влетев в комнату, носившую гордое название гостиной и увидев там мирно сидевшего в кресле персонажа по имени Ринго, Джон буркнул: - Привет! - и, не дожидаясь какой-либо реакции, скрылся дальше в глубине дома. Впрочем, вскоре он вернулся. В этот самый момент на пороге показался и сам хозяин. Потирая ушибленное о стену плечо, он посмотрел на Джона: - Больно, между прочим. - Извини, что мало, - с этими словами Джон извлек откуда-то из-за спины бутылку с неопознанной жидкостью и емкость для ее принятия в виде рюмки. Не потрудившись даже протереть эту самую рюмку, Джон оперативно до краев наполнил ее содержимым бутылки и одним махом опрокинул все в рот. - Ээээ, Джон, - попытался возмутиться хозяин. Джон посмотрел на него так, как будто увидел говорящего таракана. Он отдышался и без всякого предложения грохнулся в кресло. - Джон, может ты все-таки соизволишь объяснить, какая муха тебя с утра пораньше укусила? - Это ты у меня спрашиваешь? Это ТЫ у меня спрашиваешь? Пол вздохнул и умолк, поняв бесполезность своих попыток. Джон же продолжил: - Ты какого черта это сделал, а? - Да что я сделал-то, елки-палки? – Пол все никак не мог понять, в чем причина такого поведения. - Этот чертов титул. Какого черта ты это сделал? - Ааа, - на лице Пола выразилось облечение, когда он, наконец, понял, в чем дело. - Не «а», а за каким... – Джон сглотнул, - Зачем ты это сделал, черт возьми, Пол? Что, захотелось побыть такой важной персоной на старости лет? - И это говорит человек, который старше меня на два года, - Пол улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку. Видимо, эта улыбка была последней каплей. Джон окончательно вышел из себя и залепил в стену попавшейся под руку рюмкой. - Поаккуратней. Не особо бей мою посуду, ладно? - Уговорил, в следующий раз это будет твоя голова… - Да что тебе не так, в конце концов? Врываешься сюда с утра пораньше и устраиваешь невесть что, можно сказать, вообще без повода... – потерял терпение Пол. - Ах, без повода????? Без повода, значит???? – глаза Джона опасно сузились, что само по себе было тревожным признаком, - Я тебе сейчас объясню повод. Понимаешь, вот есть одно такое человеческое существо, которое ну очень жадное то ли до денег, то ли до славы, то ли до всего вместе... - Хватит, если ты сейчас собираешься бросаться оскорблениями, то никакого разговора не будет! - А его и так не будет, - для весомости Джон со всей силы треснул кулаком по ни в чем неповинному столу и продолжил, - Это, судя по всему, Пол, последний наш с тобой разговор. После того, что ты сделал... - Это не я сделал, а королева, - попытался отшутиться Пол. Однако эффект оказался прямо противоположным. Джон заорал так, что ему позавидовали все окрестные собаки вместе с их хозяевами: - Ни черта не спихивай все на королеву, на погоду или еще черт знает на что. Мог бы просто отказаться и дело с концом!!!! - А почему я должен отказываться, а, Джон? Почему? Только потому, что тебе так захотелось? Я ее не украл, эту награду! Джон, как ни в чем не бывало, продолжил монолог: - Еще и речь, главное дело, толкнул, - с этого момента Джон заговорил чужим голосом, до боли напоминающим голос кого-то другого из присутствовавших, - я, говорит, посвящаю эту награду тем-то и тем-то, - Джон вернулся к своему нормальному голосу, - Ты хоть мое имя мог туда не впихивать, а, ты, живая легенда? Знаешь, вот не пойму: тебе что, нравится так себя вести или ты на самом деле такое…, - Джон остановился, видимо, подыскивая в уме подходящее выражение, - пустое место, которое вздумало решать за других да еще и говорить от их имени. Просто жадное до безумия существо, которое считается только со своими интересами… - Я – кто? Я – КТО? В этот момент Джон подошел, наклонился почти к самому лицу друга и с каким-то особым смаком, выговаривая каждое слово, произнес: - Жадное до безумия существо, которое считается только со своими интересами. Пол заметно побледнел на эти слова, но сумел взять себя в руки: - Значит, я считаюсь только со своими интересами? Тогда скажи-ка мне, Джон, какой был мой интерес в бесконечном больничном бдении в течение почти двух лет? Сколько, скажи, я на этом заработал в американской валюте? - Я не просил тебя там сидеть!!!! - Ой, ну конечно! Он не просил, он вообще лучше бы умер, чем позволил бы кому-то помочь себе! Все, началась излюбленная песня…. - Ты...ты...ты просто… - А ну хватит! - пришел в себя онемевший на время Ринго… Он дернул Джона за рукав так, что чуть не оторвал его вместе с содержимым, и таким тоном, каким он разговаривал крайне редко, сказал: - Давай выйдем на минуту! До самого крыльца они шли молча. Остановившись, наконец, за входной дверью, Ринго обернулся и посмотрел на Джона таким взглядом, что тот аж застыл. - Ты что за спектакль устроил??? Дубль два, называется. Про семидесятые уже забыл, значит. Тебе кто важнее: какой-то титул с бантиком или твой лучший друг? - Я просто понять не могу, неужели это так важно… - Важно, значит! Это мне – не важно, тебе – не важно, а ему - важно… Потому что люди все разные. А ты сейчас наговорил разной дряни. А Полу и так сейчас хреново, мягко говоря. С женой такие дела творятся. Она вообще умереть может, а тут ты еще со своими претензиями нарисовался! Видите ли, с ним не посоветовались. Так по нервам проехался и из-за чего, спрашивается? Из-за какой-то ерунды! Джон немного остыл: - Ну, может, погорячился. - Хорошо, однако, погорячился. Чуть до инфаркта не довел. Только тут Джон понемногу начал соображать, что он, собственно, только что натворил. Побледнев, он посмотрел на Ринго: - Ты думаешь…, - и, так и не закончив фразу, бросился обратно в дом. Хозяин разыскался за первой же дверью. Первое, что Джон увидел с порога – Пол, трясущимися руками пытавшийся накапать себе нужное количество лекарства. При сем действии половина содержимого вылилась мимо стакана. Проглотив все, Пол посмотрел по сторонам и осекся, увидев появившегося из-за угла Джона. В какой-то короткий момент их взгляды пересеклись и Джону, в который уже раз, в этой жизни стало тошно от самого себя: «Ну что же ты наделал опять, а? Ведь не двадцать лет-то уже. Елки-палки, Джон, ну, сколько же ты еще будешь наступать на одни и те же грабли?». Маккартни приготовился, видимо, к продолжению ссоры или хоть какой-то реакции со стороны молча сверлящего его взглядом Джона. Но, так и не дождавшись чего-либо, рухнул на диван, вздохнул и схватился за сердце. Это последнее действие привело Джона в чувство, он сглотнул и начал: - Ты это чего сейчас выпил? - Пошел к черту, - устало произнес Пол. - Плохо стало? - Нет, блин, хорошо! Просто как меду напился! - Маккартни, ты не вздумай, слышишь?- Джона уже окончательно прорвало, - Ты не вздумай умереть или еще там чего! Как…, - продолжать было тяжело, потому как Джон мгновенно представил себе эту перспективу, - как же я буду… как мы все будем тогда? Не смей! Пол немного офонарел от такого поворота событий. Вот уж что-что, а умирать он пока не планировал, это факт! От удивления он посмотрел на друга широко раскрытыми глазами и схватился за подлокотник дивана. Джон, однако, истолковал этот жест неправильно и бросился к другу с дикими криками: - Макка, ты чего? Совсем плохо? Может, скорую вызвать? – Джон бросился укладывать друга на диван, попутно что-то причитая. От такой заботы Пол совсем забыл, как говорить и вспомнил, только когда увидел Ринго, беспокойно смотрящего на него, и Джона с телефонной трубкой. - Не надо! Не надо никуда звонить! Все нормально! Джон, впервые за пятнадцать минут услышавший что-то от друга, бросился обнимать его: - Живой! Не смей так больше, ясно? Пятнадцать минут молчал и ни на что не реагировал. Мы же перепугались до ужаса! Прости! Ну, прости, слышишь? Только не делай так больше! Пол в буквальном смысле чуть не задохнулся от такого порыва чувств: - Джон, Джон, отпусти. Да отпусти, говорю, задушишь ведь! Где-то через полчаса они смогли, наконец, поговорить нормально. - Джон, я, пожалуй, откажусь от этой награды, только надо выяснить, как это сделать. Джон посмотрел на друга сквозь фирменные очки: - Ты, что, рехнулся? Как это, откажешься? Пол вздохнул: - Я просто… Я просто подумал, что многим людям будет приятно, но, вот если даже самому, в общем-то, важному человеку кажется, что…, - Пол прервался и с очень большим усилием произнес следующие слова: - Если уж я действительно так вот стал за всех вас говорить и если уж я, как ты там выразился… - Ты с ума, что ли, сошел? Ну, мало ли, как выразился! То же со зла просто. А вообще, если уж кто этого самого титула и заслуживает, так это ты! Уж побольше подавляющего большинства тех, у кого он есть. Пол невесело усмехнулся: - А чего тогда ворвался сюда, как будто за тобой бешеная собака гналась? - Я вообще с утра только по телевизору узнал. Обидно стало до чертиков. Ну, почему ты мне хоть заранее не сказал? Ну, мне-то можно же было сказать? - Вот потому и не сказал заранее, что вот такой реакции и ожидал… Только, конечно, не в таком масштабе.
Сгущались ранние зимние сумерки, друзья уже больше двух часов колесили по окрестностям Лондона, но, каждый раз, когда Пол хотел свернуть в город, Джон перебивал его словами: - Подожди, еще рано. Он продолжал думать. После выхода из больницы Джон много размышлял о своей жизни «до». Много чего передумал, были и бесконечные угрызения совести по многим вопросам, и размышления «а если бы я тогда сделал так-то и так-то», постепенно груз накапливался, и прибавлялись сюда многие поступки, совершенные уже в период «после». Он жалел о своих отношениях с сыновьями, о том, что так и не смог быть с ними тогда, когда особенно был нужен. Жалел о том, что начал понимать значение многих людей в его жизни только тогда, когда терял их. О своих отношениях с обеими женами тоже много было передумано. Он пытался понять, кто они были для него. Ведь не просто промелькнули и исчезли в дали прошлого? Да и те, кто был потом, не прошли ведь просто так? И все друзья, все окружавшие его когда-то и окружающие теперь люди, все потерянные и вновь обретенные друзья, и все, кто потерян уже безвозвратно, все оставили в нем какой-то глубокий след. И, несмотря на все плохое и все хорошее, Джон подумал, что другую жизнь он не хотел бы прожить. Потому что это он сам, его ошибки и его потери, его приобретения. И ведь, по совести, что бы он захотел поменять? В конце концов, его жизнь - это его жизнь и все в ней не случайно и не просто так. Все зачем-то было нужно. С некоторых пор Джон стал просто законченным фаталистом. - И какой козел сказал, что свои ошибки человек может исправить? Какой же это бред. Ничего нельзя исправить. А, может, и не надо ничего исправлять? – Джон так задумался, что не заметил, что произнес это вслух. Пол отвлекся от своего занятия в последние два часа, то есть бесконечного вождения машины по разным дорогам. - Что? Джон вздохнул, уже в который раз, и молча извлек сигарету. Пол, увидевший это, возмутился. - Сколько, скажи, пройдет еще десятилетий, прежде чем до тебя, наконец, дойдет, что курить в машине нельзя? Джон засмеялся: - Я думаю, на том свете нет машин, или, во всяком случае, нет всяких занудных личностей, которые постоянно напоминают о том, что можно и что нельзя. Так что, я думаю, проблема исчезнет сама собой. - Сколько мы еще будем кататься? Времени уже много, у меня завтра дел полно. Вопрос был проигнорирован и Пол сделал вторую попытку: - Джон, поехали домой. Ну, правда, вечер уже, и сколько можно грустить? Ты почему-то каждый год совсем не свой. - Повод есть… - О, боги Олимпа, начинается… - Да не начинается, просто в этом году особенно паршиво себя чувствую. Ладно, поехали домой.
Через какое-то время Джон вздохнул и, взглянув в окно, понял, что они уже почти въехали в город. Лондон. Сколько всего связано у него с этим городом. Джон всмотрелся в ночное шоссе и увидел дорожный указатель, возвещавший о том, что они пересекли западную границу британской столицы. Джон снова загрустил. Был в его жизни еще один «символический» город. Нью-Йорк. Там он провел больше десяти лет, целую эпоху своей жизни. После выхода из больницы Джон прожил там около года. После возвращения в Англию он бывал там несколько раз. Джон опять вздохнул и закашлялся. - Бросать тебе надо курить, не мальчик уже все-таки. Кашель этот твой - смотри не доиграйся. - Мой кашель со мной уже лет двадцать и пока никакого вреда. И вообще, Пол, у нас с тобой подходы к жизни абсолютно разные. Мне вот просто так и жить и умирать скучно.
Сколько не был Джон в Нью-Йорке, он ни разу так и не смог заставить себя побывать по печально известному адресу. Он не мог понять, почему это так важно для него. И уже смирился с тем, что переступить через себя не сможет никогда. - Джон, вернись на землю. - Что? - Ничего... Я тебе десять минут пытаюсь объяснить, что мы приехали.
По прошествии многих лет Джон с трудом мог вспомнить, когда именно он поселился в своем новом доме. Это было лето 1983-го, а вот точную дату время унесло куда-то вдаль на своих крыльях. За почти полгода бесконечных переездов из одной квартиры в другую он настолько измучился физически и душевно, что, как всегда, поиски дома взял на себя «тыл». В какой-то момент приехали Пол и Джордж, вместо «Здрасьте!» заявили с порога: «Поехали, мы такой дом нашли…». А когда он сам вышел из машины и посмотрел вокруг, то твердо решил: «Обязательно буду здесь жить». И с тех пор он называет это место своим домом. Дом был небольшой, но смотрелся аккуратно и уютно. Вокруг было тихо. А Джон за годы «лечения» полюбил тишину. Это был двухэтажный домик без всяких, как выражался Джон, «аристократических излишеств». Друзья окрыли дверь и вошли внутрь. Внутри было не то, чтобы чисто. Но, с некоторой натяжкой, это вполне можно было назвать порядком.
Как-то раз, где-то через месяц после переезда, заглянувшие на огонек Пол и Линда критическим взглядом осмотрели всю территорию. Заглянули в каждую комнату, даже в те, в которые нога человека не ступала. Увиденное произвело сильное впечатление. Линда тактично молчала, а Пол лаконично вынес вердикнт: - Ну и бардак, однако! На следующее утро Джона разбудил звонок в дверь. Открыв, он обнаружил у себя на пороге своих друзей с их домочадцами в полном составе. Все собрание торжественно держало в руках ведра, щетки, швабры и прочий уборный инвентарь. С тех пор, Джон старался поддерживать в доме хотя бы видимость порядка. Чтобы, как он выражался, не ранить их эстетические чувства.
Прихожая была довольно просторная. На небольшом столике, рядом с вешалкой, стоял единственный во всем доме телефон. С некоторых пор, Джон испытывал неприязнь к этому изобретению человечества. С самого утра его терзали неприятные ощущения, что без разного рода «утешительных» звонков не обойдется. Поэтому он и поспешил уйти как можно раньше. Заметив, какой взгляд адресовал Джон телефону, Пол вздохнул, молча поднял трубку и набрал какую-то таинственную комбинацию, после которой телефон отключился. Из прихожей вели внутрь дома четыре двери. За первой из них располагалась кухня, столовой в доме не было, следующая вела в просторную гостиную, следующая – в некое подобие студии, последняя, четвертая дверь, служила выходом к небольшому внутреннему коридорчику, из которого, в свою очередь, можно было попасть в места общего пользования, или же, поднявшись по лесенке, оказаться на втором этаже. Второй этаж представлял собой коридор с приветливым окном в конце и четырьмя дверьми в разные комнаты, служившие спальнями. Самая ближняя к лестнице дверь вела в спальню самого хозяина, периодически кем-то разделяемую. Вторая дверь вела в комнату, которая часто являлась местом ночевки старшего сына, заваливавшегося иногда по поводу и без. Чему, впрочем, Джон не уставал радоваться. Третья и четвертая спальни представляли собой место ночевки разнообразных родственников и гостей, которые заглядывали, как правило, по праздникам. Частенько в одной из них оставался припозднившийся с отъездом Маккартни. Друзья вошли в гостиную и прошли в сторону дивана. Вдруг откуда-то из глубины дома раздался дикий кошачий вопль, а через минуту из-за двери показался, сверкая зелеными глазами, пушистый черный кот.
Сей «подарочек» природы Джон обнаружил два года назад, придя как-то домой в невозможный ливень. День был не очень удачный и он сразу же направился в сторону кровати. Он пытался уснуть, но не мог, так как сквозь сон слышал жалобные кошачьи вопли. В конце концов, он отправился на поиски источника шума. После неоднократных обходов вокруг дома под проливным дождем и уже отчаявшись что-либо найти, Джон увидел на заднем крыльце какой-то подозрительный мокрый комок. Комок, видимо, и был источником его неприятностей, но, отчаявшись быть услышанным, теперь он жалобно скулил, а при виде Джона и вовсе замолк и испуганно сжался, отчего стал выглядеть еще меньше. Он взял и принес это мокрое существо домой. Так уж сложилось, что именно в этот момент никаких других котов в доме не наблюдалось, и Джон сразу же решил оставить приобретение у себя. После трагической кончины сразу двух питомцев, случившейся за два месяца до этого, Джон решил не заводить больше кошек, но, посмотрев в пронзительные зеленые глаза, устоять, разумеется, не смог. Позже, когда Джон уже приготовился к приятному путешествию в сон, вымытый, высушенный и накормленный котенок бесцеремонно запрыгнул на кровать, вопросительно посмотрел в глаза новому хозяину и преспокойно расположился прямо у него перед носом. Когда же хозяин попытался переместить его в какое-нибудь другое, более подходящее место, котенок возмущенно посмотрел на него, огрел хвостом по руке и спокойно улегся обратно. Джон сначала обалдел от такого хамства, а потом посмотрел на уютно свернувшийся клубочек и подобрел. Котенок за два года успел превратиться в вполне даже привлекательного откормленного кота, мечту всех окрестных кошек.
Кот, продолжая мяукать, подошел к хозяину, схватил его за джинсы и потащил в сторону кухни, не принимая никаких возражений. Пол аж улыбнулся от такой картины, в очередной раз подумав: «Весь в хозяина!». Кот привел их на кухню, подошел к пустой миске, обиженно посмотрел сначала внутрь, затем – на хозяина, и принялся возмущенно мяукать. - Ах, ты, черт возьми, - схватился за голову Джон и стал рыться в ящиках, - забыл же совсем с утра поесть положить. Еда подействовала на кота успокаивающе, и уже через какое-то время тот удовлетворенно замяукал, подошел к расположившимся на диване в гостиной друзьям и, без всякого зазрения совести, залез на колени к хозяину, умудрившись при этом два раза проехаться ему по лицу своим роскошным хвостом, едва не сбив очки, и, через пару минут стал спокойно посапывать. Джон смотрел на это дело молча, а потом выдал: - Нет, ну нормально?
- Что предлагаешь делать? – нарушил тишину Пол, когда спустя полчаса друзья покинули комнату. - Ну что можно делать с тобой? Один момент, - с этими словами Джон скрылся где-то в глубинах дома и через пять минут появился оттуда уже с гитарой. Они зашли в комнату, которую условно можно было назвать студией. Условно потому, что в случае Джона какое-либо строгое деление помещений смысла не имело. Иными словами, этот была комната, чаще всего использовавшаяся в разных «музыкальных» целях. Всю левую стену украшали протянувшиеся вдоль полки. Посмотрев на эти полки, заставленные пластинками, кассетами и, уж совсем по новому слову техники, дисками, Джон улыбнулся. Там, на пяти полках, укладывалась, по сути, вся его жизнь. Здесь были все оригиналы и все переиздания «Битлз», все его сольники, все сольники Пола, Джорджа и Ринго, все то, что критики именовали теперь «Леннон-Маккартнни второй волны». То есть, их с Полом совместные сочинения 80-х и первой половины 90-х. Над этими самыми полками висела в рамке черно-беллая фотография соавторов 65-го. Эта фотография сама по себе могла служить неким символом нерушимости для вечности их совместного творчества. Она всегда была рядом с Джоном, даже во время их затяжной ссоры в 70-е. Он сам не мог понять, почему так бережно хранил эту фотографию. Друзья расположились в студии. Пол, посмотрев на Джона с гитарой наперевес, не мог не улыбнуться. Вот оно - то, что заставляло его забывать обо всем, даже теперь, даже в совсем немолодом возрасте. И это несмотря на то, что в последние пятнадцать лет совместные попытки что-то придумать случались крайне редко. - Сегодня… - Нет. Сегодня не будет.... ничего нового. Я, честно говоря, вообще не могу играть… нет настроения..., - Джон сглотнул. - А чего тогда за гитару схватился? - Я... Вот… - Джон вздохнул, снял с себя гитару и протянул ее другу, - Возьми. - Зачем? - Сыграй что-нибудь..., – помолчав, Джон добавил слово, которое отнюдь не каждый имел счастье от него услышать, - пожалуйста. Посмотрев на друга, Пол взял гитару: - Что тебе сыграть? - он спросил. Друзья расположились на небольшом диванчике и Джон, проглотив комок в горле, произнес: - Сыграй «Yesterday». Пол вздохнул, и по комнате поползли знакомые звуки.
Yesterday, all my troubles seemed so far away Now it looks as though they are here to stay Oh, I believe in yesterday. Suddenly, I’m not half the man I used to be, There’s a shadow hanging over me. Oh, yesterday came suddenly...
Джона пробрало на эту песню лет десять назад. Черт его знает, что такое произошло, но, однажды он услышал в ней что-то такое, чего не слышал или не хотел слышать раньше. И его пробрало, до глубины души пробрало. Тогда он впервые подумал: «А ведь я старею. Вон до чего дошел. Везде какой-то великий смысл мерещиться».
Why she had to go I don’t know she wouldn’t say. I said something wrong, now I long for yesterday. Yesterday, love was such an easy game to play. Now I need a place to hide away. Oh, I believe in yesterday
И это тоже было вчера. Это было в 1984-м. Это было 2 августа 1984 года. Потом, спустя месяц после выхода их совместного альбома, Джон проболтается о точной дате, и этот день навсегда останется в истории мировой музыки. Пол тогда ехал домой, попал в страшную грозу и решил не искушать судьбу, а остаться на ночь у друга, благо дом Джона был недалеко. Кое-как он добрался до двери, позвонил и улыбнулся на раздавшееся изнутри «Кого черт принес?». Джон, открыв дверь и обнаружив на пороге промокшее до нитки человеческое существо, чем-то очень отдаленно напоминающее Пола Маккартни, вопросов задавать не стал, а молча впустил его. - Вон что на улице твориться! Могу я тут переночевать? - Угу, конечно, - Джон явно витал в каких-то параллельных мирах, и Пол решил не мешать. Он позвонил домой, чтобы предупредить о своем отсутствии и прошел в гостиную, где обнаружил друга, сосредоточенно разглядывающим какие-то листочки бумаги. Джон хмурился, рассматривал эти бумаги, что-то бормотал, брал в руки гитару, опять что-то бормотал, пытался играть, откладывал инструмент в сторону, снова брал бумаги, опять произносил какую-то мантру....Пол вздохнул и присел на диванчик в ожидании конца спектакля. В какой-то момент ритуал пошел не по плану. Джон с ходу бросил все эти листки на пол и молча грохнулся в кресло. - Что не так? - Да вот…, - Джон посмотрел на друга, соображая, сообщать ли о своей проблеме, - вот… кое-что в голове крутиться уже второй день, а записать не могу. - А что крутится? А через десять минут они уже сидели вдвоем за чаем и увлеченно обсуждали написанное. Джон тогда подумал, что это и есть то самое, чего ему так не хватало долгие годы.
Джон уже не слушал, уплыв куда-то вдаль, вся накопившаяся за день тоска и все размышления, все выплеснулось, наконец. Перед глазами стелился туман, и сквозь этот туман проступали какие-то давно позабытые картины из той, другой жизни. Такие ностальгические приступы случались с ним и раньше, но в этот раз все было более явно, настолько явно, что Джон увидел, в этой самой комнате увидел перед собой четыре силуэта и услышал голоса, один из которых он уже никогда не услышит. Кажется, это 1962-й и они в десятый раз пытаются записать песню и каждый раз сбиваются.… Нет, это уже 1964 год и они в отеле, а за окнами Америка. Даты и лица мелькали перед глазами как сменяющие друг друга картинки. То постаревшие, то совсем молодые лица смотрели на него оттуда, из прошлого, и улыбались. Они улыбались, потому что еще ничего не знали. А даже если бы знали, они были молоды, и все было впереди, и все получалось…
Когда Пол закончил, то уже в который раз за свою жизнь, увидел слезы на глазах друга. И в нем тоже все перемешалось: и потери, и приобретения, и победы, и поражения, и все радости и разочарования этой такой невероятно короткой, как он теперь понимал, жизни. И все так прорвалось в нем. Спустя почти час Пол встал, наконец, и направился к двери. Джон тоже вышел из оцепенения и пробормотал: - Макка, ты сегодня не уезжай, а то такое опять в голову лезет… - Да куда уж я? Времени второй час ночи. Чайник пойду поставлю.
===
Он проснулся от того, что кто-то, а точнее, вполне конкретное существо, стаскивало с него одеяло. Сквозь сон Джон попытался вернуть одеяло на законное место. После чего вконец разобиженный кот не смог стерпеть такого наглого игнорирования его персоны, запрыгнул на самую подушку и оповестил хозяина о своем присутствии громким криком в ухо. Джон открыл глаза, посмотрел на животное, уставившееся на него своими пронзительными глазами, и устало произнес: - Господи, с кем я связался? Кот ничего на это не ответил, а просто молча стал тереться о руку хозяина, как бы извиняясь теперь за свое поведение. - Эх, и почему котов не едят? – Джон окончательно проснулся и посмотрел на свой «будильник». Кот давно уже привык к таким шуткам своего хозяина и иногда, но только иногда и только из уважения, старался делать вид, что он испугался. Но сам-то он прекрасно понимал, что ни одна из многочисленных угроз никогда не будет осуществлена. Когда Джон спустился вниз, то обнаружил на кухне готовый завтрак, при этом все вокруг блестело бриллиантовым блеском, а в миске кота аккуратно были разложены куски рыбы. Джон привык к подобным преображениям после ночевок здесь Маккартни, поэтому он просто молча взял чашку и, задумчиво глядя на кота, также приступившего к трапезе, произнес: - Понял? Вот таких вот друзей надо иметь! – и принялся уничтожать завтрак. Со стороны прихожей послышались какие-то подозрительные звуки. Сначала это были шаги, затем – шум чего-то падающего и, наконец, громкие комментарии по поводу происходящего. Из произнесенного сложно было понять, что именно случилось, но можно было судить о том впечатлении, которое оно произвело на участника события. Джон подавился кофе, но твердо решил остаться на месте и доесть завтрак, пока тот не остыл, раз уж в кои-то веки готовить не пришлось. - Джон? ДЖОН!!!!!!!!! Джон решил сделать вид, что ничего не слышал. - Джон, ……………………………………., иди сюда, …………………….! Вздохнув и поняв, что конспирация неудачна, Джон встал из-за стола и пошел по направлению к голосу. - Дорогой сэр, ну что же вы с утра пораньше употребляете такие неаристократические выражения…, - мысль была прервана созерцанием огромной горы одежды, валяющейся на полу возле вешалки. Джон почесал затылок и хотел было что-то сказать, но тут гора знакомым голосом издала еще парочку крепких выражений и зашевелилась. Джон смотрел на это дело пару секунд, а потом… Ну что он еще мог сделать, конечно же рассмеялся своим фирменным смехом. Откуда-то из глубины горы высунулась голова Маккартни: - Чего ты ржешь? Помоги лучше выбраться отсюда! Джон посмотрел на показавшуюся голову, зашелся в новом приступе смеха, увидев в качестве головного убора перчатки, красовавшиеся на самой макушке этой недовольной головы: - Живая голова!!! Да еще и разговаривает! - Эта живая голова, как только вылезет, оторвет тебе руки, вот что! Сколько можно создавать свалку по всему дому? - Макка, а у тебя рука счастливая, я же эти перчатки почти месяц искал, - с этими словами Джон снял с головы друга перчатки. - Рад помочь! – недовольно буркнула голова. Кое-как совместными усилиями им удалось освободить Пола из «одежного» плена. Уже на самом пороге, отряхиваясь и пытаясь привести теперь в приличный вид свою пыльную куртку, Пол бросил: - У тебя на доме надо повесить табличку: «Опасно для жизни!» и обтянуть все вокруг желтой лентой! - Неа, не поможет. - Почему это, не поможет? – удивился Пол. - Потому что, - Джон весело посмотрел на друга, - потому что кому не надо, и так свое «опасно для жизни» получат, а кому надо – проберутся через все ленточки. Я вот, например, могу сказать, что есть вот этот самый момент тут один человек, который пройдет сюда, даже если прорыть вокруг ров, наполнить его водой и запустить туда крокодилов. - Ладно, пора ехать, - уже подойдя к выходу, Пол обернулся и добавил, - а ты все-таки позвони младшенькому САМ, а? - Чего это я звонить буду? Это он должен звонить, как будто не догадывается… - Ну, может и не догадывается, он же ТВОЙ сын. Поняв, что спорить бесполезно, Джон вздохнул: - Я подумаю… - Думай-думай. Только не переборщи с этим делом. Ну, до завтра! Джон кивнул. Он смотрел на удалявшуюся машину до тех пор, пока не осел последний дымок, затем задумался о чем-то. Это занятие было прервано котом, который решил прогуляться и, проходя мимо хозяина, очень оптимистично мяукнул. Джон отвлекся, посмотрел вниз, на него уставилась пара зеленых глаз. - Ну, и чего тебе еще надо, а? Замерзнуть хочешь? Никаких прогулок сейчас – вон на улице как холодно. Пошли домой! – с этими словами Джон схватил кота на руки и понес в дом. Через пять минут Джон подошел с записной книжкой к телефону, надел очки и, после беглого просмотра нескольких страниц, поднял телефонную трубку.
